– Что это? – мама показывает мне фотографию, где я с группой таких же смешных оболтусов, одетых в лётную зимнюю одежду на много размеров больше, радостных и счастливых после первого прыжка с парашютом, на аэродроме стою на фоне Ан-24.
Мама поймала меня за чисткой зубов, и я с полным ртом пастой отвечала:
– Я на фоне кукурузника.
– А что ты там делаешь?
– Фотографируюсь, – я даже не увидела – почувствовала мамин взгляд, поняла: не время для шуток. – Нуууу… в общем… я занимаюсь… в аэроклубе.
– Отец! Отец! Ты слышал! Она занимается в аэроклубе!
Отец вытащил трубку изо рта, отложил газету.
– Да, я знаю.
– Ты знаешь?! Ты знал!!!
Мама идет к отцу.
Отец быстро встаёт и с достоинством отступает к комнате: привычка никогда не выяснять отношения, потому как с мамой это делать бесполезно.
– Да, знаю и горжусь своей дочерью. Не каждый мужчина может…
Всё. Теперь они будут выяснять, кто больше меня любит, а кто меньше, и я могу под шумок убежать из дома.
– Как ты мог?!
Я захлопываю дверь.
С парашютом я прыгала, только чтобы распрощаться со страхом смерти. Но разве такое скажешь маме?
Чем больше я старалась жить по правилам, тем больше разрушала, и сама умирала в правилах, тонула в болоте отношений, но искренне всё старалась делать, как все вокруг. Как ни странно, моим самым главным учителем по выживанию была именно мама, которая провоцировала мой бунт.
Вначале я думала, что мама дана мне в наказание: наше обоюдное непонимание, наши обоюдные слёзы, мамино бесконечное: «Отец! отец!…»
– Отец! Отец!
И папа нёс маме, лежащей на диване с перевязанной головой, таблетки, укоризненно глядя на меня. Наши ссоры были театральными представлениями, с эффектными уходами мамы на диван. Она плакала, потом папа нёс ей таблетки. Затем я эффектно уходила из дома.
Но мы быстро мирились, будто и не было наших бурь. Ни мама, ни я не могли долго выдерживать паузы.
– Если ты уйдешь из дома – можешь не возвращаться! – мне вслед неслись слова мамы.
Все понимали, что эти слова были сродни: «Утонешь, домой не приходи».
Папа догонял меня – шарф, перчатки, трёшка, «долго не броди».
И я с благодарностью смотрела на папу.
С папой поругалась только однажды. В тот раз мама была в командировке.
Эффектно хлопнуть дверью – это наши с мамой театральные представления, а с папой я повздорила впервые, и была не права именно я; он долго терпел мои подростковые выверты, пока не сказал – хватит. Последнее слово должно было остаться за мною – вот и хлопнула дверью. Снег и ночь отрезвили, переночевала у подруги в соседнем подъезде. Папу, конечно, не предупредила. Когда утром вернулась домой, мне было достаточно одно взгляда отца. Ни слова мне не сказал, только посмотрел. Но так, что я поняла всю меру испытанного им ужаса. Он не мог меня защитить. Всю ночь искал, даже не хочу представлять себе, как отец ходил по зимнему городу в поисках меня. До сих пор, когда вспоминаю, сердце сжимается, тем паче, что теперь сама – мать, и пережить то, что пережил мой отец в ту ночь, никому не пожелаю.
Это было в первый и последний раз.
Отца же я не просто любила – обожала. Он был для меня всем. Тотальной защитой и моей путеводной звездой одновременно. Мне казалось, что пока папа есть, со мной ничего не случится никогда. Мир рухнет, а он будет стоять. И мы с ним, за ним.
А когда он погиб – мы с мамой рухнули в открытый океан. Прошел первый шок – кинулась искать его – туда, куда он ушел: не смогла смириться с тем, что мой папа умер.
И именно он открыл для меня ворота в иные миры. Но об этом позже. А пока – все живы, и наша семья переживает мое подростковое сопротивление, отстаивание своего, неважно чего.
Мама манипулировала всеми нами вдохновенно и виртуозно! Зал суда потерял в её лице своего лучшего прокурора. Но только потом, когда я вышла в большой мир, я поняла, что мама мне была послана любовью Бога.
