Одного взгляда на Кватернионистов, которые легкой танцующей походкой шли по городу с крошками табака на рубашках, и из их карманов торчали мелкие банкноты, Вовре было достаточно, чтобы превратиться в воина, сражающегося с делегатами зла. Он жаждал избавиться от надзора и отложить папки со всеми своими текущими заданиями, чтобы сосредоточиться на этой банде растакуэров, которую так проблематично занесло в город. Не говоря уж о присутствии группы «Молодое Конго» в том же отеле.

— Полагаю, они могут оказаться всего лишь невинными математиками, — пробормотал офицер подразделения Вовре, де Декер.

— Всего лишь, — изумился Вовре. — Однажды вы мне объясните, как такое возможно. Видя такое, с первого взгляда можно понять, что любая математика рано или поздно приводит к тем или иным человеческим страданиям, не так ли.

— Вы — своеобразный человек, Вовре. Казалось бы, просто товарищи по оружию.

 — Если я не могу с легкостью принять свои страдания, оставим в покое их. Потому что они не видят разницы.

Де Декер, сам не будучи философом, ощущал глухую тревогу всякий раз, когда сталкивался с такими склонностями у боевого состава, поэтому переключил свой интерес на документы, лежавшие перед ним на столе.

Мужчина был бабуином, bobbejaan. Вовре почувствовал знакомый зуд в костяшках пальцев, но дискуссия еще не окончена.

— Эта проводная связь между Антверпеном и Брюсселем, — Де Декер не поднял глаз. — Одна определенная группа, «MKIV/ODC», которую никто не может полностью идентифицировать, быть может, ваши люди...?

— Да, наши секретные агенты думают, что это — некое оружие. Возможно, связанное с торпедами? Кто сейчас может сказать? «Марк IV», что-нибудь в этом роде. Вероятно, вам нужно позаботиться об этом и всё разузнать. Я знаю, это не входит в ваши обязанности, — поскольку показалось, что Вовре собирается протестовать, — но другой набор «антенн» приветствуется.

— Очень любезно. Найдите себе другого верноподданного gatkruiper, привратника.

   Подгоняемый осознанием сокращения доходов, Вовре вышел за дверь.

— Словно мало тебе приходилось терпеть, — позже заметила Плеяда Лафрисе.

 —  Это вся симпатия, которую я получу?

—  О...была какая-то оговоренная сумма? Ты вписал это в наше соглашение?

— Невидимыми чернилами. Что нам нужно сегодня сделать — так это обыскать его комнату. Ты можешь занять его примерно на час?

Ее руки были заняты им. Она колебалась, обдумывая это, пока не почувствовала какую-то животную угрозу, потом продолжила. Позже в ванне она осмотрела синяки и решила, что все они очаровательны, кроме одного на ее запястье, который знатоку мог бы показаться знаком отсутствия воображения.

Вовре наблюдал, как она покидает комнату. Женщины выглядят лучше сзади, но человек видит их таким образом, только когда они уходят после того, как всё закончилось, и что в этом хорошего? Почему это общество настаивает на том, чтобы женщины заходили лицом вперед, а не задницей? Еще одна сложность цивилизации, из-за которой он крайне скучал по жизни в лесу. После возвращения в Бельгию таких сложностей становилось всё больше, они располагались вокруг, как минные ловушки. Необходимо было не оскорбить Короля, оставаться в курсе конкурентов в бюро и их скрытых схем, поверять всё смертоносной массой Германии, всегда возвышавшейся на горизонте.

Важно ли, кто за кем шпионит? Правящие семьи Европы, связанные кровным родством и браками, жили в своем едином великом кровосмесительном притворстве власти, без конца пререкаясь: государственные бюрократии, армии, Церкви, буржуазия, рабочие — все находились в заточении этой игры... Но если бы кто-то, как Вовре, вник в фиктивность европейской власти, не было бы смысла, в ужасном свете того, что приближалось на горизонте, ни в том, чтобы работать, как многие мастера, ни в том, чтобы двигаться вдоль множества осей, которые память может усвоить, ничего не перепутав.

