– Ммм, – подступаю еще на шаг ближе, смотрю сверху вниз, заставляя ее отступать, пятиться пока не упирается спиной в стену, – мне надо было оставить тебя в клубе, Ежик? С тем хлыщом, который тебя накачал и уже стягивал штаны, когда я появился?

Она снова вспыхивает. Взгляд смущенный и одновременно возмущённый. Она меня ненавидит. Несмотря на то, что спас – ненавидит. Эмоции как на ладони, хлещут, обжигая своей откровенностью, вызывая странную потребность собрать их, присвоить.

– А может, у тебя программа на вечер такая была? Подставиться первому попавшемуся уроду, проблеваться в общественном сортире, а потом спать где-нибудь посреди хлама?

Вскидывает на меня яростный взгляд. Рыжая, а глаза темные, почти черные. Странное сочетание. Цепляет.

– Если так, то можешь быть спокойна. Большую часть выполнила – и проблевалась и спала без задних ног.

Глаза округляются и в них замирает невысказанный вопрос.

– Облолбанные девки меня не заводят. С этим не ко мне. Думаю, проблем с поиском кобелей не испытываешь?

Рыжая возмущённо хватает воздух ртом, а потом цедит сквозь зубы:

– Я вообще-то еще девственница.

Я смотрю на худые, подтянутые ноги, на мою футболку едва прикрывающую стройные бедра и снова чувствую такой прилив, что в паху все сводит.

На хрена мне эта информация? Какое мне дело до того, девственница она или нет? Вообще похер.

Снова возвращаюсь взглядом к ее ногам.

Да ну на фиг? Какая девственница? Пиздеж. Наглый и беспросветный. Не понятно только для чего.

– Мои соболезнования, Ежик, – цинично насмехаюсь в ответ на ее липовое признание.

– Хватит меня так назвать! Какой я тебе ежик?

Я только жму плечами. Пояснять ничего не собираюсь. Пусть думает, что хочет.

Она тем временем пытается перескочить на другую тему:

– Раз такой благородный…мог бы отдать мне диван, а сам лечь…на пол.

Обалдеть. Она еще и с претензиями.

– Не мог. Это мой дом и мой диван.

– Как же гостеприимство? – пытается ерничать.

– Не ко мне.

Я не поддаюсь на ее провокации и не позволяю вывести себя на эмоции. Смотрю все так же холодно, равнодушно, прекрасно зная, что ничто не отразится на моем лице. Ледяная маска, через которую этой дурочке не пробиться. И она это понимает. Чувствует, что ее мартышкины ужимки и шумное, по подростковому необоснованное возмущение никого не интересует и недовольно замолкает. Смотрит все так же с вызовом, дышит тяжело. И снова сквозь футболку я вижу ее напрягшиеся соски.

Черт…

–Где мои вещи? Я хочу уйти! Или может нельзя?

На долю секунды хочется сказать, что сжег ее тряпки, но держусь. Нет желания выслушивать дешевые истерики.

– Никто не держит. Твое барахло сохнет в ванной.

Она хочет уйти, но я стою поперек дороги, поэтому ей приходится по стеночке меня обходить. При этом она так старается ненароком меня не задеть, что даже не дышит в этот момент.

Чудная. И это мягко сказано.

Оказавшись от меня на расстоянии вытянутой руки, она бросается прочь. Я только вижу, как мелькают ее маленькие розовые пятки.

Мне кто-нибудь может объяснить, как вообще это безобразие оказалось в моей квартире? Что это за приступ добродетели я вчера словил? Идиот.

Выхожу следом за ней в коридор и жду, когда эта ведьма соберется. Пора ее выпроваживать из моего дома. Она меня напрягает. Какой-то резонанс в груди на каждый ее взгляд, каждое слово.

Из ванной доносится какая-то возня и ругань, потом дверь распахивается, громко бахнув по стене, и на пороге появляется моя ночная гостья. Наспех одетая и такая возмущенная, что чуть ли не жаром пышет.

– Ты! – яростно тычет пальцем в мою сторону пальцем, – ты!

Я подпираю плечом стену и исподлобья смотрю на эту чуму:

– тебе не кажется, что у тебя проблемы с формулировкой мыслей.

Она пропускает мою фразу мимо ушей и выпаливает на одном дыхании.

– Я поняла, почему ты называешь меня Ежиком!

– Умница.

– Ты видел мое белье!

– Я тебе больше скажу…я его снимал.

