Позади плещется под шинами электромобиля вода в лужах, сигналит клаксон – трижды. Жиль сворачивает на обочину, спешивается и оборачивается. Машина останавливается поодаль, открывается передняя дверь, выходит Кристиан Меньер и машет ему рукой:

– Бойер, хорош грязь месить! Пока все лужи объедешь, в Собор поспеешь только к вечеру. Прыгай на заднее сиденье, давай!

Жиль смотрит сперва на однокурсника, одетого в ярко-синие джинсы и приталенную рубашку навыпуск, потом на свои забрызганные грязью брюки и внезапно для себя соглашается. Вдвоём они прикручивают велосипед к крыше электромобиля, усаживаются и едут дальше.

– Социологию ты не прогуливаешь, – заговаривает первым Кристиан. – Нравится?

– Не особо, – уклончиво отвечает Жиль.

– А что нравится? Только не говори, что ничего. Я ж вижу, что ты почти по всем предметам сечёшь не хуже нас. Проверочные зачем заваливаешь?

– Тебе не один хрен?

– Тю! Значит, это у тебя протест такой? Уважаю.

Кристиан резко выворачивает руль, и Жиля отбрасывает в угол сиденья.

– Ты с сестрой живёшь?

– Угу. И с племянницей.

– Видел твою сестру. Красивая. Но всегда такая подавленная… Правильно она сделала, что от мужа свалила. Каро ненормальный. Одержимый, я бы сказал. Работе себя всего отдавал. А что его дочка с ним не осталась? Она же не от жены у него, верно?

– Не знаю.

– Ладно, давай про тебя. Я слышал, ты большой знаток Третьего круга?

– Я там жил несколько лет.

– А у нас там с недавних пор есть свой студенческий клуб. Для друзей и подруг. Давай к нам? Не понравится – всегда можно уйти.

Жиль неопределённо пожимает плечами. Кристиан ведёт машину слишком небрежно, не следит за дорогой. Люди, ожидающие гиробуса, отпрыгивают в сторону, когда электромобиль сына Советника Меньера проносится мимо, обдав их грязью. Ощущение, что Кристиану нет до них никакого дела, он больше смотрит в зеркало заднего вида. Пристально изучает своего пассажира.

– Машину водишь?

– Нет.

– Надо исправлять. Буду твоим учителем.

Подросток давит вздох, проводит рукой по обивке сиденья. Искусственная кожа поскрипывает, пробуждая воспоминания о той ночи, когда погибли его родители. Жиль отдёргивает ладонь, сжимает пальцы в кулак, встряхивает чёлкой, пытаясь отогнать жуткое видение: мама. Он сейчас сидит там же, где тогда мама…

– Что? – настороженно окликает Меньер.

– Укачало, – выдыхает Бойер.

– А когда на велике носишься, не укачивает? – смеётся Кристиан и тут же добавляет: – Извини, я поеду медленнее. Окно приоткрыть?

– Нет. Всё нормально. Поезжай как надо. Мы не опаздываем?

– Да ну, ещё покурить успеем!

На сумасшедшей скорости машина Кристиана Меньера огибает Собор, паркуется на университетской стоянке, облив грязной водой из лужи стайку студентов.

– Охренел совсем? – орёт один из них, когда Кристиан выходит из электромобиля.

– Повторил, ага? – широко ухмыляется Меньер.

Студента отводят в сторону друзья, что-то втолковывают ему вполголоса. Жиль с тревогой косится на них, забирает велосипед, идёт в сторону парковки.

– Эй, Бойер! – окликает его Кристиан.

Он нехотя останавливается, оборачивается.

– А это правда, что ты парень той самой Акеми?

Вопрос обжигает, как пощёчина. И почему из уст людей то, что так дорого ему, звучит как нечто постыдное?

Жиль поправляет перекинутую через плечо сумку, улыбается так, что снова болью простреливает шрамы на щеке. Медлит, собираясь с мыслями.

– А вот шёл бы ты на хер, – отчётливо отвечает он.

На лекцию Жиль Бойер приходит последним. Забивается на заднюю парту, вытаскивает грифель и бумагу и, не отрываясь, пишет конспект за лектором. Половина группы то и дело поглядывает на него. Кто-то с нескрываемым интересом, но большинство – с уважением.

