— Он знал, что я должна сюда вернуться. Он никогда меня не останавливал.
— Но никакого сообщения для меня. Никакого «прошлое — это прошлое», ничего подобного.
— Если было что-то подобное, я никогда не слышала. Возможно...
Она неуверенно посмотрела на Эрлис.
— Вероятно, он думал, что ты должна услышать историю от меня.
— Да? Это значит, что он доверил тебе рассказать мне правду.
Эрлис вспомнила, что они всё еще стоят с противоположных сторон простыни. Грациозно, как на балу, они двигались друг к другу, свернули простыню пополам, разгладили.
— Я не уверена, что сейчас подходящее время...
Далли пожала плечами:
— А когда время будет лучше?
— Хорошо, — последний взгляд в надежде увидеть младшего Зомбини, любого Зомбини, который войдет и отсрочит объяснение. — Когда мы с Мерлем познакомились, я уже была беременна тобой. Так что...
Вот. Далли неожиданно оказалась на софе. Поднялось облако пыли, хрипели подушки, вокруг нее вздыхали нижние юбки. В ее мозгу возникли несколько вариантов язвительных замечаний.
— Ладно, — во рту необъяснимо пересохло, — мой настоящий отец, где он?
— Далия, — она энергично закивала, словно не могла расслабиться до степени равнодушия, — он погиб. Незадолго до твоего рождения. Несчастный случай с трамваем в Кливленде. Быстро. Его звали Берт Сниделл. Рыжие волосы ты унаследовала от него. Его семья по сути выбросила меня на улицу. Мерль нас приютил. И твой «настоящий» отец — Мерль, более чем был кто-либо другой. Вот и всё.
Немного.
— Думаешь, это я хотела услышать? Дом. Какой-то дом. Ты, конечно, ускакала вприпрыжку, как только появилась возможность, почему было просто не бросить на свалке за городом?
Откуда взялись эти слова? Не совсем из пустоты, но они были очень далеки от того, что она сейчас чувствовала...
Но можете себе представить, прежде чем она придумала новую реплику для выпуска пара, полубоги театрального расписания, которые, кажется, правили в этом доме, наконец, решили вмешаться в ситуацию — зашли Нунци и Чичи в похожих белых шагреневых костюмах, они репетировали индусский шаффл и французские падения, весело не обращая внимания на гнев и ужас, царившие в комнате, у них было много новостей о предстоящем путешествии на пароходе. Так что Далли и Эрлис пришлось на время отложить разговор. Фактически это оставалось их тяжкой повинностью, пока они не поднялись на борт «Ступендика» и не излили обиду в океан.
Однажды, по чистой случайности, Мэйва встретила Стрэй, это было в Дуранго.
— Вы двое не женаты, случаем?
— Забавно, что ты об этом спрашиваешь, — начал Риф, но Стрэй сказала прямо:
— С недавних пор, миссис Траверс.
Мэйва рассмеялась и взяла ее за руку:
— Я бы тебе рассказала, что за сделку ты заключила, но на это мне нужно время.
— О, вас я в этом не виню, — ответила Стрэй, — хорошее воспитание здесь больше не действует.
— Были какие-то Бриггсы в округе Урей, не твои ли родственники? Работали в лагере Бэрд, кажется?
— Думаю, это могли быть кузины со стороны моей тети Аделины, они некоторое время жили в Лейк-Сити...
И Риф оглянулся как раз вовремя, чтобы увидеть, что они исчезли за складом, болтая, словно пара пташек на крыше.
На следующий день Риф и Стрэй ехали на поезде «Денвер-Рио-Гранде» в Аризону, впервые вместе, вскоре они должны были расстаться. У ее друга Арчи Диппая был план, не такой отчаянно сумасшедший, как другие его планы, перегнать стадо верблюдов, которое за несколько лет до того привезли в Вирджинию, штат Невада, чтобы навьючить их мешками с солью, потом их доставили в Аризону для перевозки руды, со временем сочли нерентабельными и отпустили на волю, теперь они вернулись в свое дикое состояние, разошлись на тысячи квадратных миль пустыни Соноран, где из-за непонятных предпосылок Природы, как говорили, они начали размножаться с поразительной скоростью.
