А потом Ренцо вез их в трепещущем нападении на целостность конструкции самолета, они плыли над рекой, словно это была просто субботняя прогулка.
Кит понимал, что здесь привлекает. Конечно, понимал. Чистая скорость. Вкрапление смерти в то, что иначе было бы просто аттракционом.
Пике-бомбежка-Го-рода!
О-о, какое веселье
Может начаться!
Смотреть, как они рассыпаются,
Смотреть, как они разбегаются,
Слышать, как они кричат, когда
Мы стреляем из этого
оружия, моя крошка,
Мы можем сбежать,
Когда захотим —
Можем взмыть вверх,
Земля так близко,
Сбежать прямо у тебя из-под носа,
Мы пикируем и бомбим целый день!
— Слышали тот аэроплан прошлой ночью? — спросила она за завтраком.
— Громко, да? Как отреагировал твой бойфренд? Или, в смысле, не отреагировал.
Она пристально посмотрела на него.
— Ну ты и ублюдок.
Кит время от времени обдумывал интересную проблему: как вывести из пике громадный триплан, слетал с Ренцо еще в пару-тройку этих picchiate, самое достопамятное — в августе 1917 года во время инспирированной Большевиками забастовки рабочих на оружейной фабрике в Турине.
— Послушаем еще один из этих криков ковбоев, — предложил Ренцо, Кит согласился, и они с грохотом круто спикировали вниз на большую демонстрацию. Забастовщики разбежались в разные стороны, как муравьи в муравейнике, застигнутые каким-то лучом, более смертоносным, чем солнечный. Кит рискнул поднять глаза на Ренцо, безумного даже в состоянии покоя, и увидел, что сейчас, приближаясь к скорости звука, он превращается во что-то другое...случай одержимости. Кита настигло прозрение, обусловленное скоростью. Это всё связано с политикой.
Забастовку в Турине безжалостно раздавили, забастовщиков убили, ранили, отправили в армию, их отсрочки отменили. Picchiata Ренцо вероятно, была первым выражением в Северной Италии Определенного Слова, которого не существовало еще год-два назад. Но, как прекогнитивное бормотание, голос во сне, оно уже предварительно вошло во Время.
— Вы видели, как они разбились, — позже сказал Ренцо. — А мы — нет. Мы остались едиными, целеустремленными, непробиваемыми.
— Um vettore, si, да, как вектор?
— Нет, если бы ты нас не выдернул. Если бы мы попали...
— О, — Ренцо вновь наполнил свой стакан. — Это уже — потусторонний мир.
В октябре грянула катастрофа в Капоретто, в которой Ренцо винил забастовщиков.
— Пустить их к бригадам — наихудшая ошибка, которую могла совершить Армия. Распространять свою ядовитую ложь о мире.
Он перестал носить гражданскую одежду. Теперь на нем всегда была форма. Наиболее заметным элементом, кажется, были орлы.
Однажды ее позвали с улицы дети. Далли подошла к окну. Красивая женщина в довоенной шляпе стояла под окном, держа за руку девочку примерно пяти лет, а с ними, кажется, давно известный Киту негодяй — братец Риф, последний раз она его видела, когда он выбирался из Венеции. Закрывал глаза от солнца.
— Это Далия?
Они были здесь беженцами. В основном бои шли на северо-востоке, так что они переехали на запад, в Турин: Риф услышал от летчика, с которым столкнулся в баре, что Кит работает там.
— Доменико? Что, черт возьми, он там делает, я думал, что он уже в постоянном пике.
— Сказал, что ты его выручил однажды, что-то вроде того, что он попытался помочиться из окна на начальника...
— Разве это в первый раз, у него это что-то вроде хобби, не знаю, как ему всё сходит с рук.
— Слушай, прежде чем мы...
— Не надо, — Кит сжал брата в долгих объятиях, abrazo. — Не надо. Оставайся, сколько нужно.
Риф работал на итальянскую армию, прокладывая абсолютно нереальную канатную дорогу в Альпах, известную в армии как teleferiche.