Из любой тяжелой ситуации я выходила непобеждённой, даже если проигрывала. И это всё – благодаря моей мамочке. Это первое из всего бесценного, что подарила мне мамина любовь.
Мама из тихой и чувствительной девочки сделала Война. Она происходила из военного рода, тактика и стратегия были у неё в крови, ничего специально, от ума, она, конечно же, не делала, просто максимально пребывала самою собой. Её безупречность научила меня не иметь слабых мест – жить открыто, а значит – неуязвимо. И, как оказалось, это было первое, что потребовалось мне в безграничности Хаоса.
Хаос опасен. Там не спрячешься за ложь и выдуманные достоинства. Там ты виден весь, как ладони, из любой точки, и, если не научишься жить открыто здесь, там ждёт страх и ужас, и это еще полбеды.
Неуязвимость, которую воспитала во мне любовь моих родителей, это еще не всё. Первая влюбленность, первая любовь дала высоту полета на долгие годы. И я не знаю, как бы без нее справилась со смертью.
Первая любовь и смерть отца – две дверцы моих ворот в мир Хаоса. Я возвращалась.
Если смерть папы я увидела во сне в сюжете, который мне пришлось потом интерпретировать, понять скрытый смысл, то встречу с мальчиком, в которого влюблюсь, увидела напрямую, настолько явственно, что потом, когда все стало реальностью, я постоянно жила внутри дежавю.
Смерть отца увидела во сне за два года до трагедии. Сон запомнился, но только потом, когда папа погиб, я поняла, что это был за сон.
А вот после сна о первой влюбленности, наутро уже стала заглядывать в лица мальчиков – не он ли? Конечно, перепутала, казалось, что нашла.
Каждое утро ездили в школу в одном автобусе. Смотрела на него, мне казалось – вот он! Но не подойдешь же знакомиться первой. А когда однажды родители на вечеринке подозвали меня, чтобы познакомить с сыном их друзей, естественно, это оказался мальчик из автобуса, и я вместо того, чтобы познакомиться с мальчиком по всем правилам приличия (ну вот же, наконец-то!), развернулась и убежала. Разве нелогично? Мой ум ошибся, но не интуиция.
Сон приснился весной, мальчик из сна появился осенью. Новый мальчик в нашем классе. Он был на лысо пострижен (страшно – ужас), чувствовалось, что он нас старше, дело даже не в реальном возрасте (год – небольшая разница), психологически он был старше нас, а мы были домашние дети-дети. Его отправили к бабушке в другой город, подальше от плохой компании, в которую он попал, история была нехорошая, дело то ли дошло до суда, то ли не дошло – не знаю, и врать не хочу, для меня это всё было из области кино, даже не запоминала. И мальчик мне не понравился. Разве нелогично?
Первая любовь-дружба. Высокие горизонты, к чему потом всю жизнь стремится человек. Не зря влюблённые смотрят на звёзды, это не романтика, они закладывают энергию будущей жизни. Мечты влюблённых обретают высоту в их, казалось бы, глупых, бессвязных и бессмысленных разговорах; прикосновения дают больше, чем обладание. Тонкое, внутреннее выстраивает конкретику физического. И за пару-тройку месяцев это не делается. Не говорю про меньшее.
Это было время целомудренных отношений. Встречи, прогулки, разговоры… и мы, как могли, прятали от всех свои чувства, защищали их от циничных глаз. Конечно же, мы целовались, и с упоением. Но и только. Я очень доверяла этому мальчику. Он оказался под стать моему отцу. Сильный духом Воин. Да, Воин, несмотря на свой юный возраст, но года тут ни при чём.
Мы были разные. Он не был моей второй половиной – и это знала сразу, что и явилось моей трагедией. Любить и знать, что никогда мы не будем вместе. Я не чувствовала нашего совместного будущего. Как в омут с головой – это про меня в то время. Чувствовала обреченность, выла белугой, даже пыталась убежать, не встречаться. Но стало еще хуже.
И приняла. Хорошо, что он меня не послушал. Будь что будет. Сколько отмерено – всё наше. Буду любить, так, как могу – на полную катушку.
Так и любила. Ничего не ожидая от этой любви. Просто оба упивались тем мгновением, которое переживали вместе. И звёзды в это время горели ярче, чем обычно. Это была моя первая дверца в Иное. А мальчик был необычный. Через 20 лет он найдет меня. Но это совсем другая история.
