Движения Люка были неспешными, головка члена чувствительно давила на лоно Изабеллы, а потом скользила вверх, до горящей желанием точки.
Изабелла ахала, но Люк тотчас сцеловавывал ее испуганные вздохи с ее губ, и горячая игра продолжалась опять.
В окно постучали сапогом.
Это белка стащила их вещи с веток и накидала вокруг дерева, а сапог притащила, чтоб разбить стекло и внимательнее посмотреть, что там происходит.
Она строила издевательские рожи, прижималась к стеклу мордой, плюща нос, и в ее лапах что-то поблескивало.
"Золота у меня с собой не было, – мелькнуло в голове у Изабеллы. – Значит, это Люка. Заработанное сперла у него из кармана, шерстяная пройдоха!"
***
– А фто у меня есть! – шепелявила белка зловеще, словно самое злобное привидение из всех существующих. – Фто я тут вифу!
Кажется, падение причинило неугомонному зверю некий ущерб, вылетел зуб. Впрочем, белка шепелявила и до падения из окна, так что, вероятно, Люк тут был не причем.
– Дамоцка! – шепелявила белка дальше. – Я фифу дамоцку! Ты гля, какая!..
Эти слова белка зловеще шепелявила, покачивая у стекла золотым медальоном, маленьким и простым, висящим на длинной золотой цепочке.
В такие медальоны обычно вставляют милые сердцу портреты или хранят там прядку волос. Видимо, и Люк исключением не был; его медальон тоже был сокровенным хранилищем. И значил для него очень много.
Изабелла едва успела подумать, что эта тонкая золотая цепочка очень красиво смотрелась бы на загорелой коже Люка, как того словно взрывом подбросило.
– А ну, отдай! – грозно проорал он, ринувшись к окну.
В полной боевой готовности, как грозный рыцарь с копьем наперевес.
Копье торчало из-за кокетливо сдвинутого фартука с орешками.
– Изменщик! – зловеще верещала белка за окном, пылая праведным гневом и скача на жирных окорочках. – Бабник! Аферифт! У нефо друфая, фифа в красивых бусикаф, а он с разбойнифей упражняется! Сексуальный маньяк! Беги, беги Белла! Я ефо задерфу!
И белка, потрясая медальоном, скрылась из виду.
– Блохастая воровка! Верни сейчас же! – яростно проорал Люк и выскочил из домика вон. С копьем наперевес.
Изабелла, очумевшая от такого поворота событий, уселась на постели и некоторое время сидела, потрясенная всем тем, что произошло.
– Это какой-то очень странный день рождения, – произнесла потрясенная Изабелла вслух, прислушиваясь, как где-то вдалеке Люк, сверкая свой идеальной задницей, кроет почем зря белку, бегая за ней по лесу.
Пирушка с гномами, дружба со странной белкой, ночь, проведенная с Люком, первый поцелуй – который, к слову, был совсем неплох, – и почти что свершившийся акт любви!.. И после всего этого, промелькнувшего быстро, пестро, ярко, как праздничный карнавал, зловещие слова белки.
«У него другая!»
– Ну, все верно, – упавшим голосом произнесла Изабелла, чувствуя, как слезы снова просятся пролиться. – Он слишком красивый и слишком взрослый, чтобы у него не было девушки! Да и его умения… не на кошках же он тренировался целоваться. Наверняка перецеловал целую кучу девиц. И всем улыбался.
Мысль о том, как Люк целует другую, как склоняется над другой девушкой со своей ослепительной улыбкой, промелькнула в мозгу Изабеллы очень ярко, и от этого стало по-настоящему больно.
Это было очень горько.
Изабелла вдруг поняла, что даже за стол краткий период знакомства красавец садовник ей все же ужасно понравился.
Он не был похож на ее прежних ухажеров, не был разодет по последнему писку моды (да и вообще, кто там знает, как он вообще одевается?), он не хвастался блестящими пряжками на новых туфлях и не вел светских разговоров.
Но с ним было ужасно просто и легко.
Он не требовал от нее манер и скромно опущенных глазок, не спрашивал, умеет ли она варить варенье, не просил исполнить ему песенку и не ждал всего того, что обычно демонстрируют хорошо воспитанные, словно дрессированные пудели в цирке, девушки.
Люк принял ее такой, какой Изабелла была на самом деле.
