Тихий топот десятка пар ног, обутых в жесткие ботинки, раздающийся из-за приоткрытого окна смутно беспокоил. Нельзя сказать, что Четвёртая не могла читать при посторонних звуках, но какая-то часть сознания постоянно отвлекалась на ритмичный шум и неосознанно отсчитывала такты. Раз-два. Раз-два.

Можно, конечно, закрыть окно, но духота, и без того едва разгоняемая скудным летним ветерком, беспокоила намного больше топота. От злого июльского солнца не спасали плотные шторы и надрывающиеся вентиляторы. Система климат-контроля с позором капитулировала еще в начале прошлого месяца, оставив жителей Базы заживо печься в прокалённых бетонных коробках бараков.

Четвёртая кинула рассеянный взгляд на кружащих по тренировочной площадке новобранцев и ощутила гаденькое злорадное удовольствие оттого, что третьегодкам этим летом позволяют не покидать бараков до заката. В отличие от тех же инструкторов.

Затянутые в насквозь мокрую от пота пыльно-серую форму салажата выглядели не очень счастливыми. Как и курирующий новобранцев офицер. Тот же, что три года назад так же незамысловато измывался над группой Четвёртой.

Поймав себя на недостойной мстительности, Четвёртая впилась в ладонь отросшими ногтями и с опаской покосилась на эморегистратор. Браслет, плотно обхватывающий левое запястье, смирно мигал стабильно-желтым огоньком. Корявая линия на мониторе плясала в опасной близости от высшей границы нормы, но эта позиция была привычной и для Четвёртой, и для её эм-эра. Таких как она, бракованных отбросов общества, не способных держать свои чувства в зелёных границах даже под усиленной дозой эмоблокаторов, зовут Потенциальными. Сухое слово, не выражающее и доли того презрения и страха, которое преследует его носителей. Потенциальные безумцы, если развернуто. Без одного шага те, по чьей вине был разрушен Старый мир. Без пары минут звери, живущие за железной сеткой Нового мира.

Под кожу Четвёртой пробрался привычный озноб. Этот холод не могло вытравить ни палящее летнее солнце, ни куча одёжек, ни кусачее открытое пламя. Холод, вопреки логике, жёг, призывал выть и рваться из собственного промёрзшего сознания, кусать руки, ломать ногти о стены. Этот холод служит предвестником вируса безумия. Всадником Апокалипсиса, несколько десятков лет назад перекроившего все карты Старой цивилизации.

Четвёртая поспешно скатилась с подоконника, на котором последние полчаса усиленно пыталась впихнуть в себя конспект с прошлой лекции по зоологии Мёртвых земель, перевернула рюкзак, разбросав содержимое по всему коридору и дрожащими руками нащупала шприц с эмоблокатором. Приступ был слишком неожиданным, слишком острым, чтобы пытаться действовать осторожней. Камеры, щедро рассыпанные по всему учебному бараку, засняли позорные манёвры, и теперь Четвёртую ждала выволочка от куратора. А затем вызов к врачу и неделя удвоенной дозы препаратов.

Игла впрыснула под кожу жидкое умиротворение, мгновенно унявшее озноб и Четвёртая, стыдливо поморщившись, бросилась подбирать разбросанные вещи.

Система оповещения закашлялась, застав её, скрючившуюся возле скамейки, в тщетных попытках выловить забившуюся в трещину ручку, врасплох. Ремонтники каждый год божились наладить динамики. Менялись курсанты, менялся техперсонал, неизменной оставалась лишь клятва починить барахлящую аппаратуру. В жилом бараке, втихую от Инструкторов, делали ставки на то, суждено ли этим обещаниям сбыться. Разбирать шипение и бульканье звукооповещения салажата учились в первые же дни заселения, как только понимали, что инструкторов не волнуют причины опоздания. Со своим стажем Четвёртая узнавала команды уже по вступительному хрипу динамиков, но не в этот раз.

Пораженно замерев, Четвёртая усиленно пыталась понять, к чему призывает это новое неведомое «дзинь»…

***

Тело Четвёртой пружинисто подбросилось вверх, вышколено выпрямляя спину и прижимая руки к бокам. От резкого движения в глазах потемнело, но спустя несколько секунд, когда мир начал неохотно продирался сквозь чернильную пелену, Четвёртая подавила разочарованный стон и до боли стиснула челюсть.