Более того, что делать с этими недавними слухами, дрейфующими слегка ниже уровня, на котором Вовре мог бы поймать сигнал во всей его чистоте — не поддающийся идентификации шум в ночи, который будит спящего c колотящимся от страха сердцем и мурашками в животе, интеллект Кватернионного Оружия, средство высвобождения мировых энергий, дотоле невообразимых, скрытых, как сказал бы, конечно, Де Декер, «невинно», под буквой w. Математическую диссертацию англичанина Эдмунда Уиттекера, которую мало кто мог здесь понять, называли основополагающей. Вовре заметил, как делегаты съезда обменивались этими взглядами. Словно знали тайну, чья ужасная сила как-то удачно перешла на одну сторону, словно встречалась только в сопутствующем мире, в который они не очень-то знали, как попасть, или, оказавшись там, как из него выйти. Здесь, на этом подводном уровне стратегически важного морского дна, залог амбиций всех европейских стран ждал, страдая от неизбывной бессонницы, дуновения ветра, чтобы упасть. Где найти лучшее место для собрания хранителей печатей и кодов?

На следующий вечер Кит, вопреки трезвому расчету решив провести Плеяду в ее номер, оказался в некотором замешательстве, потому что в какой-то момент в черном злословии часа она таинственным образом исчезла. Лишь мгновение назад, казалось ему, она стояла там, у окна с видом на море, силуэт в изменчивом свете навигационных знаков, тщательно смешивая абсент и мартини, чтобы получилась странная порочно пенящаяся шипучка. Теперь время текло незаметно, комнаты резонировали пустотой. Возле трюмо Кит заметил бледный пеньюар из почти невидимого шифона, не свисавший со стула, а стоявший прямо, то и дело покрываясь рябью от неощутимых колебаний воздуха, словно кто-то был внутри, возможно, его встряхивали невидимые силы, не поддающиеся описанию, его движения тревожным образом не всегда соответствовали движениям высокого отражения в зеркале.

Сейчас в комнате не слышны были какие-либо звуки, даже шум океана, хотя окна выходили на высокие, терзаемые лунным светом волны. В свете луны, вопреки силе притяжения, стоял силуэт, без лица, без рук, следя за ним, словно спустя мгновение заговорит. Они ждали этого в необычайно герметичной тишине комнаты — встревоженный Векторист и этот призрак Плеяды Лафрисе. Связано ли это с тем, что он выпил? Должен ли он начать разговор с пеньюаром?

Под шум далекого пульса моря, среди удлиненных предостерегающих теней, он вернулся в отель и увидел, что в его постели кто-то порылся, правда, это заняло бы не больше минуты, и его первая мысль была о Скарсдейле Вайбе или агенте Вайба.

— Мы их видели, — сказала Эжени. — Это была политическая полиция. Они думают, что ты — один из нас. Благодаря нам ты теперь — нигилист вне закона.

— Всё в порядке, — сказал Кит. — В любом случае, я всегда планировал прийти к чему-то подобному. Они вас не потревожили, ребята?

— Мы знаем друг друга, — ответил Поликарп. — Это особая игра, в которую все мы играем. На фоне зарева в сумерках будущего Европы нет особого смысла притворяться, что печешься о дне насущном, знаешь ли, все ждут. Все просто ждут.

— Во Франции, — сказал Дени, — толкуют о Том, Кто Должен Прийти. Это не Мессия. Это не возвращение Христа или Наполеона. Это не был генерал Буланже. Его нельзя назвать. Несмотря на это, нужно быть на редкость оторванным от действительности умственно или физически, чтобы не чувствовать Его приближения. И не знать, что Он несет. Какую смерть и какое преображение.

— Мы здесь ждем, в отличие от французов, не Наполеона, ничего человеческого, мы — заложники, ожидающие наступления некоего военного Часа, когда бы генштаб ни решил, что этот час пробил.

— Разве не предполагается, что Бельгия будет нейтральной?

— Zeker, безусловно, — он пожал плечами, — существует даже Соглашение, так что нас наверняка завоюет минимум одна из подписавших его сторон, разве не для этого заключают Договора о нейтралитете? У каждой из Сил свой план относительно нас. Фон Шлиффен, например, хочет выслать тридцать две немецких дивизии против наших, предположим, шести. Вильгельм предложил Леопольду часть Франции, старинное герцогство Бургундское, если при наступлении фантастического момента мы сдадим все свои знаменитые снарядостойкие форты и не взорвем железную дорогу — маленькая Бельгия снова займется тем, что у нее получается лучше всего, правильно предлагая свои низины, готовые для сражений, сапогам, копытам, железным колесам, первой попав в будущее, которое никто в Европе не может предвидеть, воображая лишь учения для клерков.