Мне нравится, как эта коза краснеет. Нравится выбивать ее из состояния равновесия. Это какая-то странная игра, смысла которой я пока не понимаю.

– Мне не нравится это прозвище!

– Переживешь. Раз я не знаю твоего имени, то буду называть, как захочу.

Она шипит, как маленькая злая кошка, но все равно не признается. Вместо этого идет к двери

– Куда собралась?

– Ухожу! Или нельзя?

– Скатертью дорога.

Наблюдаю за тем, как она путается со шнурками на кедах. Мой взгляд ее явно нервирует. Тоненькие пальчики подрагивают от возмущения и каждое ее движение – как маленький взрыв.

Наконец, с обувью покончено. Рыжая выпрямляется, водит взглядом по сторонам, явно что-то выискивая, а потом недовольно выдает:

– Где моя сумка?

– В душе не ведаю. Когда я тебя забирал не было никакой сумки, – и опережая следующую ее реплику, добавляю, – и нет. Я не собирался бегать по клубу и искать твое барахло.

Смотрю на нее и давлюсь странной смесью эмоций. Мне хочется, чтобы она поскорее свалила, злюсь оттого, что мерзавка не называет свое имя, испытываю дикую потребность приструнить, поставить на место, и еще внутри ворочается что-то чему я не могу дать определения.

Она бросается к двери, будто за ней черти гонятся.

– Стоять!

Этот ее топ, сползающий на одно плечо и белый лифчик, светящий сквозь дырки, просто бьют по глазам. Бесит, что в таком виде будет расхаживать по улице.

– Еще чего!

Огненные всполохи в ее глазах выводят из себя. В ней все не так! Неправильно. Шумная, невоспитанная, наглая. Неблагодарная!

– Я сказал стоять, – цежу так холодно, что у самого зубы сводит. Достаю из кармана телефон: – Адрес называй.

– Ленина, восемнадцать.

– Нормальный адрес! – хочу отправить эту нахалку домой.

– Мне нужно в клуб! – топорщится она, – я сумку там забыла.

Боюсь, ее сумку прихватил уже кто-нибудь из той пьяной толпы, что бесновалась вчера на танцполе.

– Забей.

– Ты что! Там же телефон, – испуганно выдает она, – если потеряю, мама меня прибьет. Она наверняка мне звонила! А я не ответила! Ты представляешь, что мне дома будет?

Не представляю и представлять не хочу. Но меня, если честно, сразила паника, звенящая в ее словах. Рыжая беда боится мамы? Чего-то я в этой жизни не понимаю.

Наверное, именно поэтому и уступаю.

– Хорошо, в клуб так клуб.

Недовольно поджав губы, наблюдает за тем, как я вызываю такси.

– Я верну деньги, – с вызовом смотрит на меня, – с процентами, если захочешь.

Медленно скольжу взглядом от тонких щиколоток и наверх, задерживаясь на прорехах на джинсах, на голом пупке, на белье просвечивающим сквозь топик.

– Боюсь, мои проценты тебе не по карману. Лучше одежды нормальной купи.

В ответ на обидные слова, она снова подбирается. Резко отворачивается и я снова слышу кошачье шипение:

– Зато я…

– Все. Мне не интересно. На выход, – я сам распахиваю перед ней дверь.

Рыжая награждает меня прощальным возмущенным взглядом, гордо задирает свой хорошенький носик и с видом оскорбленной королевы выходит за порог.

Ведьма!

Спровадив рыжую нечисть, я вызываю такси уже для самого себя и еду домой. Надо переодеться, взять документы и на пару часов заехать в офис. Очередная встреча с поставщиками – то, что нужно, чтобы выкинуть из головы эту странную ночь.

К сожалению, я тоже могу ошибаться. Ни фига встреча не помогла. И из головы ничего не выветривается, хоть ты тресни. Наоборот, только хуже становится с каждым мигом.

Представитель старается изо всех сил, расписывает мне перспективы и выгоды сотрудничества, а я его даже не слышу. Щелкаю ручкой, смотрю в одну точку и гоняю в голове возмущенные слова рыжей.

Я вообще-то девственница

И что с того? Вот лично для меня какая разница девственица она или нет?

Никакой!

Однако эти слова преследуют меня весь день. Пока работаю, пока обедаю в знакомом ресторане, пока еду еще на одну внеплановую встречу. И вечером, когда мы встречаемся у Эли дома, я смотрю на нее, а вижу рыжую. Целую, а в памяти звенит «девственница». Даже когда устраиваюсь между стройных ног, все равно мысли заняты рыжим чудовищем.