— Ты мне голову морочишь? Леди вот такого роста, очень добрые глаза, иногда курит трубку?

— Да! Они приходит в лавку за каменной солью, горьким шоколадом и тому подобными вещами. Лучшая фруктовая вода с мороженым по эту сторону Скалистых гор. Надо же. Так это твоя мама? У тебя, должно быть, было чудесное детство.

— Ладно. Она всегда была на кухне, что-то готовила, меня не удивляет, что она научилась готовить еще и мороженое. Гораздо позже моего детства, конечно.

— Значит, вас ожидает угощение, мистер.

   Прежде чем он успел поцеловать ее для приветствия, она завела машину:

— Вишнево-абрикосовое — мороженое дня, звучит оригинально, но автоцистерна приезжает из Фруиты каждые два дня, еще много чего ожидается.

Они вышли через черный ход в переулок, Мэйва достала свою трубку из стержня кукурузного початка и набила ее коноплей.

  — Еще читаешь молитвы, Фрэнки?

 —  Не каждую ночь. И не всегда на коленях.

  — Лучше, чем я думала. Конечно, я молюсь за всех вас, всё время.

Кит слал простые письма из Германии. Риф никогда не писал особо много, но она думала, что он тоже где-то в Европе. Прежде чем могло бы прозвучать имя Лейк, на входной двери зазвенел колокольчик, и вошла состоятельная матрона с двумя дочерями — восьми и десяти лет. Мэйва положила трубку в безопасное место и занялась ими.

—  Детям рожки, миссис Траверс.

 — Секундочку, мэм. Лоис, какое очаровательное платье из пестротканого гринсбона, это новое?

   Девочка взяла свое мороженое и уставилась на него.

  — Потин, это твое, мороженое дня, оказалось и моим любимым тоже.

На лице младшей сестры промелькнула извиняющаяся улыбка, и она зашептала:

  — Нам не разрешают...

  — Потин.

Рожки лежали на мраморном прилавке. Женщина собрала дочерей, и они удалились, оставив за собой облако аромата дикой яблони.

  — Боюсь, я сказала что-то нереспубликанское.

 —  Ты часто с таким сталкиваешься, мама?

  — Достаточно часто. Не обращай внимания, я не обращаю.

  — Что происходит?

  — Что-то, о чем лучше не знать.

   Прощупывалось наихудшее:

— Владельцы шахты платят тебе. Вдовья компенсация, ежемесячный чек, и всё прекрасно.

 — Я одна из них уже довольно давно, Фрэнки.

—  Ты допускаешь это...

— Ни капли роскоши, если ты не заметил, — когда она рассмеялась, он увидел, что у нее не хватает нескольких зубов. — Сейчас для всех настали тяжелые времена, знаешь ли, даже для этих людей.

Он приблизительно представлял себе размеры оскорблений, которые ей приходилось сносить от респектабельных дам вроде той, что только что вышла за дверь, сколько городов и равнодушных закрытий некогда процветавших шахт ей пришлось пережить, сколько раздраженных жен остались без помощи и вымещали злость на Мэйве...

 Она пристально посмотрела на него, старый взгляд, чистый, как дым:

  — Слышала, ты поквитался с этим Слоутом Фресно.

— Так и знал, что ты что-то слышала. Странная вещь, мама: как раз, когда я его не искал, тут он мне и попался.

— Что-то направляет тебя, сынок. Молитвы, на которые ты обычно не находишь времени.

Наверное, она собиралась спросить: «А как насчет второго?». Но отвела глаза, начала мрачно суетиться вокруг кота, снова намеревавшегося упасть в восьмиквартовый морозильник, и Фрэнк догадался, что она тоже рада возможности не говорить о Лейк. Любая робкая попытка поднять эту тему вызывала подозрительные взгляды и выражение горя на лице Мэйвы, для него это было невыносимо.

Только однажды она упомянула Лейк — это было в его последний вечер в Крипл-Крик. Они пошли поужинать в отель «Националь», у Мэйвы был цветок и шляпа, новее всех, которые Френк когда-либо у нее видел, они говорили про Вебба.

—  Мы оба думали, что я собираюсь его спасти. Я долгое время верила...что он хотел, чтобы я его спасла, разве не любят женщины это замыливание глаз. Ангелы быта — вот мы кто, никогда от этого не устаем. В конце концов, это дает мужчинам уверенность, что они преуспеют в чем угодно, вот почему они постоянно испытывают наше терпение — просто хотят посмотреть, что в конце концов нас сломает...

