– Как можно так себя ронять, изворачиваться сколопендрой при своих студентах! Ведь они ж берут с него пример… И ради чего? Эта мокрица понятия не имеет, что такое порядочность, – не мог успокоиться я.
Жора между делом слегка меня успокаивал, мой рассказ его забавлял, да и только. На окружающих он смотрел, как смотрит на сумасшедших здоровый человек.
– Взывать к их порядочности все равно, что искать пульс на протезе. Или ты так переживаешь из-за демонстрации, что не удалось поносить на палках портреты наших идейных сожителей? Почем нынче дырки от бубликов?.. – с наигранным сочувствием интересуется Жора. – Знакомые расклады, кому палочку от эскимо носить, а кому эскимо уписывать, – с грустью в голосе подвел черту он.
– Есть одна притча, она как раз к месту. Сейчас я расскажу, но прежде тост: «Да сгинут богопротивные и станут прахоподобными!» – и он одним махом «пригубил» полный стакан вина, задрав его донышко к потолку, глоток истинного трезвенника.
– Однажды Будда медитировал в саду цветущих роз, – выразительно, как искусный рассказчик начал Жора, своим густым, богатым оттенками голосом. – Прекрасное настроение, волшебные ощущения, в общем, полнейшая нега и умиротворенность. Вдруг к нему врываются двое крестьян, которые весной просили у него богатый урожай, но из-за своей лени и беспутства ничего не получили, и от этого очень огорчились. Крестьяне осыпают Будду оскорблениями, всячески поносят и, представь себе, швыряют в него экскременты. Судя по всему, у них на Востоке таким манером принято выражать свое неудовольствие.
Будда с безмятежной отстраненностью продолжает медитировать. И тогда, один из нападавших не выдержал, упал перед ним на колени и вскричал: «О, Будда, ты велик! Теперь я убедился, ты воистину живой Бог! Если бы со мной кто-то обращался так, как мы с тобой, я бы не стерпел и размазал бы его по стенам этой хибары. Скажи, как тебе удается сохранять спокойствие и доброе расположение духа?»
Будда вышел из своей нирваны и ответил: «Очень просто, представьте себе мысленно в своем воображении, что вы собрали со всех жителей деревни самые вкусные кушанья и принесли их мне, но я их не принял. Что бы вы сделали с едой?» «Часть бы мы съели сами, а остальное, раздали своим родственникам», – подумав, ответили крестьяне.
«То же самое сделайте с вашими проклятьями, оскорблениями и, экскрементами… Я их не принимаю, возьмите их себе, пусть они вернутся к вам, а что останется, раздайте своим родственникам», – улыбнулся Будда своей всем известной безмятежной улыбкой и погрузился в нирвану.
– Родственникам?.. – переспросил я, представив себе Шульгу, Карпа и Сыволапа в окружении своих родственников. – Знаешь, мне не хотелось бы, чтобы что-то подобное сегодняшнему, испытали их родственники. Да и вряд ли они поймут, если у них такая родня… – с сомнением, рассуждаю я вслух. – Разве что, в виде запущенных в голову экскрементов? – вообразив себе это зрелище, рассмеявшись, соглашаюсь я.
– Нормалеус, mon cher[26], Андрэ! Ты посмотрел на ситуацию со стороны, и тебе стало смешно. Все остальное побоку! – белозубо улыбнулся Жора.
До чего легкий человек, все ему по бую. Мне нравится его неунывающая доброжелательность и искреннее сочувствие.
– Ты стань над этими гомункулусами и их шухлядным царством, ни при каких обстоятельствах не теряй конгруэнтности, согласия с самим собой. Неужели, тебя трогают их тараканьи бега? Все это venitas venitatum[27], ‒ Жора улыбнулся невеселой улыбкой все на свете понявшего человека.
‒ Но, если рассмотреть данный прецедент под иным ракурсом, то жизнь слишком коротка, чтобы ее проводить, пресмыкаясь перед жалкими негодяями, так завещал нам Анри Бейль, наш друг Стендаль. Что сделал, то сделал и не стоит теперь из-за этого переживать.
Жора достал пачку «Памира» и принялся разминать донельзя сплющенную сигарету. «Памир», самые дешевые сигареты, дешевле стакана семечек, но крепче и зловонней не бывает. На пачке из грубой шершавой бумаги на фоне каких-то кочек изображен коричневый профиль, то ли путника с клюкой, то ли альпиниста, курильщики их называют: «нищий в горах».
