Вайсман согласно кивнул, состроив хитрую гримасу. Мол, друг Стах, посмотрим на молодого человека. Тоже, надо ж как, таких старых кремней и в городе не встретишь.
– Ночные постоянные, нападения, странные и не оставляющие следов.
– Прямо Шерлок Холмс, право слово, – хмыкнул Стах, – про ночные угадал. Прямо в точку.
– М-да… – вздохнул Вайсман. – Думаю, что чаще всего именно так все и происходит. Во многих прочих случаях. Вот только у нас…
– Что? – Мэдмакс всмотрелся, пытаясь уловить что-то странное в выражении лица нанимателя.
– Следы находят. Вот только после нападения они… Они не уходят к стене. Они пропадают здесь, на площади, где вымощено булыжниками. И их не обнаруживают за стеной. Никогда.
– Пытались отследить?
– Пытались. – Дед Стах сплюнул в пепельницу. – На ночь выливали дегтя, смолы. Сейчас жара, не застынет. Нет там следов, за стеной. Здесь она, тварь, у нас.
Мэдмакс не ответил.
– Убивает последние пару месяцев, без порядка и какой-то связи. Дети, женщины, старики, мужчины. На караульных не кидается, от патруля прячется. А утром, постоянно, труп, снова труп, опять труп…
Дед Стах сплюнул еще раз. Провел ладонью по рту и усам, всмотрелся в собственную слюну. Сердито кхекнул, удерживая кашель.
– Вот такие у нас дела, молодой человек, – Вайсман развел руками, – плохая ситуация, как думаете?
Мэдмакс кивнул, задумался. Плохая? Хреновая ситуация, если честно.
– Вы не предупредили меня.
Вайсман вздохнул и виновато пожал плечами.
– Соглашусь с вами, молодой человек. Ситуация такая, сами понимаете. Ну, не мог взять и не участвовать в этом. Не за себя же страшно, поймите, пожалуйста. Что я? Старый еврей-докторишка, не более. Стах? Он давно не боится смерти. Деток жалко. Я же многих из них принимал, лечил. Сколько их уже сами стали отцами-матерями, представляете? И тут такое…
– Подождите! – Мэдмакс помотал головой. – Дети, родители, кошки с собачками, это понятно. Переживания ваши, страх там, еще чего-то… Я не тупой и могу все уяснить. Вопрос другой. Вопрос в вашей ситуации.
– Сложность выше? Опасность? – Дед Стах покосился на него. – Что?
Мэдмакс почесал нос.
– Все. Ну… это самое, как его…
– Сколько тебе лет, сынок? – Дед Стах уставился на него. – А?
– Да какая разница?
Стах не ответил. Засопел, откинувшись на спинку, прижал ее к стене.
– Мне одному будет тяжело. – Мэдмакс покачал головой. – Если тварь внутри села, и ее ни разу не видели, ни разу не нашли следы, ведущее к ее дому, понимаете? Здесь нужна команда. Вся наша команда.
– Вы не возьметесь за дело? – Вайсман разом поменялся. Нет, он не собирался возмущаться, шуметь, ругаться. Старик, сухой и желтый, выпрямился. Гордо и независимо, готовясь принять выбор.
– Возьмусь, – буркнул Макс, – вопрос в оплате. В письме указали…
– Кхм… – откашлялся Вайсман. – Видите ли какое дело, молодой человек. Указанной в письме суммы у меня нет.
Мэдмакс выдохнул. И еще раз. Прикусил губу и покосился на старика. Тот смотрел честно, открыто и немного по-детски.
– Вы… – охотник покачал головой. – Даже не знаю…
– Знаете, – обрадованно кивнул Вайсман. – Точно вам говорю, молодой человек, что знаете. Более того, вполне понимаю, окажись вместо меня кто моложе и сильнее, вы сейчас били бы морду. Или морды, это уж как выпало бы. Но!
– Что?
Вайсман усмехнулся. Хитро, совершенно по-лисьи, перестав быть больным стариком и превратившись в опытного игрока.
– Я дам намного больше, молодой человек. Столько, что вам хватит. И я не про вас одного. Я про всю вашу команду, про всех мальчиков и девочек, живущих под крышей дома Братства. Хотите взглянуть?
Ночь пришла быстро. Как и всегда, впрочем. Смазала небо полупрозрачным серо-голубым покрывалом, моргнула сквозь него искрами звезд, разлила густое черное марево. Сухой трескучий воздух уходил, опускался к раскаленной за день земле. Ветер, пробившись через тягучее уснувшее марево, нес еле уловимую свежесть.