— Снова Западный Фронт, но дело движется к концу, но пытаются переиграть друг друга, пока останется сбежать только в море. А здесь мы с Австрийцами делаем то же самое, только в вертикальном направлении, каждая армия пытается взобраться выше, чем другая, чтобы посмотреть, что сделает другая сторона, все они сидят на вершине этой отвесной белой скалы, их задницы мерзнут на ветру, и идти некуда.
— Разве что в небеса, — сказала Яшмин.
Жены попивали джейк, переглядываясь без какого-либо определенного желания или подозрения, но, тем не менее, нервно, словно что-то должно было открыться в любой момент.
— Вы двое учились в Германии вместе.
— Он изучал векторы, я — теорию чисел, мы едва ли встречались.
Две женщины, у которых установился зрительный контакт, заулыбались, Риф увидел в этом зарождение сложности, за которой нужно присматривать.
— Но он дрался с вами на дуэли.
— Почти дрался на дуэли. Что он вам рассказал?
— Я мог преувеличить, — сказал Кит.
— И вас он спас от армии смертоносных Венгров.
— Не совсем так. Кит, тут у меня начинают возникать сомнения.
— Да, лучше взгляни на это дерьмо, — Риф кивал и хмыкал, вертя сигару «Ди Нобили».
Отпраздновать они все пошли на обед в «Ристоранте дель Камбио», известном среди местных жителей как «старая леди». С тех пор, как Кит и Ренцо притворялись, что бомбят это заведение в пике, у Кита сформировалась привычка есть здесь минимум раз в неделю. Здесь годами не было телятины, но, несмотря на дефицит, и тушеные грибы, и тальярини, был сезон трюфелей, так что некоторые из них тоже появились, почти сконфуженно. Все пили «Неббиоло» в больших количествах. Город был залит кислотно-желтым светом, полон аккуратных черных теней в арках. Прожектора утюжили город.
В один прекрасный день, когда Кит вылезал из «Капрони» Ренцо, в его жизни возник из прошлого никто иной, как старый однокашник Кита по Йелю Колфакс Вайб, которому хоть и было лет тридцать пять, так что официально он был слишком стар, но протискивался в авиаторы, словно наверстывая отсрочку, купленную его отцом пятьдесят лет назад. Авиационная служба Армии США планировала отправить почти пятьсот молодых кандидатов в летчики в Италию потренироваться на «Капрони», а Колфакс осуществлял предварительную ревизию. Кроме небольшой седины в висках, у него не было никаких других признаков старения.
Вскоре 'Факс основал в Турине бейсбольную лигу. У них с Китом появилась привычка забираться в «Карпано» разок-другой в неделю и пить вермут «пунт э мес». 'Факс каким-то странным и личным образом смирился со смертью Скарсдейла от руки доверенного фактотума его семьи Фоули Уокера, но не хотел об этом говорить, только вел себя так, словно извиняется перед Китом.
Столкнувшись с намерением Австрии захватить Венецию и Венето, Итальянцы сопротивлялись столь ожесточенно, что в конце концов Кит устыдился своего инженерного нейтралитета и начал выполнять полеты, иногда — в экипаже Ренцо, иногда — один. На некоторое время он позволил себе соблазниться крутым пике Футуристов с его эстетикой крови и взрыва.
— Тебе надо было остаться в Колорадо, — сказала Далли. — Так или иначе, ты следуешь той семейной традиции.
— Прошу прощения? — ему было интересно, как далеко она зайдет.
— Бомбы, — ответила она. — Бомбы в семье. Во всяком случае, Риф и твой папа бросали их туда, где они приносили добро.
— Австрийцы, — Кит думал, что нашел объяснение.
— Твои соратники. Они — не те, кого нужно бомбить, черт, даже я это понимаю.
— Тогда спаси меня.
— Как?
— Если я — такой пропащий случай, помоги мне хотя бы вернуться на правильный путь. Тебе лучше знать.
Она пыталась. Позже ей казалось, что да. Но довольно скоро он вытащил на свет божий ее историю с Кливом Краучмасом, она ответила чем-то дешевым насчет Яшмин, ругань стала только громче, и спасение было последней вещью, о которой кто-то из них думал.
Когда он вернулся в квартиру после очередного полета, ее там не было.
«Я уехала в Париж. Скоро тебе напишу». Даже не подписалась.