— Даже, скажем, полдоллара за голову будет достаточно, чтобы бросить работу и уехать так далеко на восток, как ты захочешь — будем жить в отеле «Риц», парни в цилиндрах будут приносить тебе всё, что ни пожелаешь, днем и ночью...
Рифу больше не нужно было быть шулером, все исследования и риск ложились на плечи Арчи как основной стороны, «неблагодарные дела - это всё, но кто не рискует — тот не пьет шампанское, так ведь говорят?».
— Так всегда в мире бизнеса, — согласился Риф, стараясь выглядеть достаточно ироничным, чтобы намекнуть на риск сумасбродства, но не слишком, чтобы не скатиться в эпатаж — эти интеллектуалы, по опыту Рифа, никогда не были такими скромными, какими казались, а некоторые из них на самом деле были чертовски обидчивы.
Среди «друзей» Рифа, деловых и личных, в основном не было хорошо знакомых с неприятностями и с тем, что сложно понять, а друзья Стрэй склонны оставаться в тени, они были преимущественно приверженцами околичностей — довольно часто это сводилось в разнообразным сплетням. Антрепренеры, посредники, скажем так, не все мужчины, конечно. Эти ее «друзья», в целом, намного больше волновали Рифа, чем какой-либо из его «друзей» когда-либо волновал ее. И, Боже упаси, если бы это всегда было так просто, как преследование по закону или бегство в более безопасную юрисдикцию, нет, эти странные лица, всплывавшие из ее прошлого, были полны решимости втянуть его в качестве партнера в различные предпринимательские схемы, лишь немногие из которых сулили успех.
Она обычно присутствовали при всех этих дружеских беседах, наблюдала из-за перил верхнего этажа какого-нибудь игорного салуна, или смотрела сквозь матовое стекло офисной двери, словно лишь девичье любопытство заставляло ее узнать, как поладят эти две отдельные личности в ее жизни, но была достаточно готова потребовать комиссионные, обычно около 5-ти процентов, за любую из этих сделок, которые на самом деле приносили урожай. Сводничала, так сказать.
И так несколько лет в той части континента они дрались, убегали, манили, возвращались... Если бы взяли карту и попытались проследить их зигзагообразный путь из города в город, туда-сюда, было бы не так просто составить маршрут, даже если бы вы вспомнили, каким диким, намного лучше, чем «диким», этот Запад был еще не столь давно, здесь, даже в будни, когда вы тоскуете о комфорте окружной тюрьмы, да, тогда было тяжело, но что бы ни становилось вашим — ваша земля, ваш скот, ваша семья, ваше имя, неважно, насколько много или мало у вас было, вы это заработали, ни секунды не колеблясь насчет убийства любого, кто просто выглядел как человек, желающий это отобрать. Возможно, собаки учуяли запах, принесенный ветром, или за вами следил человек в непромокаемом плаще — неважно, всё было абсолютно новым, это была тяжелая воинская служба, вы каждое утро просыпались, не зная, как закончится ваш день, вы никогда не забывали получить наличные, поскольку любой недуг или животное, дикое или разорившееся, или пуля, прилетевшая с любой стороны, с легкостью могла столкнуть вас в небытие...вот почему, несомненно, в любую работу, которую вы могли получить, необходимо было инвестировать смертельный страх — Карл Маркс и компания, отлично, но что у людей здесь раньше было для получения Капитала, никаких инструментов в кредит, никаких денег на семена от банкира, только их собственный общий фонд страха, который возникал, стоило лишь взглянуть на начинавшийся день.
Это бросало тень на вещи, с которыми жизнь в заведении никогда не соприкасалась, так что когда она или Риф тормозили и выходили из игры, это был не просто выход из спешки — это значило, что кто-то из них услышал о месте, о каком-то месте, еще одном, предпоследнем, месте, которое еще не попало впросак, где можно пожить какое-то время на грани того старого ежедневного вопроса, по крайней мере пока субботние ночи достаточно тихие, чтобы был слышен звон часов на ратуше, пока однажды в воскресенье не станет слишком тоскливо, чтобы захотелось протрезветь... Тогда существовало племя неких кочующих послов по особым поручениям из мест вроде этого, всё еще свободных, куда бы они ни приехали на отдых, всюду везли за собой маленький независимый кусок той далекой территории, у них было убежище размером с их тень.