За стеной-заплотом, собранной из заостренных бревен, торопливо доделывали оставшееся люди. Село-форт стояло крепко, но не особо широко. Не из-за кого, народа в нем селилось не так и много. Не с чего, если честно: скотина, кожа, мясо, больше ничего здесь не водилось. Всего добра – луга за холмами, рядом с рекой. Само село там не строили, опасались речных жителей. То ли зря, то ли нет, за временем не разберешь.
По трем улицам, ведущим к площади, сторожа разжигали редкие факела и костры. Не для обогрева, для сбережения. Ночь здесь накрывала темнотой глухо, напрочь, а караулить стоило постоянно. Степь она и есть степь, кого в ней только не носит, особенно по нынешним временам.
Сторожей у сельского головы много никогда не случалось. Хорошо, хватало выставить на четыре вышки, торчавших по углам и оставить двоих бродить промеж домов. Еще лучше, что смог их вооружить. Может, в городе те карабины и за оружие б не сошли, то ладно. Здесь радовались любой нужной вещи. А уж настоящим нарезным, на семь зарядов, самовзводным железякам – в особенности. Только вот с патронами с недавних пор стало совсем не ахти. Одна надежда: Альянс все же наведет порядок, хотя верилось в то с трудом. Что должно снова случиться, Господи милосердный, чтобы города объединялись? Ох и брешут чать люди, чтоль, а?!
На вышках, натужно пялясь в тьму за стеной, стояли всяк по-своему. Кто вертел головой по сторонам, стараясь если не увидеть, так хоть услышать, а кто сидел смирно. Да и верно, чего уловишь человеческим-то ухом ночью посреди бескрайнего травяного моря? Скорее запутаешься, сам себя накрутишь и натворишь чего ненадобного. Но то всего на одной вышке, где елозил по узковатому коробу совсем зеленый Мураш. На остальных, хвала Всевышнему, голова сподобился найти нормальных взрослых мужиков. Что там тот Мураш, только-только пятнадцатую весну разменявший?
Джонбуль, из бывших наемников, уже с сединой в башке, Лешак, разменявший двадцать пять и Бредень, годившийся в свои тридцать с гаком, небольшим таким гаком, тому же Мурашу в батьки. Вот эти-то, становой хребет, на них селяне полагались как на самих себя. И уж ладно, что Бредень через день на вышку именно бредет, заплетая да еле волоча ноги.
Все знают, горе у него, три года назад из городских охранников выгнали. Страдает человек, не видно, что ли? Кто ж после такого в самый зад округи ехать захочет? Зато опытный, умелый, стреляет, когда трезвый – любо да дорого. А что руки каждый день трясутся, так то не страшно. Как что случись, уж не подведет. Точно вам говорю, ни за что не подведет.
Мураш, потихоньку становящийся опытнее, на себе понявший многое, ладил себе стульчак из обрубка бревнышка и прихваченного тулупчика. Знаем мы эту вот жару, ага. В мае жди-не жди, а холодину ночную проморгаешь легко. Точно, как пить дать, это Мураш помнил до сих пор ноющим пахом, куда отдавал воспаленный пару недель назад пузырь.
Факела, потрескивая, разгорались от ворот и до второго въезда, открываемого только для стада. Мураш, нахохлившись, ловил ртом воздух, становящийся все прохладнее. Ранняя жара, навалившаяся нежданно, выматывала. Чего уж, самому себе не наврешь, а в сторожа он пошел и из-за лени. Ну не любил днем работать, пасти, рыть, косить, таскать и остальное. Остального хватало по египецку макитру, а Мураш ей как-то пользоваться не хотел. Днем спишь, ночью торчишь. Раз в неделю выходной, делай чего хочешь, не жизнь, сказка.
Из степи, переливаясь длинными сбивками, накатил вой. Пронзительный, тоскливый, глухо затухающий злым рыком, ушедшим в еле слышное ворчание. Глухое, неожиданно низкое, поднявшее все волосы дыбом. Мураш, замерев, не уловил упавшее бревнышко, точнехонько жбякнувшее его по ступне. И смог удержаться от крика, лишь закусив рукав и ловя глазами блескучие белые звезды боли. Кто там, что, а?!
Уронив тяжело упавший тулуп, ухватил карабин, упер ложем между ошкуренных верхушек бревен, приложился к прицелу. Еле-еле работающий ночник, в половину ружья длиной, вспыхивал мерцающей зеленью, ловя обманные тени, падающие повсюду. Сопя, Мураш водил стволом, пытался поймать хотя бы что-то… Не выходило.
