Страх побуждал бежать, но куда? Она снова остановилась и растерянно затопталась на месте, не зная, что делать дальше.
Откуда он мог вывернуть, девушка не имела понятия. Секунду назад улица была совершенно пуста, а теперь всего в паре десятков метров впереди ей навстречу шел человек. Шел медленно, неожиданно замирая на пару секунд и снова начиная двигаться. Она рванулась к нему, забыв про холод и страх, из груди вырвалось короткое рыдание – облегчение как будто ослабило туго затянутую внутри пружину.
– Помогите!
Отчаянный вскрик не оказал на незнакомца никакого эффекта. Он продолжал двигаться неровными рывками.
– Помо…
Голос сорвался на полуслове. Пожилой мужчина был совершенно гол. Дряблая кожа груди и большого обвисшего живота отдавала нездоровой желтизной; руки, будто деревяшки, приклеились к бокам; лицо – сильно небритое, унылое – застыло равнодушной маской; а глаза, утонувшие под нависшими бровями, невидяще смотрели куда-то выше головы девушки. Она встала как вкопанная, невольно приоткрыв рот, а мужчина, механически передвигая уродливо-худые ноги, подошел уже совсем близко.
Бросив растерянный взгляд по сторонам, она убедилась, что, кроме них двоих, на улице никого больше нет.
– Простите, – слова давались ей с трудом, – мне нужна помощь.
Старик прошаркал мимо, не обращая на нее никакого внимания, все с тем же отрешенным видом.
Потрясенная, она машинально шагнула следом.
– Четвертинку серого, – невнятно пробормотал он вдруг и быстро-быстро затряс головой.
«Да что же это такое? – поднялась в душе у девушки гневная волна. – Какой-то сумасшедший? Ладно! Но где все остальные? Где люди?» Понимая, что помощи от старика не добиться, она все-таки пошла за ним, боясь снова остаться в одиночестве. Но спутник прошагал молча всего несколько шагов и внезапно остановился.
– Туда! Мне – туда! – громко прокаркал он ломким голосом и взмахнул обеими руками, указывая в конец улицы. Потом хрипло рассмеялся одними губами, не меняя выражения лица, и добавил затухающей скороговоркой: – Все там будем. И четвертинку серого.
Девушка отпрянула, попятилась и еще долго стояла, глядя вслед нелепой фигуре, удалявшейся под сухое шарканье босых ног. Когда голый старик почти скрылся из виду, она еще некоторое время колебалась, не пойти ли за ним, но ноги сами понесли в противоположную сторону. В результате она снова брела на подмигивание далекого глазка светофора, напоминавшего маяк для заблудившихся кораблей, настолько сбитая с толку, что оказалась не в состоянии даже думать.
Далеко уйти не удалось. Рассвет, силившийся разогнать темноту, странно задержался, как будто солнце внезапно передумало подниматься. Казалось, так и не поднявшись над городом, оно снова завалится обратно за невидимый горизонт. Узкая пустынная улица нагоняла на девушку ужас. Дело было даже не в отсутствии людей, улица казалась ненастоящей, неживой… иной. В чем заключалась эта «инаковость», уловить никак не получалось, и от этого становилось только страшнее. К глазам подступали слезы, и она изо всех сил старалась не разреветься от отчаяния.
– Эй! Э-эй! Кто-нибудь? – крикнула она.
Тишина сожрала этот жалкий призыв. Проглотила.
– Люди!
Обезумев от страха, девушка готова была колотить в окна, но те располагались слишком высоко – не дотянуться.
На глаза попался обломок кирпича. В сознании мгновенно проявилось узнавание, прямо-таки рекламный буклет на тему «Кирпич и все, что с ним связано». Строительство, падение на голову по воле судьбы для особо с ней несогласных, сравнение с этим нехитрым предметом любой тяжести, превышающей нормальную… Неровная половинка, бурая от влажного песка, лежала на истоптанном газоне у дороги. Девушка потянулась за ней, ухватила за грязный бок, пачкая руку, и со всей силы швырнула в ближайшее окно. Короткий полет закончился стеклянным взрывом – глухим «бомц!» и опадающими осколками. Бросая его, девушка вовсе не знала, чего ожидать, но, едва посыпались стекла, она даже присела, моментально вспомнив о том, какая реакция должна за этим последовать.
