Так вот почему мисси Лавиния не закатила скандал минувшей ночью. Может, и Седди не проснулась, несмотря на весь шум, именно из-за нее. Возможно, мисси Лавиния приложила руку и к этому.
— Пускай так, Джуно-Джейн, но где же награда за все мои старания? Что я получила взамен? Ничего! Ты, как и я, не знаешь, где хранятся его документы. А может, ты меня обманула, когда пообещала, что сумеешь их найти… А возможно, это мой отец тебе солгал, — добавила она и тихонько хихикнула, наслаждаясь этими словами, точно сладкой карамелькой.
— Не может такого быть! — голос Джуно-Джейн взлетает и теперь кажется совсем детским, но потом он становится прежним. — Он обещал обо мне заботиться и не мог нарушить этого слова. Он всегда говорил, что…
— Ты в этой семье никто! — вопит мисси, и над головой у нее вспархивает испуганный дрозд. Я оглядываюсь, высматривая себе убежище на случай, если кто-нибудь явится на шум. — Ты — пустое место, и если отец и правда умер, то вы — ты и мамаша твоя желтокожая — больше ни цента не получите! И поделом! А знаешь, Джуно-Джейн, мне ведь тебя почти жаль: мать, которая боится, что ты вырастешь красивее, чем она сама, отец, уставший от такого бремени, как внебрачный ребенок. Чему тут завидовать?
— Не смей так о нем говорить! Он никогда не врет! Как знать, может, он перепрятал те бумаги ровно для того, чтобы твоя матушка их не спалила! А то ведь она потом наверняка затребует себе все папино имущество! Ты же, не получив напрямую никакого наследства, будешь вечно плясать под мамкину дудку. Ты ведь этого так боишься? Потому-то и позвала меня?
— А что мне было делать, — говорит мисси, и голос у нее при этом такой приторный, будто она выманивает из угла поросеночка, чтобы связать его и перерезать ему глотку. — Ты же отказалась мне говорить, где именно папа спрятал бумаги, а настояла на том, чтобы поискать их самой…
— Ха! Тоже мне, наивную дурочку нашла! Да ты бы тогда мигом стащила то, что мне причитается, обчистила бы меня, как тебя — твоя матушка!
— То, что тебе причитается? Послушай, Джуно-Джейн: твое место — в Треме с другими расфуфыренными девицами, и твой удел — ждать, пока матушка не продаст тебя какому-нибудь заезжему джентльмену, чтобы только оплатить все счета. Пожалуй, ей стоило лучше подготовиться к тем временам, когда отца не станет и когда жить на его подачки уже не получится!
— Не смей так говорить! Папа не…
— Что? Хочешь сказать, он с нами? Как и прежде? — насмешливо переспрашивает мисси Лавиния. В ее голосе нет и капли печали. Во всяком случае, об отце она точно не горюет. Единственное, о чем она теперь думает, как бы плантация, вернее, то, что от нее осталось вкупе с техасскими землями, не попало прямиком в руки хозяйке. Джуно-Джейн права: если это случится, юная мисси по гроб дней своих будет под матушкиным каблуком.
— Закрой рот и не смей говорить такое! — задыхаясь от возмущения, восклицает Джуно-Джейн.
Повисает долгая пауза. До того зловещая, что по спине у меня так и бегут мурашки. Кажется, будто неподалеку притаился какой-то злой дух. Я не вижу его, но чувствую — он где-то рядом и вот-вот нападет.
— Как бы там ни было, эта твоя вчерашняя вылазка в библиотеку доставила мне кучу хлопот, и ничего больше. Впрочем, нам с тобой придется пуститься еще в одно путешествие, прежде чем дело решится. Всего на денек — а потом я сыщу для тебя самое быстрое судно до Нового Орлеана. А когда вернешься в Треме, к своей матушке… делай, что сочтешь нужным. К тому моменту вопрос будет уже решен.
— А как такое возможно, чтобы все разрешилось настолько быстро — прямо сегодня? — с подозрением спрашивает Джуно-Джейн, и я ее понимаю.
— Знаю я одного человека, который сможет нам помочь. Именно он последним разговаривал с папой, прежде чем тот отбыл в Техас. Надо только приказать заложить мне карету — и мы отправимся к нему в гости. Дело это нехитрое.
