Вероника грустно кивает, поднимается в гардеробную. Меняет домашнее платье на старые отцовские брюки и рубашку и спускается в сад. Надо прополоть и полить грядки с пряными и лекарственными травами и осмотреть виноградные лозы. Когда живёшь на алименты, начинаешь ценить то, что можно вырастить на своей земле.

Когда Веро копается в гараже в поисках садовых инструментов, её кто-то вежливо окликает из-за спины:

– Простите… Я ищу мадам Бойер.

Она оборачивается. На дорожке, ведущей от ворот к гаражу, стоит хрупкая невысокая девушка в синем форменном платье горничной. Визитёрше на вид не больше двадцати пяти. Длинные тёмные – почти чёрные – волосы заплетены в косы. Высокие скулы, раскосые серые глаза на миловидном личике. Бледная до мраморности кожа выдаёт в гостье уроженку Третьего круга. На лацкане фартука вышит знак дома Каро.

– Я мадам Бойер, – без улыбки отвечает Вероника. – А кто вы?

Девушка неловко краснеет, поспешно кланяется.

– Меня зовут Мицуко, я прислуживаю семье Каро, – взволнованно тараторит она мелодичным голоском. – Месье Бастиан просил передать вам личное письмо.

Ещё один поклон – и девушка извлекает из кармана фартука свёрнутый вчетверо листок, опечатанный воском. Вероника принимает послание. Взгляд её задерживается на декольте горничной. Когда та кланяется, отчётливо видны багрово-синюшные пятна на коже. Веро отводит глаза. Вроде и всё равно ей, но как-то брезгливо.

Пальцы в садовых перчатках ломают печать, разворачивая послание. Ровные, аккуратные строки почерка Бастиана. Впервые с момента развода он написал Веронике что-то кроме сопроводительных записок к выплатам.

«Веро, здравствуй. Мне сообщили о болезни Амелии, и эта весть взволновала меня. Что у вас случилось? Могу ли я чем-то помочь моей малышке? И да: я прошу у тебя разрешения повидаться с дочкой. Я очень прошу, Вероника. Как любящий отец, не как бывший муж. Бастиан Каро».

Руки, держащие письмо, опускаются. Вероника смотрит под ноги – туда, где пробиваются между плитами мощёной дорожки пучки травы. В день рождения Амелии он тоже просил о встрече. Её, не дочь. Двумя строчками, написанными в сопроводительной к алиментам.

– Мадам?.. – напоминает о себе горничная Мицуко. – Каков будет ваш ответ месье Каро?

– Мой ответ, – Вероника с треском рвёт волокнистый лист бумаги пополам, протягивает японке, – будет таким. Хочет повидаться с дочерью – пусть пишет письма ей и её уговаривает. Я же его на порог не пущу. Так и передайте.

Девушка снова кланяется, сложив перед собой изящные ладони. Забирает разорванное послание, прячет в карман.

– Благодарю, мадам Бойер. Я всё передам. До свидания.

Жиль Бойер стоит у запылённого оконца чердака и смотрит, как уходит прочь девушка, похожая на Кейко Дарэ Ка. Похожая так сильно, что он едва не забывает, как дышать.

– Ты же не можешь быть здесь, Кей-тян. Тебе, как и мне, здесь не место…

«Паршиво они за садом смотрят. В этих зарослях можно себе дом сделать и жить у этих придурков под носом круглый год. Стена в углу сада рушится, по стеблям плюща можно ходить, как по ступенькам. И охрана паршивая. Кажется, они следят только за тем, чтобы Советник из дома не смылся».

Жиль осторожно обходит вокруг особняка Каро вот уже шестой раз. Скрытый завесой из плюща, изучает передвижение людей внутри дома, прислушивается к голосам. Уже после второго прохода мальчишка имеет представление о том, где чьи апартаменты, какие места во дворе и саду не видны скучающим на крыльце охранникам и что примерно готовится семье Каро на обед. Но отнюдь не запахи съестного привлекли мальчишку. Не ради этого он ловит обрывки разговоров и прячется в живой изгороди близ открытых окон.

«Кто она такая? Что делает здесь? Неужели не понимает, что хозяин этого дома – мразь и убийца? Поговорить. Мне надо просто поговорить с ней, я смогу объяснить, что отсюда надо бежать. Как можно скорее и дальше, прятаться, чтобы Каро не нашёл».

