Конечно, диапазон мышления и деятельности у островитян, в пределах их маленького мирка, был весьма широким. Разнообразие идей и различия во взглядах создавали впечатление свободомыслия. Мысль поощрялась, естественно, при условии, что она не была «абсурдной».

Допускалась свобода высказываний, но от нее было мало толку без развития понимания, к которому люди не стремились.

В соответствии с изменениями, происходящими в обществе, работа и цели мореплавателей должны были выражаться различными способами. В результате этого процесса реальность, лежащая в основе мореплавания, еще больше сбивала с толку тех, кто пытался следовать за мореплавателями, придерживаясь точки зрения, принятой на острове.

Из-за всей этой неразберихи иногда даже способность помнить о возможности побега могла стать препятствием. Сознание, возбужденное идеей побега, не отличалось особой разборчивостью: желающие бежать чаще всего находили утешение в той или иной форме вымышленного бегства. Смутная концепция плавания не могла быть полезной при отсутствии ориентации, но даже тем, кто больше других хотел заняться кораблестроением, было внушено убеждение, что они изначально обладают такой ориентацией. Они чувствовали, что уже созрели. Они ненавидели всех, кто говорил им о том, что им может понадобиться подготовка.

Эксцентричные представления о плавании или кораблестроении часто заслоняли собой возможности реального прогресса. Во многом в этом были виноваты пропагандисты псевдоплавания или аллегорических кораблей, заурядные мошенники, предлагавшие уроки тем, кто был еще не в состоянии плавать, или обещавшие проезд на кораблях, которых они не могли построить.

Потребности общества с самого начала вызвали необходимость в появлении некоторых форм эффективной деятельности и конструктивного мышления, развившихся впоследствии в то, что стали именовать наукой. Этот великолепный подход к делу, столь важный там, где он мог найти себе адекватное применение, в конце концов вышел за рамки своего реального смысла. После революции «услаждения» так называемый «научный подход» стали раздувать так, что он заменил собой все идеи вообще. В конце концов все, что не вмещалось в его рамки, стали называть «ненаучным» (удобный синоним для слова «плохой»).

Из-за отсутствия должного подхода к вопросу островитяне, подобно людям, предоставленным самим себе в прихожей и нервно перелистывающим журналы, погрузились в поиски того, что могло бы заменить им реализацию – первоначальную (и естественно, конечную) цель их длящегося изгнания на острове.

Некоторым более или менее успешно удалось переключить свое внимание на преимущественно эмоциональные сферы деятельности. Существовали различные виды эмоциональной вовлеченности, но не было соответствующей шкалы для их оценки. Все эмоции считались «глубокими» или «значимыми», во всяком случае, более значимыми, чем отсутствие таковых. Эмоции, приводившие людей к самым крайним физическим или ментальным эксцессам, автоматически нарекались «глубокими».

Большинство людей ставило перед собой различные цели или позволяло другим делать это за них. Например, они могли следовать различным культам, или стремились приобрести деньги, или социальное положение. Одни поклонялись определенным вещам и чувствовали себя выше всех остальных, другие, отвергая то, что им казалось поклонением, считали, что у них нет идолов, и поэтому позволяли себе насмехаться над остальными.

Шли века, и остров захламлялся останками всевозможных культов. К несчастью, в отличие от обычных останков, ментальные реликты сами себя увековечивали. Различные люди, руководствуясь самыми лучшими побуждениями и не только ими, снова и снова комбинировали культы и давали им вторую жизнь. Для любителей и интеллектуалов все это представляло собой благодатную почву для академических изысканий (или же служило для них материалом вводного характера), и создавало утешительное ощущение разнообразия.

Распространились прекрасные средства для потакания ограниченным «удовольствиям». Весь остров заполонили дворцы и монументы, музеи и университеты, учебные заведения, театры и стадионы. Люди, конечно, гордились этими достижениями и считали, что многие из них в основе своей связаны с конечной истиной, хотя, каким именно образом – от них ускользало.

Кораблестроение имело некоторое отношение к определенным сторонам этой деятельности, но почти никто не знал, какое именно.

Корабли тайно поднимали паруса, пловцы продолжали обучать плаванию.

Обстановка на острове отнюдь не внушала этим целеустремленным людям одно только отчаяние. В конце концов, они тоже выросли в этом обществе и имели неразрывную связь с ним и его судьбой.

Однако зачастую они вынуждены были оберегать себя от слишком пристального внимания своих сограждан. Некоторые «нормальные» островитяне пытались спасать их от них самих. Другие пытались их убить, руководствуясь столь же возвышенными соображениями. Третьи страстно желали получить от них помощь, но не могли найти их.

Все эти реакции на существование пловцов были следствием одной и той же причины, воспринятой различными умами по-разному. Причина эта сводилась к тому, что теперь едва ли кто-нибудь знал, кем в действительности были пловцы, чем они занимались, и где их можно было найти.

По мере того как жизнь на острове становилась все более и более цивилизованной, люди стали отдаваться довольно странному, но логичному занятию. Смысл его заключался в том, что они выражали сомнение в правильности системы общественного устройства. Конкретное проявление сомнений, касающихся социальных ценностей, приняло форму насмешек над ними. Деятельность эта могла быть окрашена веселыми или печальными тонами, но в действительности она превратилась в повторяющийся ритуал. У нее имелся свой ценный потенциал, но все попытки развивать ее истинно конструктивную функцию натыкались на препятствия.

Людям казалось, что, дав своим сомнениям хотя бы временное выражение, они смогут каким-то образом смягчить их, изгнать их и чуть ли не умилостивить. Сатиру считали многозначительной аллегорией; аллегории пользовались всеобщим одобрением, но мало кто их усваивал. Пьесы, книги, фильмы, стихи и памфлеты стали традиционными руслами для данного развития, хотя оно в значительной степени проявлялось и в академических сферах. Многие островитяне считали более эмансипированным, современным или прогрессивным следовать именно этому культу, предпочитая его прежним.

То тут, то там кандидаты по-прежнему приходили к инструкторам плавания, в надежде выторговать себе те или иные преимущества. Обычно происходил такой стандартный диалог:

– Я хочу научиться плавать.

– И вы хотите в связи с этим заключить сделку?

– Нет, я только хочу взять с собой тонну капусты.

– Какой капусты?

– Еды, которая потребуется мне на другом острове.

– Но там есть еда и получше.

– Я не понимаю, о чем вы говорите. Я не могу быть уверенным в этом и должен захватить свою капусту.

– Но вы не сможете плыть с целой тонной капусты.

– Тогда я останусь дома. Вы называете капусту грузом, а для меня это насущная пища.

– Допустим, что капуста не более чем аллегория, и мы под этим подразумеваем «предположения» или «разрушительные идеи».

– Лучше я пойду со своей капустой к тому инструктору, который понимает, что мне нужно.

Эта книга рассказывает о некоторых пловцах и строителях кораблей, а также о некоторых из тех, кто пытался с большим или меньшим успехом следовать им.

Легенда эта еще не окончена, потому что на острове до сих пор живут люди.

Выражая свои идеи, суфии пользуются различными способами их шифровки. Если переставить буквы в первоначальном названии общества «El-Аг», мы получим слово «Real» – Реальное. Может быть, вы также заметили, что слово «Please» – услаждать, которое было в ходу у революционеров для обозначения их идеологии, с помощью такой же перестановки слогов можно преобразовать в слово «Asleep» – Спящий.