Кирпич провалился в темноту чужого жилья, и больше ничего не произошло. Никто не высунулся из разбитого окна с проклятиями, не загорелся свет. Хулиганский поступок все же возымел эффект, хоть и не тот, которого она испугалась. Теперь стало совершенно ясно: никакой это не кошмарный сон – мокрая и грязная рука была тому лучшим доказательством.
Девушка брезгливо вытерла ладонь о джинсы и отвернулась от разбитого окна. За спиной послышался шорох. Тихий, вкрадчивый, на грани восприятия. «Р-х-ш-ш». С таким звуком ветер гонит по асфальту смятую газету. Вот только никакого ветра не было. И звук шел со стороны окна. «Р-х-ш-ш-а…» Она осторожно оглянулась через плечо, до боли скосив глаза в сторону звука, напряженная, готовая сорваться с места. В беспросветном провале рамы, утыканной острыми осколками невыпавшего стекла, шевелилось нечто. Как будто темнота могла менять очертания, как будто стояла жара и воздух плавился знойным маревом прямо в глубине квартиры…
Девушка взвизгнула и рванула прочь, забыв о босых ногах, подгоняемая шуршащим шипением. Злобным, если звук может источать злобу. Она не знала. Не понимала, что возможно, а чего не бывает. Каждое действие пробуждало в памяти детали, о которых секунду назад она не помнила. Отбежав от страшного места, девушка остановилась, настороженно озираясь и прислушиваясь. Превратилась в сплошные глаза и уши. Прежняя тишина обволокла ее снова, но больше не могла обмануть.
На другой стороне улицы, выбиваясь из одинаковой серости домов, торчала самая обыкновенная коробка супермаркета. «Двадцать четыре» – большие цифры на уродливом фасаде не горели, но оставались ясно различимыми. Девушка перебежала дорогу, машинально поворачивая голову влево-вправо, но машин не было, и замерла в испуге: раздвижная стеклянная дверь магазина оказалась наполовину открыта, за ней – все та же тьма. В глубине что-то негромко брякнуло.
– Есть тут кто-нибудь? – прошептала девушка в полумрак зала.
Тишина. Память услужливо подсказала, что на входе должен стоять охранник, а кроме него – кассиры, продавцы. В полутемном зале не было никого. Длинные ряды стеллажей терялись в густой тени.
– Эй! – теперь она уже кричала срывающимся голосом. – Кто-нибудь?
Тишина. Все вокруг было неправильным, ненастоящим, неживым, и это пугало сильнее всего.
Она побрела вдоль касс, наткнулась взглядом на стойку с домашними тапочками – смешными и уютными, такими неуместными посреди кошмара – и вспомнила, что ноги, которые она почти не чувствовала, по-прежнему босы.
Сначала она не ощутила разницы между ледяным полом и мягкой пушистостью стелек, но минуту спустя онемение отпустило ступни, и они начали ныть.
Предрассветные сумерки за широкой витриной неохотно уступали дневному свету, но в самом магазине сумрак уходить не торопился. Девушка медленно двинулась к стеллажам, собираясь отыскать бутылку воды или пачку сока: у нее пересохло в горле.
– А-р-ш-ш-а-а, – донесся из глубины магазина леденящий душу, уже знакомый, но куда более явственный звук. Девушка вздрогнула, по рукам снова побежали мурашки, она попятилась, вглядываясь во мрак между стеллажами. Там что-то зашуршало, сухо и хрустко. Что-то посыпалось с полок, с грохотом раскатываясь по мраморному полу.
«А-р-р-ш-а-а…» – отдалось вибрацией в костях, загудело где-то в темечке. Звякнула и покатилась к кассам пустая магазинная тележка. На половине пути замерла, зато в дальнем конце зала что-то отчетливо загремело. Потом мелко затряслись ближние стеллажи, звеня выставленными на них банками.
Девушка метнулась обратно к кассам, замерла, не в силах пошевелиться, и вцепилась в край конвейерной ленты, чтобы не упасть: от ужаса подкашивались ноги. В глазах потемнело. Мысли исчезли все разом. Сердце подскочило к горлу и принялось биться там, пытаясь вырваться наружу.
– Беги!
Она подпрыгнула от неожиданности.
Негромкий голос шел из приоткрытых дверей. Там кто-то маячил, подзывая ее к себе:
