За остальные случаи не скажу – это уже было не со мной.
Еще одна игра с огнем – это факельные шествия. В ГДР на их государственный праздник 7 октября посреди центральной площади города складывали пирамиду для костра из различных деревянных предметов. Вечером на северо-восточной окраине города формировали колонну. Участвовать мог каждый, тут же купив стандартный факел, представляющий собой полуметровый деревянный черенок, на треть которого насажена армированная черная прорезиненная трубка. Прибывших полицейские выстраивали в колонну, выходить со своего места никто не имел права, за этим следили. Факел разрешалось зажигать только в колонне перед движением, разжигался он долго, однако горящий потушить было уже невозможно. Колона двигалась по центральной улице до площади. Я два раза участвовал. Первый раз, когда дошел до костра и остановился на мгновение, тут же возник полицейский, вырвал у меня факел и бросил его в костер. Оказывается надо было это сделать не мешкая. Во второй раз я это уже сделал как надо.
Та самая площадь, на которой только что полыхал костер, представляла собой квадрат с вытоптанным земляным покрытием размером приблизительно 100 м на 100 м. Одну сторону ее ограничивала центральная улица Карл-Маркс штрассе, другие три –второстепенные улицы длиной не более 3 или 4 кварталов. Застройка вокруг площади состояла из двухэтажных жилых домов. На первых этажах находились магазины, разные другие заведения и фотография, в которой мы каждый год перед летними каникулами фотографировались всем классом. У немцев первые этажи не принято было использовать под жилье, да и назывался он не первый этаж, а Ertdgrunde. Второй этаж имел нумерацию, как у нас первый.
Площадь использовалась и под другие общегородские мероприятия. Часто на ней разворачивались кочующие по городам цирки, зверинцы, передвижные аттракционы или, как мы их называли, карусели. Самым крупным событием было развертывание Луна-парка, как бы сейчас сказали, в конце октября каждого года. Это всегда совпадало с нашим празднованием Дня Великой Октябрьской социалистической революции. Обязательно строилась американская горка, множество различных каруселей, из которых самой популярной была «Танцующая пара», поскольку посредине аттракциона стояла скульптура мужчины и женщины, слившихся в танце. На круглой платформе, постоянно меняющей угол наклона, с бешенной скоростью крутились тележки с веселившимися гражданами, одновременно еще и вращающимися вокруг собственной оси.
Чертово колесо было гораздо меньших размеров, чем привычное нам колесо обозрения, но крутилось оно быстро и не на один оборот.
Комната страха, где на вагонетке тебя возят по темным закоулкам, пугают скелетами и другими страшными персонажами. Непременно выстраивалась американская горка, различные лотереи с розыгрышем призов, тиры со стрельбой с четырех метров из пневматического ружья по нанизанным на металлические штыри гипсовым макаронинам. На определенном количестве макаронин вывешивались призы, часто достаточно необходимые в хозяйстве. Чем ценнее приз, тем больше макаронин надо разрушить, однако при удачной стрельбе разбить одну удавалось не менее чем двумя выстрелами. Все зависело от меткости. Нередко замечали, как некоторые хитрые хозяева сотрясают прилавок в нужный момент, толи шутя, толи из жадности. Кто их, немцев, поймет? Известно, что немцы любят шутки делать, а русские – большей частью рассказывать.
Однажды, будучи в компании своих сверстников, я отстрелялся на зависть даже самому себе. На следующий день ребята скинулись и доверили мне настрелять для них нужных безделушек. В основном спрос был на ежиков, в губы которых вставлялись игрушечные сигареты. При поднесении к ним горящей спички сигареты начинали тлеть и пускать дым кольцами. Толи от волнения за оказанное доверие, толи еще от чего, но хорошей стрельбы у меня в этот раз не получилось. Не помню, чтобы кто-то упрекал меня за это, но я очень переживал.
О добытом в тире мы говорили: «выстрелил». Если купил скрученную бумажку в развернутой на боковой стороне вагончика лотореии и при вскрытии обнаружил на ней номер, соответствующий номеру на одном из призов, выставленных на витрине, то так и говорили: «выиграл в лотерею».