— Может быть, он на самом деле хотел освободить тебя от этой рутины, —сказал Френк. — Его спасения.

—   Он был чертовски зол, — сказала Мэйва. — Всегда находился повод.

  — Как и все здесь, — показалось Френку.

— Ты видел лишь малую толику. Он утаивал остальное от вас, дети, и, пожалуй, даже от меня, хотя мы снова и снова кружились в воинственном танце вокруг кухонной плиты. Пытаясь защитить нас, он забыл защитить себя. Я думала об этом, бывали дни, когда я не делала ничего другого. Наверное, он хотел как-то использовать эту злость, его цель была благой, но иногда...

 — Ты думаешь...

  — Что, Фрэнки?

Они обменялись долгими безмолвными взглядами, в них не было дискомфорта, но они были колючими, словно вот-вот вспыхнет ссора — один из тех редких моментов, когда оба они знали, что думают почти об одном и том же: Вебб изначально был тем легендарным Призрачным Динамитчиком, воинства дам легкого поведения и партнеров по покеру, которыми он много лет пытался объяснять свои отлучки, были выдумкой, так что им лучше упаковать свои лучшие платья из яркой тафты и бенгалина, взять чемодан наличных и сесть на ближайший поезд до Пиратского берега или еще дальше, что бы это ни значило. И в каждом выстреле, независимо от его последствий, слышался голос, которым Вебб не мог говорить в обыденном мире, говорить обо всем, чего желал, желал отчаянно (теперь Фрэнк это понял) не навредить.

  — Мам, — он посмотрел на еду в своей тарелке и попытался говорить ровно. — Если я продолжу начатое, попытаюсь найти этого Дойса Киндреда и поквитаться с ним так же... как со Слоутом...

   Мэйва мрачно усмехнулась:

  — А что будет, если она будет там, когда ты его найдешь?

  — В смысле, это не крыльцо отремонтировать или что-то в таком роде...

 — Всё должно закончиться, чтобы мы все наконец-то смогли выспаться, — она погладила его руку. — Я сплю хорошо, Фрэнки. Иногда немного опиума с экстрактом латука, просто зацепиться, но мне не кажется, что тебе необходимо доводить дело до конца. Слоута было более чем достаточно, я всегда буду этим гордиться.

  —Когда я об этом услышал, я так ее ненавидел...

— По крайней мере, ей хватило мужества посмотреть мне в глаза и сказать, что она выходит замуж за этот маленький кусок конского помета. У меня была возможность решить всё тут же, но, думаю, я была слишком растеряна, чтобы им воспользоваться, так что она уже вышла из дома, а теперь это уже давно дело прошлое.

—  Я возьму еще кусок этого пирога, — сказал Фрэнк. — А ты?

— Конечно. Вы, мальчики, вкалывали, но это был просто тяжелый труд. Дочка притворяется такой покладистой, маленькая леди, улыбается, танцует, и всё это время она ждет идеального момента, чтобы ранить больнее всего. Милосердно, не так ли.

По блеску ее глаз Фрэнк понял, что это — всё, что она собиралась сказать, по крайней мере, ему.

Фрэнк ехал по узкоколейке из Крипл, и не сразу заметил, что едет на юг. Что-то вроде мантии отчаяния опустилось на его душу, полезное, как плащ-пыльник в пути. Он по-прежнему не понимал, насколько более жестоким и менее склонным к милосердию это его делало. Он осмотрелся в вагоне, словно тут мог появиться Преподобный, совершавший свое турне, с полезными мыслями. Но или Мосса Гэтлина не было здесь, или он предпочел оставаться незаметным.

—  У меня была мечта сбежать с карнавалом, — как-то вечером сказала Мэйва Фрэнку при свете лампы в непринужденной беседе. — С того лета, когда мне было двенадцать и пошла на карнавал в Олате. Лотки установили на берегу реки, я разговорилась с одним парнем, который управлял конными скачками — это называлось Ипподром, у него были аргументы, всё спрашивал, почему я не хочу работать у них, сказал, что уже поговорил обо мне с владельцем, так что мы можем вместе объехать всю страну, а может быть — и мир, он видит мой врожденный талант и так далее...