Хрупает под ногой веточка, и Жиль замирает, скрытый нестриженым кустом самшита. Над ним – открытое окно кабинета Бастиана Каро. Слышен шелест перекладываемых листов бумаги, шаги по паркету.

– Пойди сюда, – распоряжается хозяин кабинета кому-то незримому, и мальчишка слышит другие шаги: торопливые, лёгкие. – Переоденься. Отвезёшь документы отцу в архив. Вот эту папку завезёшь в Ось, тут расчёты распределения кукурузной муки в следующем месяце на Третий круг. По секторам, не вздумай ничего перекладывать. Поняла?

– Да, месье Каро, – мелодично звенит женский голосок.

Снова шуршат бумаги, громыхает отодвигаемый тяжёлый стул. Женщина в кабинете тихонько ойкает, голос хозяина кабинета звучит неразборчивым шёпотом. Жиль опускает глаза, долго сверлит взглядом кусок каменной плитки у ног. Швырнуть бы его в окно, насладиться испугом семейки Каро, драпануть от охраны через изгородь… Нет, Жиль. Стой и жди. Скоро она должна выйти.

«А она ли это? Будто мало прислуги в этом доме, которую можно безбоязненно зажимать в своём кабинете», – сомневается мальчишка.

– Иди. – Голос Бастиана Каро звучит мягко, почти нежно. – Машина будет готова через пять минут.

Пригнувшись, Жиль пробегает под окном и ныряет в заросли плюща. Внимательно глядя под ноги, чтобы не споткнуться о мощные одревесневшие стебли, он быстро перемещается в угол сада, где стена ниже и перемахнуть через неё – дело секунд.

«Лишь бы никого не было по ту сторону», – думает мальчишка, ловко взбираясь по толстым стеблям.

Прыжок – и Жиль мягко, как кошка, приземляется посреди тротуара. Повезло: он спрыгивает за спиной прогуливающейся с дочкой мадам, а не перед ней. Женщина оборачивается, на лице удивление.

– Здрасте, – невинно улыбается юный Бойер, делая вид, что поправляет шнуровку лёгких ботинок. – Споткнулся вот…

Мадам таращится с недоумением, и Жиль с тоской думает, что на улицах Ядра невозможно быть незаметным. Улиц всего пять, с толпой не сольёшься – её просто нет, только редкие прохожие. Как Жиль уяснил, здесь ходить пешком принято, только прогуливаясь с детьми. Всюду тебя возит личный шофёр.

«Хорошо, что у нас его нет, – с облегчением думает подросток. – Смотришь на местных – ленивых и толстых, – и дико становится, бр-р-р. Нет ничего лучше, чем ходить на своих двоих. Хотя с велосипедом быстрее, конечно».

Велосипед ему на день рождения подарили Вероника и Ксавье. А раньше приходилось вставать в половине пятого утра и добираться до Второго круга гиробусом. И потом досыпать на особенно скучных занятиях.

Из-за угла доносится бодрое цоканье каблуков по мощёной дорожке. Мальчишка вздрагивает, поворачивается на звук и замирает, ожидая. Она?..

Строгая белая блуза с коротким рукавом и воротничком-стойкой. То ли длинная юбка, то ли просторные чёрные брюки-хакама. В руках несколько папок, из которых торчат серые листы бумаги. Косы расплетены, волосы закручены в толстый жгут и уложены на макушке. На солнце видно, что она тёмно-русая – как Акеми. Светлее, чем Кейко.

Японка останавливается на краю тротуара в двух шагах от Жиля. Оглядывается в сторону гаража: ждёт, когда водитель подгонит электромобиль. Жиль понимает, что времени у него мало.

– Мадемуазель! – окликает он девушку.

– Я?

Она оборачивается, вежливо улыбается. Миг – и в её взгляде читается узнавание:

– Ты же Бойер, верно? Простите… вы.

– Ты, – поправляет Жиль и отступает к стене – где тротуар не просматривается из дома. – На минуту. Пожалуйста. Это важно.

Голос по-дурацки дрожит. Жиль и сам не может понять, почему так волнуется. На юном личике японки недоумение, она хмурится.

«Глаза точно как у Кейко, – проносится в голове. – Но она не Кейко же…»

– Пожалуйста. Только не на виду у… – он кивает в сторону дома.

Девушка пожимает плечами и подходит к Жилю:

– Да?

Он смотрит на неё во все глаза, как на чудо. Спохватывается, отводит взгляд. Краснеет.

– Ты же не Кейко? – с трудом выдавливает он.