Были еще и такие, где надо попасть теннисным шариком в небольшую пластмассовую воронку, которая качается на витой проволочной спирали, надетой на горлышко бутылки с вином, шнапсом или другим напитком. Круглая ступенчатая платформа сплошь заставлена бутылками, и, казалось, трудно промахнуться – не в одну, так в другую попадешь. Так бы и было, кабы воронки не пружинили, а шарик не отскакивал. Никогда не выиграешь то, во что метил. Только в результате случайных отскоков шарик на излете, потеряв кинетическую энергию, мог попасть в какую-нибудь воронку, но это редко.
Всего вряд ли можно перечислить, но неизменно всегда на краю площади на мангалах жарили сосиски и продавали их на бумажных тарелках, обильно смазывая горчицей.
Самое замечательное то, что площадь находилась в одном квартале от того места, где мы жили. Поэтому ни одно мероприятие на ней не могло пройти нами не замеченным.
Город был построен так, что юго-восточная его часть опиралась на озеро, а его центр словно подкова обрамляли скверы, густо усаженные вековыми деревьями, в значительной части дубами. В северо-западной части скверы переходили в длинный зеленый вал, состоящий во всю длину из нескольких параллельно вырытых оврагов. Он так и назывался «Зеленый вал». В средние века эти фортификационные сооружения служили для защиты от неприятеля.
Карл-Либкнехт штрассе, на которой мы жили, идущая от озера до Карл-Маркс штрассе, была частью зеленой подковы скверов.
Осенью в ознаменование начала учебного года нам первым делом давали задание собирать желуди и сдавать на приемный пункт в школе. Минимальную норму я не помню, но носили сумками килограммов по 5, если не больше. Собирали в скверах, лесах, на зеленом валу. В танковых полках были подсобные хозяйства, там держали свиней, а желуди – для них самая лучшая еда. Их выкармливали, сдавали на мясокомбинат, на счет воинской части поступали деньги, а уже за эти деньги закупались необходимые продукты для усиления питания солдат дополнительно к норме их довольствия.
Немцы в это время также открывали пункты сбора желудей, дубов было много – и желудей на всех хватало.
Также под сезон созревания ягод открывались пункты их приема. Принималось по цене выше, чем продавалось в магазинах, остальное датировало государство. В основном это была черника, ее в лесах было много, и собирать ее, как мне казалось, было не так трудно. Я легко набирал двухлитровый бидон и еще столько же отправлял в рот, приезжая домой с черным языком и такими же губами. Взрослые работали по-крупному и привозили по ведру. После этого мама неизменно делала вареники с черникой.
Мне могут возразить, что бидон бывает трехлитровый. У нас да, а у немцев по-другому, они люди экономные. У них и цены в магазинах на развесной товар были проставлены не за килограмм, как у нас, а за полкилограмма. С этим же бидончиком мы ходили и за молоком. Два литра молока стоили одну марку тридцать шесть пфенингов. Хлеб стоил пятьдесят пфенингов. Выпекали его в магазине через дорогу, можно было взять прямо из печи. Назывался он межброд, поскольку был смешан из ржаной и пшеничной муки.
Жвачку можно было купить в любом киоске. Мороженое продавали на развес, раскладывая его в вафельные чашечки. Если два шарика – давали в одной чашечке и в придачу пластмассовую лопатку со сказочным человечком на конце ручки. Если берешь три шарика, то накрывали еще одной чашечкой и никакой лопатки не давали. В этот момент всегда вспоминался наш пломбир или даже сливочное, которые были вне всякой конкуренции.
Остальные продукты покупали в военторге, поскольку советские продукты очень сильно отличались от немецких в лучшую сторону.
Немцы охотно ходили в наш магазин. Они в большинстве своем неплохо говорили по-русски – особенно те, кто по своей деятельности общались с нами. За исключением Шмидта, у которого перед Новым годом покупали пиротехнику. Он торговал в основном сувенирами, нарочито не выказывал, что хоть немного понимает по-русски и, похоже, был просто большим шутником.
