Юрьевы – тут и говорить нечего. Их род ведет начало от одной из управленческих ветвей знаменитой корпорации Россогор. Юрьевы и по сей день занимают огромное количество управляющих должностей Хуракана. Само собой, они не забывают и про бизнес, старательно богатея от поколения к поколению. На них же вся медицина – Юрьевым принадлежат лучшие специалисты в этой области. И они же управляют всеми нашими медицинскими учреждениями – а это, считай, владеют.
Тарос и Сантос – производство и ремонт того оборудования, без которого наша жизнь была бы невозможна. Они чинят компрессоры и насосы, занимаются трубами и проводами. В их владении пусть уже древние, но все еще функционирующие 3D-принтеры. Еще они плавят металл. Эти два рода работают рука об руку, но при этом конкурируют во всем. Тарос больше по металлу. А Сантос неплохо создает все пластиковое. В целом, их за глаза называют токарями и слесарями. Но только за глаза.
Денвер… это электроника. А электроника – это важно… очень важно. Починить сурвпад или комп, установить и наладить программное обеспечение, разобраться с помехами и даже написать новый программный код под те или иные нужды – это все род Денвер. Они единственные из родов, кто предпочел сгруппироваться в одном месте, заняв чуть ли не половину Третьего уровня. Там же их магазины – с безумными ценами. Там же их мастерские, где обеспеченный сурвер всегда может проапгрейдить свой сурвпад, налобный фонарь или иное устройство. Род Денвер пользуется заслуженным уважением, хотя его влияние меньше чем у Юрьевых и Якобс.
Совсем недавно у нас был еще один славный древний род с гравитацией. Но его участь была решена, когда остановился, а лучше сказать умер наш реактор. Как только стало ясно, что наш собственный реактор не заработает, все долгое влияние рода Вальтеров закончилось. Их репутация разбилась вдребезги. Из уважаемых и сплоченных в единую семью энергетиков они превратились в нечто разобщенное. Род умер. Официально их никто не обвинял, но после пережитого нашими предками испуга былого влияние роду Вальтер уже не возродить. Хотя… если только им удастся снова запустить реактор и вернуть Хуракану былую независимость и самообеспечение…
Энергия…
Откуда мы ее берем? Хотя тут надо сказать иначе – кто столь щедрый дает нам ее? Вышестоящие знают. Но делиться ответами не спешат.
Размышлять над столь абстрактными вещами, как чужая генеалогия, я перестал, когда увидел у своей двери незнакомого парня. Невольно замедлил шаг, напрягся, но тут же снова ускорился, когда парень с улыбкой произнес:
– Срочная доставка Якобс! Подарки прибыли, сурвер Амос.
– Спасибо, – произнес я начавшими отекать губами. – Спасибо… фонарь?
– Запечатанный новехонький фонарь «Супернова» в фирменной упаковке с красной звездой. И семьдесят две монеты. Как я понял – это тебе оплата минимальной аренды фонаря за шесть лет?
– Что-то вроде, – устало усмехнулся я, принимая достаточно увесистую коробку. – Надо же… я стал богат.
– Это не богатство, сурвер. Минимальная аренда? Как по мне, ты мог вырвать больше…
– Ну, – пожал я плечами. – По моим меркам вполне себе сокровище. Спасибо.
– Фонарь принят, деньги тоже, претензий к младшему патрульному Кнуту Гамсону ты не имеешь. Все верно, сурвер Амадей Амос? – мне в лицо уставился экран с красным квадратом.
– Все верно, – хмыкнул я, осторожно потирая залепленную пластырем щеку. – Претензий к сурверу Кнуту Гамсону больше не имею. Конфликт исчерпан.
– Увидимся, – коротко кивнул парень и убежал.
Убежал в буквальном смысле – резко ускорившись, перешел на стремительный бег, быстро исчезнув из виду.
– Я тоже, – пробормотал я ему вслед. – Я тоже хотел так бегать…
Хотел… чего я только не хотел. И ничего не достиг. Ничего не добился.