«Господь Всемогущий! — думаю я, притаившись среди кустов и бегоний. — Боже праведный! Сдается мне, на деле все куда сложнее, чем говорит мисси!»
Слушать дальше их разговор совсем не хочется. Мне все равно, о чем там теперь пойдет речь. Но я твердо знаю одно: куда бы эти двое ни отправились — на поиски отцовских документов или чтобы узнать о его судьбе, — я должна пойти следом.
Вот только как это сделать?
Потерянные друзья
Уважаемая редакция! С помощью вашей газеты, которая помогла уже не одной тысяче человек, я надеюсь разыскать свою сестру. Раньше ее звали Даркенс Тейлор, но потом она взяла себе другое имя — Мария Уолкер. У нее было четыре брата — я, Сэм, Питер и Джефф, а еще сестра по имени Эми. Сестры с мамой уже нет в живых. Раньше нами владел [sic] Луи Тейлор из округа Белл, штат Техас. Двое из братьев живут в Остине, где мы с ней и расстались.
(Из раздела «Пропавшие друзья» газеты «Христианский Юго-Запад», 25 марта, 1880)
Глава четвертая
Бенни Сильва. Огастин, Луизиана, 1987
Воскресным утром я просыпаюсь в холодном поту. В моем скромном жилище, которое я чудом нашла в самый последний момент, кондиционер старый и слабый, но причина вовсе не в этом душном фермерском доме тысяча девятьсот первого года постройки, а в тягостном страхе, навалившемся мне на грудь, точно борец сумо. Я не могу дышать.
Густой, влажный воздух пахнет сыростью, а все из-за небольшого тропического циклона, пришедшего с побережья. Облака — густые, набухшие влагой — нависли над самыми кронами дубов. Вчера на кухне начала протекать крыша, и теперь капли дождя звонко стучат о стенки самой большой кастрюли, что у меня только нашлась. Я съездила в офис к агенту, сдавшему мне это жилье. На двери меня ждало объявление: «Закрыто по причинам медицинского характера». Я оставила в почтовом ящике записку, но со мной пока так никто и не связался. Позвонить мне невозможно: в новом доме попросту не подключен телефон — позволить его себе до получки я не могу.
Электричества тоже нет. Я обнаруживаю это, когда поворачиваюсь к прикроватной тумбочке и замечаю, что табло электронных часов погасло. Понятия не имею, сколько же я проспала.
«Да какая разница, — говорю я себе. — Можешь хоть весь день проваляться. Соседи все равно ничего не скажут». Я пытаюсь шутить, чтобы немного подбодрить себя.
С двух сторон дом обступили фермерские поля, а с третьей он граничит с кладбищем. Это соседство меня не пугает, потому что я не суеверная. Наоборот, приятно, когда есть тихое место, где можно гулять, не ловя на себе косые взгляды, в которых так читается вопрос: «Что ты вообще тут забыла?» Все думают, будто я, как и большинство молодых тренеров и учителей, в Огастине лишь до той поры, пока мне не подвернется что-нибудь получше.
Внутри меня вновь просыпается знакомое чувство опустошенности и одиночества, вот только на этот раз оно куда сильнее, чем в детстве, когда моя мама, работавшая стюардессой, бывала дома от силы пару дней в неделю. А я, в зависимости от того, где мы тогда жили, оставалась на попечении знакомых, соседей, воспитателей, маминых сожителей, а время от времени — учителей, соглашавшихся присмотреть за мной за небольшую плату. Этот вопрос решался по ситуации. На родственников тут полагаться не приходилось. Мамины родители отреклись от нее, когда она вышла замуж за отца, за, прости Господи, итальянца, которого они называли «чужаком». Это был непростительный грех, и, возможно, этим-то отец и зацепил мою мать — как-никак запретный плод сладок. Но на самом деле их брак продлился недолго. Отец был редким красавцем, так что не исключаю, что между ними просто разгорелась страсть, которая очень скоро остыла.
Мамины нескончаемые перемены, переезды и то вспыхивающие, то гаснущие отношения научили меня виртуозно находить общий язык с незнакомыми людьми. Я очаровывала чужих мамаш, соседей, которым надо было помочь с выгулом собак, одиноких стариков, недополучавших внимания от родственников. Так что мне казалось, что я отлично умею заводить друзей.
