Лучшая французская поэзия
(Сборник)
© ООО «Издательство АСТ», 2022
* * *
Поэты XV–XVII веков
Франсуа Вийон
Баллада о женщинах былых времен
Скажите, где, в стране ль теней,
Дочь Рима, Флора, перл бесценный?
Архиппа где? Таида с ней,
Сестра-подруга незабвенной?
Где Эхо, чей ответ мгновенный
Живил, когда-то, тихий брег,
С ее красою несравненной?
Увы, где прошлогодний снег!
Где Элоиза, всех мудрей,
Та, за кого был дерзновенный
Пьер Абеляр лишен страстей
И сам ушел в приют священный?
Где та царица, кем, надменной,
Был Буридан, под злобный смех,
В мешке опущен в холод пенный?
Увы, где прошлогодний снег!
Где Бланка, лилии белей,
Чей всех пленял напев сиренный?
Алиса? Биче? Берта? – чей
Призыв был крепче клятвы ленной?
Где Жанна, что познала, пленной,
Костер и смерть за славный грех?
Где все, Владычица вселенной?
Увы, где прошлогодний снег!
Посылка
О, государь! с тоской смиренной
Недель и лет мы встретим бег;
Припев пребудет неизменный:
Увы, где прошлогодний снег!
Перевод В. Брюсова
Баллада о повешенных
Прохожий, здесь присевший отдохнуть,
Не вздумай нас насмешками колоть.
К нам, бедным, сострадателен ты будь,
Чтоб и к тебе был милостив Господь!
Всех восемь нас висит тут; наша плоть,
Которой в мире были мы рабами,
Висит насквозь прогнившими клоками,
И наши кости тлеют понемногу;
Но вместо издевательств злых над нами,
За нас вы помолитесь, братья, Богу!
О брат мой. Не отринь моей мольбы!
Пусть осудил закон нас – все равно!
Ты сам ведь знаешь: прихотью судьбы
Не всем благоразумие дано.
И так как мы уж умерли давно,
То нам теперь одни молитвы наши
Могли б помочь избегнуть горькой чаши
И отыскать к Спасителю дорогу.
Мы умерли, но живы души наши:
За них вы помолитесь, братья, Богу!
То мокли мы от мартовских дождей,
Теперь от солнца сухи и черны;
Нас птицы проклевали до костей,
И мы навек покоя лишены:
От ветра мы, как старые штаны,
Без отдыха весь день должны болтаться!
Нам с виселицы нашей не сорваться,
Не подойти нам к вашему порогу,
Вы можете нас больше не бояться…
Молитесь же за братьев ваших Богу!
Перевод Н. Бахтина (Новича)
Жан Лафонтен
Стрекоза и Муравей
Попрыгунья Стрекоза
Лето красное пропела;
Оглянуться не успела,
Как зима катит в глаза.
Помертвело чисто поле;
Нет уж дней тех светлых боле,
Как под каждым ей листком
Был готов и стол, и дом.
Все прошло: с зимой холодной
Нужда, голод настает;
Стрекоза уж не поет:
И кому же в ум пойдет
На желудок петь голодный!
Злой тоской удручена,
К Муравью ползет она:
«Не оставь меня, кум милый!
Дай ты мне собраться с силой
И до вешних только дней
Прокорми и обогрей!» —
«Кумушка, мне странно это:
Да работала ль ты в лето?» —
Говорит ей Муравей.
«До того ль, голубчик, было?
В мягких муравах у нас
Песни, резвость всякий час,
Так, что голову вскружило». —
«А, так ты…» – «Я без души
Лето целое все пела». —
«Ты все пела? это дело:
Так поди же, попляши!»
Перевод И. Крылова
Лошадь и осел
Добро, которое мы делаем другим,
Добром же служит нам самим,
И в ну́жде надобно друг другу
Всегда оказывать услугу.
Случилось лошади в дороге быть с ослом;
И лошадь шла порожняком,
А на осле поклажи столько было,
Что бедного совсем под нею задавило.
«Нет мочи, – говорит, – я, право, упаду,
До места не дойду».
И просит лошадь он, чтоб сделать одолженье
Хоть часть поклажи снять с него.
«Тебе не стоит ничего,
А мне б ты сделала большое облегченье»,—
Он лошади сказал.
«Вот, чтоб я с ношею ослиною таскалась!» —
Сказавши лошадь, отказалась.
Осел потуда шел, пока под ношей пал.
И лошадь тут узнала,
Что ношу разделить напрасно отказала,
Когда ее одна
С ослиной кожей несть была принуждена.
Перевод И. Хемницера
Сон могольца
Однажды доброму могольцу снился сон,
Уж подлинно чудесный:
Вдруг видит, будто он,
Какой-то силой неизвестной
В обитель вознесен всевышнего царя
И там – подумайте – находит визиря.
Потом открылася пред ним и пропасть ада.
Кого ж – прошу сказать – узнал он в адской мгле?
Дервиша… Да, дервиш, служитель Орозмада,
В котле,
В клокочущей смоле
На ужин дьяволам варился.
Моголец в страхе пробудился;
Скорей бежать за колдуном;
Поклоны в пояс; бьет челом:
«Отец мой, изъясни чудесное виденье».—
«Твой сон есть божий глас, —
колдун ему в ответ. —
Визирь в раю за то, что в области сует,
Средь пышного двора, любил уединенье.
Дервишу ж поделом; не будь он суесвят;
Не ползай перед тем, кто силен и богат;
Не суйся к визирям ходить на поклоненье».
Когда б, не бывши колдуном,
И я прибавить мог к словам его два слова,
Тогда смиренно вас молил бы об одном:
Друзья, любите сень родительского крова;
Где ж счастье, как не здесь, на лоне тишины,
С забвением сует, с беспечностью свободы?
О блага чистые, о сладкий дар Природы!
Где вы, мои поля? Где вы, любовь весны?
Страна, где я расцвел в тени уединенья,
Где сладость тайная во грудь мою лилась,
О рощи, о друзья, когда увижу вас?
Когда, покинув свет, опять без принужденья
Вкушать мне вашу сень, ваш сумрак и покой?
О! кто мне возвратит родимые долины?
Когда, когда и Феб и дщери Мнемозины
Придут под тихий кров беседовать со мной?
При них мои часы весельем окрыленны;
Тогда постигну ход таинственных небес
И выспренних светил стезя неоткровенны.
Когда ж не мой удел познанье сих чудес,
Пусть буду напоен лесов очарованьем;
Пускай пленяюся источников журчаньем,
Пусть буду воспевать их блеск и тихий ток!
Нить жизни для меня совьется не из злата;
Мой низок будет кров, постеля не богата;
Но меньше ль бедных сон и сладок и глубок?
И меньше ль он души невинной услажденье?
Ему преобращу мою пустыню в храм;
Придет ли час отбыть к неведомым брегам —
Мой век был тихий день, а смерть успокоенье.
Перевод В. Жуковского
Каплун и сокол
Приветы иногда злых умыслов прикраса.
Один
Московский гражданин,
Пришлец из Арзамаса,
Матюшка-долгохвост, по промыслу каплун,
На кухню должен был явиться
И там на очаге с кухмистером судиться.
Вся дворня взбегалась:
цыпь! цыпь! цыпь! цыпь! Шалун,
Проворно,
Смекнувши, что беда,
Давай бог ноги! «Господа,
Слуга покорный!
По мне, хотя весь день извольте горло драть,
Меня вам не прельстить учтивыми словами!
Теперь: цыпь! цыпь! а там меня щипать,
Да в печку! да, сморчами
Набивши брюхо мне, на стол меня! а там
И поминай как звали!»
Тут сокол-крутонос, которого считали
