– Прибыли, – цедит Канселье сквозь зубы. – Выходи сам, помогать не буду.

Жиль выбирается из машины, озирается по сторонам, обнимая себя за голые плечи.

– Мы же в госпиталь… – начинает он растерянно.

– Мою жену зовут Соланж. Дочь – Валери. Сына – Этьен. – Тон Канселье строгий, но уже не уничижающий. – Нрав свой дурной в жопу засунь и будь вежлив с ними. Переночуешь у нас, и утром я тебя отвезу в Ядро. Если мне только покажется, что ты ведёшь себя не так, – поедешь в госпиталь. Вопросы?

– Зачем вы это делаете?

Канселье пожимает плечами, слегка пинает колесо машины и идёт по дорожке к дому. Жиль плетётся за ним. Как только они поднимаются на крыльцо, в окошках первого этажа загорается свет, дверь открывается, и навстречу выходит женщина лет сорока – сутулая, коротко стриженная, но при этом очень приятная. Большие тёмные глаза смотрят на Жиля с таким беспокойством и сожалением, что юному Бойеру становится жутко неудобно. «Вот же людям подарок среди ночи, – думает он. – И почему Канселье меня там не оставил, правда?»

– Принимай, мать, – бурчит Канселье, на ходу целуя жену в щёку. – Вода горячая есть? Мне б отмыться.

– Да-да, Артюс, я нагрела два больших бака, – торопливо кивает женщина и снова обращает приветливый взгляд на Жиля: – Здравствуйте, месье Бойер. Будьте нашим гостем, прошу.

– Здравствуйте, мадам Канселье. Я… я очень сожалею, что так…

Он замолкает, окончательно смущённый её приёмом, и следует за Соланж в дом. Разувается в тесном тёмном коридоре, проходит дальше и оказывается на кухне. Канселье, голый по пояс, подхватывает с электроплиты цинковый бак и сердито рявкает:

– Все с дороги! Обварю кипятком – сами виноваты будете!

Хозяйка дома мягко касается запястья Жиля, отводит мальчишку в сторону:

– Присядьте пока здесь.

Жиль провожает проносящего кипяток Канселье взглядом и осторожно спрашивает:

– Мадам, а можно мне тоже умыться? Я… Мне правда неловко. Воняю, как…

Соланж присаживается перед ним на корточки, смотрит внимательно в глаза, кивает:

– Я вам тоже нагрею воды. Пока муж в ванной, принесу влажное полотенце.

Полотенце оказывается горячим. Жиль с наслаждением вытирает лицо, прячет озябшие пальцы в мокрую ткань, прижимает к себе.

– Да вы замёрзли, – с сожалением замечает мадам Канселье. – Сейчас, у нас есть плед.

Она исчезает в соседней комнате, чем-то погромыхивает, возвращается с акриловым пледом, укутывает им незваного гостя. И внезапно Жиля прорывает. Он по-детски всхлипывает, торопливо закрывает лицо ладонями:

– Простите, мадам… Мне очень стыдно, я…

– Тише-тише. Жиль… Можно вас так называть? – Получив в ответ кивок, она продолжает: – Вам вовсе не обязательно каяться. Я вас ни в чём не обвиняю и не осуждаю. Мне просто хочется вам помочь.

– Я не… не знаю, что и зачем творю. Мне просто хотелось уйти. – Слова льются сами, раздражая горло. – Я везде чужой, всем… Всё, что мне дорого, обесценено другими. Я не хочу жить так, как меня вынуждают. Моим близким за меня только стыдно. А мне жутко от того, как другие живут… Мадам Соланж, простите, что я вам всё это…

Она кладёт ладонь ему на затылок, поглаживает.

– Сколько вам лет, Жиль?

– Пятнадцать.

– Потому всё так и болит. Вы взрослеете. Мои дети уже прошли через это, каждый по-своему. Это просто надо пережить. И постараться не потерять себя. Я знаю о вас по рассказам мужа. Вы сильный и непростой мальчик, Жиль.

– Ты спроси, что этот сильный и непростой мальчик принял, – мрачно бросает Канселье, заходя на кухню в одном полотенце. – И зачем его к блядям понесло. А, всё равно не ответит. Иди мойся, крысёныш чёртов!

И уже прикрывая за собой скрипучую дверь тесной ванной, Жиль слышит, как Соланж спокойно и твёрдо обращается к мужу:

– Если есть в тебе хоть капля совести – не доламывай, а помоги подняться. А не можешь этого – хотя бы помолчи.