Да и, несмотря на то, что он назвался простым садовником, он не выглядел неотесанной деревенщиной. Держался он свободно, раскованно, но с достоинством, не то, что эти, которые хотели произвести впечатление своим воспитанием. Улыбался искренне и так светло, что Изабелла забывала, как ее зовут.
И было в нем что-то этакое, что казалось Изабелле настоящим, и от чего теперь ей приходилось отказываться с большим сожалением.
– Я же не дура, – произнесла она горько, натягивая ненавистное уродливое платье и напяливая неповоротливые калоши. – Если он такой коварный изменщик, если у него красивая девушка, и он ее портрет носит в медальоне, и все равно ей изменяет, то таким он останется навсегда! И даже если заставить его выбирать… даже если он выберет меня, то кто поручится, что он не найдет себе другую разбойницу в лесу? Вот же коварный садовник! Надо же, как хорошо устроился! Вроде, как стрижет вашу изгородь, а потом раз! Сбросил рубашечку, поиграл мускулатурой, поулыбался, и хозяйка особнячка не устояла… Да и хотела б я посмотреть на ту, что устояла! Разве что слепая старушка в инвалидном кресле не подскочит и не побежит за ним вприпрыжку! Интересно, сколько цветов опылил этот похотливый садовод?!
Изабелла в последний раз шмыгнула носом, оплакивая свою несостоявшуюся любовь, и стащила с кровати простыню. Неугомонная белка скинула с дерева все вещи, не просохшие за ночь, тяжелые и влажные. Изабелла спешно собрала их, отыскала в траве и свой пояс с ножом, и сапоги, и увязала все это в узел.
Отыскав старую лопату, на черенок ее повесила свой узелок и поспешила покинуть сторожку, где так странно началось ее утро.
Белка цокала где-то далеко, Люк сыпал проклятьями все тише, Изабелла все дальше уходила в лес, шлепая калошами, и печаль в ее сердце постепенно таяла.
***
Едва Изабелла миновала молодую дубовую рощицу, как ее догнала неугомонная белка. Шепелявя себе под нос песенку, она бодро соскочила с дерева на лопату, лежащую на плече Изабеллы, и с комфортом устроилась на узелке девушки.
Изабелла с неудовольствием покосилась на нее.
– А тебе чего надо? – сказала она неприветливо.
– Сердифся, что ли? – беспечно сказал нахальный зверь, ковыряя в зубах тонкой палочкой. – Тю! Я ф тебя спафла от этого проходимца. Он хотел вофпользофаться тобой, пока ты раффлабилась, я видела. Они фсе-е-е-е так делают, стоит утратить бдительнофть хоть на миг! Хоть капельку пропусти, вот такой вот ма-а-аленький фтаканчик – проснефься уфе беременной! Поверь мне, милофка, – белка зло сощурила глазки и презрительно цыкнула. – Череф мефяфок (месяцок) ты бы лефала в гнезде без сил, раскинув лапы, а на тебе грофьями бы висели бельфята, по одной штуке на кафдом мефте, ф которое он тебя пофеловал! И они бы тебя не феловали, нет! Они бы фрали (жрали) тебя! Тянули все соки! – рыкнула белка голосом заправского злодея, потрясая сжатым кулачком. – Пили бы тфое молоко и тфою кроффь! Так фто я спафла твою честь, юнофть и сфободу! Можешь не благодарить!
Палка, наконец, подцепила нечто, застрявшее во рту белки, кусок еды со свистом вылетел, и она с облегчением прокашлялась, уморительно шевеля носом.
– Ненавижу эти дубовые орехи, – ругнулась белка. – Вечно они застревают в зубах. Так о чем мы говорили?
– Ты рассказывала о том, как напилась и забеременела неизвестно от кого, – съязвила Изабелла. Белка ощетинила усы.
– Не было такого! – заголосила она яростно. – Не было! Я приличная дама! Мадам Вильгельмина Герхен-Дармоедская! Я знаю, что такое прилично себя вести в обществе и умею держать себя в лапах!
– Ну да, конечно, – усмехнулась Изабелла. – Но за Люка спасибо. Это действительно было кстати.
– Вот, – обрадовалась белка. – А я что говорю?!
– Ну, а за мной ты зачем увязалась? – так же ворчливо поинтересовалась Изабелла.
– Так мы же с тобой теперь подруги навек! – непосредственно заявила белка. – Ты сама вчера так сказала. Ну, и отблагодарить бы меня за спасение твоей чести было б неплохо. Бокальчик розового игристого с белым шоколадом мне не повредил бы.