Войдя внутрь, я свалил все вещи прямо на пол. Постояв над фонарями и деньгами несколько минут, я вдруг понял, что в моей голове абсолютная пустота. Хотя нет – там было кое-что помимо пустоты. Жжение в разбитом затылке. И эта боль, это напоминание о произошедшем, заставляло меня держаться на новом уровне агрессии. Да. Я был зол. Не впервые в жизни это уж точно. Сколько раз я порой бил себя кулаками по ногам или пинал стены, вымещая на себе и предметах бессильную злобу… Но впервые я познал сладость четко направленной агрессии на кого-то другого… на кого-то живого… и речь не о животных – как раз их я любил. Я познал радость мщения… и эта радость мне так понравилась, что я… да… я хочу продолжения. Я больше не хочу быть тихой мышью, что прячется от любого шороха. Я не хочу быть… ничтожеством.
Взглянув на стену, я скривился, передернул плечами – над моей кроватью, прямо на стене, я пытался как-то составить план тренировок по бегу. В какой уж раз… и в очередной раз мой план провалился. Помешал сосед, что всячески издевался и принижал меня, с радостной ухмылкой заявляя, что такой дохляк, как я, не должен мнить себя настоящим бегуном. Да… а вон тот член с улыбкой нарисовал именно он – прямо на моей аккуратно начерченной таблице, где я собирался отмечать каждую тренировку. И ведь я смеялся тогда… Когда пришел домой едва таща ноги после тяжкой рабочей смены. И встал как вкопанный, глядя то на веселящихся в моей комнате уродов, то на изуродованную глумливым рисунком таблицу…
– Никогда больше, – прошептал я. – Никогда больше я никому не позволю ломать мои мечты. Никогда и никому! Ха! Почти как в нашем сурверском девизе…
Услышав шум, я неспешно обернулся и встретил прямым взглядом вошедшего соседа.
– Вещи, – не поднимая головы, пробубнил тот. – Мои вещи.
– Давай, Тенк, – кивнул я, переводя взгляд на двух сопровождающих бывшего соседа патрульных. – Добрый вечер, офицеры.
– И тебе, Амос – кивнул старший из них, явно пребывая в напряжении и то и дело поглядывая на лежащую на полу кучу вещей, среди которых выделялась отвертка. – Как себя чувствуешь?
– Просто прекрасно, – признался я с широкой улыбкой.
Патрульные переглянулись, а я принялся стягивать одежду, не обращая внимания на торопливо снующего по комнате Тенка, подхватывающего шмотки и как попало пихающего их в огромный чемодан. Ему хватило нескольких минут, чтобы собраться. И он, вжимая голову в плечи и не глядя на меня, выскочил наружу. Патрульные кивнули на прощание и ушли за ним. А я вышел следом за всеми, тщательно заперев за собой дверь. Я успел переодеться и переобуться. И, на ходу разминаясь, отошел от стены, выходя на самую медленную дорожку бегового Манежа. Пройдя пару сотен метров во все ускоряющемся темпе, я перешел на бег трусцой. И где-то через километр уже почувствовал, как настроение начинает становиться просто радужным. Это еще не любимая мной когда-то эйфория бегуна – а ее я не ощущал давненько – но что-то близкое к этому. Еще чуть ускорившись, я побежал в этом ритме, следя за тем, чтобы не сбить дыхание. Когда-то я мог бегать куда быстрее – и долго – но теперь я не больше чем любитель.
Не выдержав, я рассмеялся и, обогнав пару бегущих старушек в одинаковых сине-белых беговых костюмах, пропел старый сурверский девиз, что известен каждому мальчишке:
– На смерти вопрос – «как и когда?», мой ответ – никогда! На смерти вопрос – «как и когда?», мой ответ – никогда!
Так я дальше и побежал, быстро потеряв счет времени и просто наматывая круг за кругом по беговому Манежу. Да, я знал, что завтра мне придется поплатиться за эту беспечность дико ноющими мышцами, что какое-то время я не смогу нормально наступать на подошвы ног, ведь я в тканевых мокасинах на пластиковой тонкой подметке… но сейчас меня это не волновало. Я просто бежал и бежал, изредка замедляясь, чтобы чуть восстановить дыхание, а затем снова ускоряясь. Меня кто-то о чем-то спрашивал – вроде как про разбитое лицо – но я не отвечал, пробегая мимо. И вскоре спрашивать перестали. Это позволило мне окончательно углубиться в себя и задуматься над вопросом, что всегда меня волновал, хотя благодаря собственной трусости я так и не ответил на него – даже самому себе.