Жиль сидит в ванне, пока вода не становится холодной. Замывает пятна рвоты на штанах, натягивает мокрое на себя. Да, неуютно, но терпимо. Не зима же. И хотя бы не воняет больше. Таким не стыдно и к мадам Канселье вернуться.

– Вот, совсем другое дело! – радостно восклицает Соланж, когда Жиль несмело заходит в кухню. – Завернитесь пока в плед, погрейтесь. Мы с Артюсом сейчас придумаем, как сделать вам кровать, и вы поспите.

– Спасибо. Мне не надо, – качает головой подросток. – Я же уличный, привык спать сидя. Можно я у окна стул займу? Мне будет удобно, честно.

– Лучше помоги дверь с петель снять, – ворчит Канселье, в клетчатой домашней рубахе совсем не похожий на грозу азильской преступности.

– Зачем дверь? – удивлённо приподнимает бровь Жиль.

– Положим на стулья – будет кровать. Так, жена, иди в спальню, мужики сами управятся. Юный свин, ты поддерживаешь, я снимаю?

Вместо ответа Жиль ставит стул к окну, садится, подобрав ноги, оборачивает себя пледом, облокачивается на спинку и закрывает глаза.

– Ну… спи уж, упрямец, – разводит руками Канселье и выключает свет.

Утром позёвывающий хозяин дома спускается в кухню и застаёт жену с ножницами в руках: Соланж стрижет Жиля перед зеркалом. Канселье удивлённо рассматривает коротко подстриженный затылок, тонкую мальчишескую шею, чёлку, укороченную с одной стороны до середины щеки, и вопрошает:

– Э-э-э… косичку-то не жалко? Соланж, чего это вы решили?

Косичку Жиль сворачивает и убирает в карман. Избегая смотреть в зеркало, поднимает взгляд на Канселье:

– Больше не крысёныш. Вот так вот.

– Ну-у-у… как вести себя будешь, – не теряется начальник полиции.

– Доброе утро, Артюс. Мы решили, что Жиль из дома не убегал, а просто сходил подстричься, – спокойно отвечает мадам Канселье. – Ну, пожалуй, и всё. Завтракаем?

Час спустя электромобиль Канселье мчит, погромыхивая, в направлении Ядра. Жиль сидит рядом с водителем, привычно молчит и смотрит в окно. Память безжалостно возвращает его к вчерашним событиям, раз за разом заставляя то краснеть, то бледнеть.

– Что-то ты совсем неважно выглядишь, – замечает Канселье. – Не спал ночью?

– Не спал. Амелия больна. Я её чувствую. Ночью опять был приступ.

– М-да. А что с ней?

– Одержизнь.

– Чего-чего?

– Припадки такие, – вздыхает Жиль. – Доктора не знают, что это. Никто не знает.

– Уж не та ли неведомая хворь, которая сейчас детишек охватила?

Мальчишка коротко угукает. Канселье, прищурившись, косится на него:

– А как ты это чувствуешь? Ну, когда ей плохо.

– Не могу объяснить. Знаю – и всё.

Жиль скользит взглядом по полю кукурузы, которое проносится за окном. Всходы в этом году слабые, растут медленно. Обычно в это время они выше и гуще раза в два.

– Я хотел спросить, – не поворачиваясь к Канселье, начинает он. – Только если вы на такие вопросы отвечаете.

– «Такие» – какие?

– Неприятные.

– Обычно я их задаю. Давай, ладно.

– Как вы меня нашли?

Канселье усмехается, барабанит пальцами по рулю. Жиль ждёт ответа, поворачивается к куратору.

– Давай остановимся на том, что кому-то стало не всё равно и он позвал полицию, – наконец говорит Канселье.

– И приехали почему-то именно вы.

– Ну-у-у… Потому что этот человек знал, кого звать, когда кто-то из элитарных ублюдков вляпывается в говно.

– А с чего вы помогаете тем, кого терпеть не можете? – не унимается Жиль.

– Или это моя работа, или я кому-то что-то должен. Всё, вопросы кончились?

– Значит, и то и другое.

– Вот прими как версию и заткнись на хер! – взрывается Канселье. – Привычнее, когда ты злишься и молчишь!

Жиль прячет ехидную улыбку и до самого дома не издаёт ни звука. Начальник полиции конвоирует его до крыльца, где их встречает заплаканная Вероника.

– Доброе утро, мадам Бойер. Передаю с рук на руки. Рекомендую связать и дальше туалета не выпускать.

– Шуточки у вас, – хмурится Вероника и тут же спохватывается: – Спасибо огромное, месье Артюс.