Узнав, что это за штука, жена пришла в восхищение.

– Теперь я буду считать просто за свою душу это драгоценное зеркало и, конечно, буду обращаться с ним со всей осторожностью, – сказала жена и, почтительно подняв его несколько раз в уровень с головой, тут же уложила его в шкатулку.

После этого началось угощение дорогого гостя, который с наслаждением отдыхал в родной обстановке от своего длительного утомительного путешествия. Долго не видавшиеся муж, жена и маленькая дочурка собрались теперь вместе и толковали о том о сем и все не могли наговориться…

А затем год за годом потекла обычная, без всяких происшествий жизнь. Окруженная любовью и заботой, благополучно росла да росла дочурка и вот наконец стала уже на возрасте.

Но не одно только хорошее есть на свете, и месяц не всегда бывает круглым, и цветы распускаются не каждый день. Так и на этот счастливый дом нежданно-негаданно нагрянула беда. А случилось ни больше ни меньше как то, что жена вдруг заболела.

Вначале ее болезнь была только легкой простудой. И об этом особенно не беспокоились, но шло время, а она не только не поправлялась, но, наоборот, чувствовала себя все хуже и хуже, и дошло до того, что и сам врач отложил в сторону свою ложку и призадумался, склонив голову набок.

Конечно, любящая и почтительная дочь приняла на себя все заботы о матери, как только она заболела. Она безотлучно находилась у изголовья больной, поила ее лекарствами, растирала ее и всячески ухаживала за ней, сама почти не смыкая глаз. Но неисповедимы судьбы человеческие. Почтительная любовь и преданность дочери, лекарства врача – все это, по-видимому, было бессильно…

Однажды мать притянула дочь поближе к своему изголовью и, держа ее за руку, долго всматривалась ей в лицо, а потом, вздохнув, горько заговорила.

– Теперь мне уже, видно, не выздороветь, и если я умру, ты должна еще больше, еще нежнее и почтительнее проявлять свою дочернюю любовь к отцу.

– Что ты, мама! Зачем говоришь ты такие печальные вещи? Ты скоро-скоро поправишься. А как будет тогда рад отец!

– Радостно мне слышать слова твои… От души хотела бы я, чтобы сбылось все, что хочется тебе, любящая дочь, но… все в мире предопределено, остается только с покорностью подчиниться этому. Так вот, есть у меня одна вещь, которую я хочу оставить тебе.

Тут она достала из-под изголовья шкатулку, которая все время хранилась там, и вынула из шкатулки зеркало.

– Это редкое, чудодейственное сокровище, называют его зеркалом. Его купил мне в подарок твой отец давно, когда ходил в столицу. Я оставляю его тебе на память обо мне. Когда после моей смерти ты затоскуешь обо мне, достань это зеркало и смотри в него… Всегда неизменно ты увидишь в нем меня.

Она передала зеркало дочери и, передав в этих словах все, что ей хотелось, высказав свою последнюю волю, стала дышать все слабее и слабее и любящей матерью, как была, тихо-тихо отошла в иные, светлые обители.

Велико было горе, беспредельно было отчаяние дочери и мужа. Приникнув к охладевшим останкам, как в безумии, неудержимо рыдали они. Но что можно поделать! Придя понемногу в себя, они совершили похоронные церемонии, как полагается по обряду, и, благоговейно преклонив колени, вознесли моления об усопшей.

Но шли дни за днями, а скорбь и печаль в нежно любящем сердце дочери не уменьшались и не уменьшались. Польет ли дождь, подует ли заунывно ветер, всегда, при всяком случае, с тоской в душе вспоминала она о покойной матери и скорбно рыдала… Но вдруг она вспомнила предсмертные слова матери.

«Тогда, оставляя мне на память о себе зеркало, она сказала, что, когда бы я ни посмотрела в него, она сейчас же явится в нем. Удрученная скорбью, я совсем забыла об этом. Достану его теперь, посмотрю», – подумала девушка и, вынув зеркало из шкатулки, стала пристально смотреть в него.

И тут совершилось чудо. В зеркале появилась фигура матери, точь-в-точь какой была она в молодости… она, совсем она, вот-вот заговорит.