Сегодня университетское крыло Собора пустеет рано. Разбегаются шумные студенты, неспешно шаркают по коридорам пожилые профессора. К четырём часам в Университете царит тишина. Последним уходит чудаковатый библиотекарь месье Фортен, который преподаёт студентам историю. Сидящий на ступеньках под колоннами Жиль прощается с ним, быстро дожёвывает половинку лепёшки, которая осталась с обеда, и спешит в кладовую, где Университет хранит уборочный инвентарь. Оттуда подросток вытаскивает ведро и тряпку, в уборной набирает воды и поднимается на третий этаж.

После ночного ливня полы в лекториях покрыты таким слоем грязи, какого не было с февраля, после таяния снега. Жиль тихо вздыхает, снимает свитер и тонкую нательную рубашку, разувается, подворачивает штаны повыше и принимается за наведение чистоты. Нет, никто его не заставляет. Но заработанные купоны он передаёт некоему Виржилю Брюнею – одному из заместителей Канселье. У Брюнея везде есть связи – и на подпольном рынке, и в тюрьме. И договор между ним и Жилем нерушим: юный Бойер зарабатывает, а Акеми Дарэ Ка дважды в неделю получает фрукты и мясо и раз в три месяца – комплект домашней одежды. Потому Жиль так прилежно отмывает каменные плиты, вычищает грязь из углов и протирает подоконники в лекториях третьего этажа.

Когда мальчишка в пятый раз меняет в уборной грязную воду на чистую и спешит обратно, на пороге аудитории он сталкивается с Люси Кариньян – старшекурсницей, «золотой девушкой», подругой одного из потенциальных Советников, Сельена Лефевра. При виде полуголого взмокшего Жиля Бойера Люси хлопает глазами и округляет губы в удивлённом «О!».

– Здрасте, – ворчит он и пытается зайти в лекторий.

– Я тут беретку забыла, – зачем-то поясняет девушка, крутя на пальце яркую вязаную шапочку.

– Нашли? Славно, – бросает Жиль и ставит ведро у ног. – Мне б пройти.

– Погоди. Бойер, ты что – полы моешь?

«Нет, ведро ношу туда-сюда!» – хочется ответить Жилю, но он лишь коротко кивает. Люси отступает в сторону, но не уходит. Таращится на то, как парнишка возит тряпкой по полу, и хлопает ресницами.

– А… а зачем?

– Затем, что грязно, – почти огрызается он, не оборачиваясь.

Люси барабанит ноготками по двери, цокает языком.

– Совсем плебс обнаглел: самого младшего из нас заставляют с грязью возиться! – возмущённо восклицает девушка. – Давай я отцу скажу, он ректора накажет?

Жиль усмехается, полощет тряпку в ведре, отжимает её и только после этого поворачивается к старшекурснице и отвечает:

– Лучше скажите друзьям, чтобы ноги вытирали при входе. Вот ректор – вытирает.

– Нет, ну кошмар же. Давай я тебе платок оставлю, хоть лицо вытрешь? Даже лоб грязный. Не приведи господи люди увидят.

– Я умоюсь, когда закончу, – сдержанно говорит Жиль. – Мадемуазель Кариньян, вы идите, вас наверняка ждут.

Она смотрит на него с беспредельным умилением:

– Жиль, ты как сказочная Золушка! Думаю, тебе просто необходима помощь феи-крёстной! Да-да!

Люси уходит, оставив его вспоминать, кто такая Золушка и при чём тут фея. «Дуры какие-то, – делает вывод Жиль. – Если этой самой Золушке требуется помощь феи в уборке, однозначно дура. И фея вместе с ней. И Люси».

Через час он заканчивает возню с ведром и тряпкой, отмывается с мылом над раковиной в уборной, одевается и покидает Университет. Ему хочется заглянуть к отцу Ланглу, но сейчас время мессы и священник наверняка занят. Жиль забирает со стоянки велосипед, проходит вдоль стены Собора и останавливается возле витража, который Ксавье Ланглу восстанавливал всю зиму. Священник просиживал в лаборатории Сада ночами, чтобы получить краски нужного цвета для стёкол. Пролом в стене помогли заделать прихожане, но витраж отец Ланглу не доверил никому. Только Жилю было позволено помогать выплавлять разноцветные стёклышки, остужать их и подгонять друг к другу специальным клеем. Витраж вышел на славу: юный мир, цветущий и яркий под чистым небом. Не все прихожане одобрили, но отец Ксавье посчитал этот сюжет первостепенно важным.

Подросток встаёт на цыпочки и касается витража кончиками пальцев. «Это наша история, – думает он. – Мы видели, как возрождается мир. Это бесценно».