Я немного завидовал Жоре, особенно тому, с какой легкостью он ориентировался в запутанной структуре нашего общества. Быстрота мысли сочеталась у него с глубокой осведомленностью в различных областях знания. Но больше всего меня впечатляла его способность к голографическому мышлению. Он не терпел длинных разъяснений, быстро выделял главное, налету схватывая квинтэссенцию вопроса. По нескольким, на первый взгляд, малозначительным деталям, благодаря энциклопедическому уму, интуиции и чему-то еще, малоизвестному, он в точности воссоздавал образ целого, реконструируя ситуацию до подробностей. И в итоге, выдавал сверхметкие комментарии, устанавливая точный диагноз.
‒ Я не врач, но у тебя клинический случай, твой диагноз: «Когнитивный диссонанс», что означает расхождение имеющегося у субъекта опыта с восприятием реальной ситуации. Проще говоря, это неразрешенное противоречие, которое, застревающий на мелочах человек, пытается в себе подавить, но вместо этого у него возникает примитивная раздражительная агрессия против себя и всех на свете. Короче, клиника. Госпитализировать! И, туши свет… ‒ в заключение, объявил Жора.
– Традиционный вопрос, мучавший философов еще со времен Аристотеля: «Насколько объективно человек воспринимает окружающий мир?», занимает и меня, – в задумчивости продолжил он. – Ведь один и тот же поступок можно назвать смелым, а можно, и наглым, а то и глупым. À propos[28], я отвлекся. Так, о чем бишь я хотел сказать? А? Ну, да…
Стараясь сосредоточиться, Жора внимательно рассматривает окурок. Его основательно подзабрало, а меня, ‒ нет, он с трудом удерживает нить разговора. К тому времени, мы уже усидели литр, не меньше, и речь его, чем дальше, тем больше пестреет галлицизмами, она мне сильно напоминает чью-то, знакомую. Смысл этих «шикарных» французских слов я не всегда понимаю, и это меня раздражает. Странно их слышать от Жоры, чувствительного ко всякой словесной шелухе.
– Е-есть, туше! Вспомнил, вот о чем, – он горько улыбнулся, и его лицо прорезали глубоки морщины. Я раньше не придавал значения, насколько он старше меня. – Если беду не считать бедой, то она обидится и сама по себе уйдет. Так считал мудрый японский монах Кэнко-Хоси, и я с ним согласен. А у тебя и так все обошлось, и нечего об этом вспоминать.
Жора повертел в руках потухший окурок и не найдя, куда его деть, вынул из кармана полупустой коробок спичек и аккуратно уложил его туда. Похоронил. У него очень широкие запястья, признак физической силы.
– Смешные они, эти твои лизоблюды, – опять за рыбу гроши начинает Жора, а я, последовав его совету, уж было начал обо всем забывать. – Знатно ты их пробросил. Послушать тебя, ты мастерски блефуешь. Не пробовал себя в покере? Теперь они не будут тебя когтить. Некоторое время, пока не выяснят, кто на самом деле твой дядя, который «самых честных правил»... Тогда увидишь, как они возьмут тебя в переплет, и все будет печально, гнусно, жестоко, ужасно и впридачу, паскудно.
‒ Но, все слова уже сказаны, все в прошедшем времени. Они же не могут переделать вчерашнюю погоду?.. ‒ сомневаюсь я.
‒ Еще и как могут, увидишь, ‒ горько усмехаясь, Жора посмотрел на меня с таким видом, с каким взрослые вспоминают себя в детские годы.
– Ты, Егорий, уже нашел себе работу? – меняю предмет разговора я.
С каким трудом ему удается обеспечивать себе «продолжение жизни» я догадываюсь по его исхудалому лицу. При всей своей скитальческой неприхотливости, видно было, как он нуждается. А загадывать о том, что будет, когда они узнают, кто на самом деле мой дядя, сейчас не было желания.
– Non possumus![29] Какая может быть для меня работа? Ты же знаешь, я тяжело болею душой, бешено больной. Если быть точным, я болен всеми душевными болезнями и еще двумя, пока неизвестными медицинской науке. Коротко говоря, общая недостаточность… Такой пожизненный диагноз поставили мне наши мудрые эскулапы. Вдобавок: «антиобщественное буржуазно-декадентское поведение на фоне патологически завышенного представления о собственной личности». В общем, они признали меня непригодным для жизни в этой стране, а справку о том, что мне показано жить в другой, не выдали. Не будем о грустном, поговорим лучше о блядях. Как поживает твоя бабушка?..