Навязчивое бренчанье, конечно же, не было новым знаком системы оповещения. Звуковые команды, вместе с бараками, Инструкторами и прочими атрибутами привычного уютного мира остались в прошлом. Там, где Четвёртая впервые встретила понимание и поддержку. Там, где поняла значение слова «семья». Там, где Четвёртая звалась Четвёртой.

В нынешней реальности не было ничего уютного. В ней царил хаос огней, мерзкое гудение перетянутых струн и лающий хохот зверей в человечьих шкурах. Её тюремщиков.

– Ты был не прав, Шакал, окрестив нашу гостью Лаской. Она же вылитый суслик! – безумец весело выщерил пасть, изобразив стойку Четвёртой. Остальные радостно заржали, лишь Шакал – тот самый крёстный – продолжал сосредоточенно терзать старенькую потёртую гитару. Четвёртая великодушия не оценила, мысленно прокляв всех собравшихся поимённо. А крёстного три раза подряд. За кличку, за гитару и за компанию с остальными.

Вступать в перепалку значило бы сыграть заскучавшим тюремщикам на руку, поэтому Четвёртая лишь гневно раздула ноздри и упала назад, на продавленный матрац, пытаясь принять настолько независимый вид, насколько позволяли ситуация и железное кольцо вокруг лодыжки.

Цепь насмешливо звякнула, напоминая, на каком основании Четвёртая «гостит» в лагере безумцев.

– Овод, не задирай её, – ровно произнес Шакал, извлекая, наконец, из проклятого инструмента более-менее мелодичные звуки.

Всю прелесть музыки – запретной для большей части обитателей Нового мира – Четвёртая распробовала именно здесь. И с первых аккордов поняла, почему Правительство оградило обывателей от этого сомнительного удовольствия. Гитара имела два недостатка – в неопытных руках она выла благим матом, как прищемившая хвост кошка. В умелых, того же Шакала, к примеру, издавала настолько будоражащие неведомые звуки, что эм-эр за секунды вылетает за красную границу. Вылетал. Пока кто-то из взбешённых его писком безумцев не сорвал прибор с руки Четвёртой и не раздавил каблуком.

Регистратор замолк навечно, бросив Четвёртую во враждебном мире неконтролируемых эмоций. Первый час без эм-эра и блокаторов едва не стоил Четвёртой рассудка, однако, она вовремя приметила рядом со своим лежбищем свой же потрепанный походный ранец.

Здесь обнаружилось, что у безумцев есть прекрасное качество. Полное отсутствие дисциплины и осторожности. Чёрт знает, по какому принципу они обыскивали её вещи и обыскивали ли вообще, но походный недельный набор эмоблокаторов остался при ней, вместе с шансом на сохранение своего жёлтого уровня эмоций.

Однако, хорошие новости на этом закончились. Экономить препарат оказалось не слишком просто. Сколько её держат в плену, Четвёртая не знала – она сбилась со счета на семнадцатом дне – но препарат, даже учитывая совсем маленькую дозировку и использование исключительно в стрессовых случаях, стремительно таял.

Последняя инспекция принесла Четвёртой новый повод для отчаяния – даже при мизерном расходе, эмоблокаторов осталось на три-четыре раза.

Плотина, сдерживающая натиск вируса безумия, и без того ослабшая в последнее время, затрещала совсем уж надсадно.

– Что-то наша милая гостья совсем спала с лица, – с преувеличенным сочувствием протянул Овод. Безумцы чуяли нестабильность Четвёртой, словно звери свежую кровь. Особенно Овод и Молох. Эта парочка одинаково-грязных патлатых недомерков – оба совсем сопляки – трепали нервы Четвёртой с особым тщанием. Словно, от этого нехитрого занятия зависела величина их пайка. Впрочем, Четвёртая не удивилась бы такой системе поощрений.

– Жалкое зрелище, – лениво поддакнул Молох. Лица неразлучников озарились одинаково ехидными усмешками, и Четвёртая поняла, что они подготовили какую-то особенно изощрённую гадость.