Девушка была поражена и вне себя от радости воскликнула:

– Значит, душа матери переселилась в это зеркало и, проникшись сожалением ко мне, появляется в нем, когда я начинаю тосковать по ней. О, благодарю, благодарю тебя. Какую радость дала ты мне!

С тех пор и утром, и вечером смотрела она в зеркало и тем облегчала глубокую скорбь свою.

Между тем со смерти матери прошел год, и вдовый муж, уступая настояниям родственников, ввел в дом другую жену, которая стала девушке мачехой. Но, несмотря на то что она была не родной матерью, а только мачехой, кроткая по характеру девушка не сторонилась ее и почитала все равно как свою родную мать. Несогласий и раздоров у них не было, и отец совершенно успокоился. Но недолго было так.

Как-никак, а неглубокой души все-таки существо женщина – мало-помалу начались со стороны мачехи придирки. Нет-нет да и начнет она наговаривать мужу про падчерицу не то, так другое, но муж, зная, что таковы уж все мачехи, не брал совсем во внимание ее наговоров; наоборот, еще больше, еще нежнее стал любить свою дочь, так как к любви примешалась и жалость к ней. Это еще больше злило мачеху, и хоть она и не высказывала на словах, но в глубине души замыслила злое дело – так или иначе выгнать падчерицу совсем из дома. Какое неразумие, какое жестокосердие – возненавидеть невинное существо из-за того только, что нет детей у самой!

Утирая рукавом притворные слезы, обратилась однажды мачеха к мужу:

– Отпустите меня, пожалуйста, совсем из дому обратно к моим родным. – Она сказала это с глубокой печалью.

Муж был поражен такой неожиданностью:

– Что ты говоришь? Отпустить тебя совсем к твоим родным? Разве тебе противно жить у меня в доме, ты не хочешь быть мне женой?

– Смею ли я говорить такое? Мне и во сне не снилось, чтобы я не хотела жить здесь, чтобы мне противно было… Но если я останусь здесь в тех условиях, как сейчас, то жизни моей грозит опасность. Лучше уж, я думаю, теперь же отпустить меня совсем; вот почему и прошу я об этом.

Заливаясь слезами, она распростерлась почтительно перед мужем. Мало-помалу муж стал прислушиваться к ее словам.

– Что же грозит опасностью твоей жизни? В чем, собственно, дело?

– Падчерица, кто же больше. Она смотрит на меня как на мачеху и, возненавидев меня, задумала страшное дело – извести меня совсем. С некоторого времени она стала запираться у себя в комнате и, колдуя там над сделанным из дерева моим изображением, хочет в конце концов отнять у меня жизнь.

Выслушав ее подробно, муж не придал было особенного значения ее словам, считая их не более как наговором вроде прежних, но тут он вспомнил, что действительно, с некоторого времени дочь все запирается у себя в комнате и почти не показывается на глаза. Значит, в словах мачехи есть все-таки некоторая доля правды. Наполовину веря, наполовину нет и не решаясь высказать свое суждение, он решил, что самое лучшее – пойти ему в комнату дочери и выяснить, что в этом правда, а что ложь. Успокоив всячески жену, он неслышными шагами направился в комнату дочери.

Падчерица смотрела на мачеху все-таки как на мать и стала привязываться к ней, несмотря на то что она была ей не родная мать; но мачеха со своей стороны не платила ей тем же, мало того, она еще наговаривала на нее отцу. Видела и знала все это падчерица, и тем больнее становилось на душе у нее, каждое утро, каждый вечер плакала она, а вместе с тем больше и больше тосковала она по родной своей, давшей ей милость увидеть свет матери. Что ни утро, что ни вечер, чуть только урвется у нее свободная минута, уходила она в свою комнату и, вынув заветное зеркало, не отрываясь, глядела в него.

В этот день тоже, как и всегда, затворившись в своей горенке, смотрела она в зеркало, как вдруг неожиданно отодвинулась передвижная дверь и кто-то вошел в комнату. Девушка обернулась, перед ней – отец. Смутившись, она быстро спрятала зеркало в широкий рукав одежды.

Лицо отца выражало большое недовольство.

– Послушай, дочь! Что ты делаешь теперь здесь одна? Что такое спрятала ты сейчас? – строго начал он допрашивать дочь.