Короб, и без того увесистый, сейчас просто гнул к земле.

Он остановился, переводя дух, и в который уже раз обругал себя за жадность.

Ну, отняли бы товар, разве впервой? Зато жизнь почти наверное осталась бы при нём. А теперь – пропадай со всем добром, пропадай, жадный бродячий торговец Луу-Кин, в гордыне и глупости возжелавший сохранить барыш. Богачества захотел, простак.

Это от усталости, усталости и голода приходят в голову недостойные свободного человека мысли. Нужно отдохнуть и подкрепиться.

Он осмотрелся. Вон там, чуть подальше, очень удобное для привала местечко – кустарник густой, скроет от чужого глаза.

Сойдя с дороги, Луу-Кин миновал полянку. Кустарник, действительно, оказался густым, прохлада тени – лучшая приправа к любому блюду.

А блюдо ох как нуждалось в приправе: кусочек вяленого мяса, вот и всё. Нет, ещё три глотка горьковатого отвара из фляги. Фляга и сама была товаром, и травка, на которой готовился отвар – тоже. Ничего фляге не станет, а травки ушло – крохотную щепоть, зато бодрости прибавляет на три горсти. А бодрость ему нужна, ох как нужна.

Луу перевел дух.

Удача ему нужна, а не бодрость. Такого товара в коробе, похоже, не отыскать.

Он решил немножечко посидеть. Подумать. Ну, вдруг умная мысль в голову и набредёт?

Набредали же мысли грустные. Насчёт жадности. Идти, зная, что придётся отдать короб? Так он уже его раз отдавал, взамен жизни. Получается, отдавал годы труда зря, всё одно, что внезапно попал в рабство. Ещё раз начинать сызнова не хватит ни сил, ни воли. А если и хватит, где раздобыть денег? В сегодняшний товар вложилось всё, что у него было, да ещё призанял малость. Малость-то малость, но возвращать нужно. Иначе – обреют голову и ступай в холопы, пока не вернешь долг. То есть – навсегда. Правда, можно перезанять…

Луу припал к земле, прижал ухо. Топот, мерный топот. Кто-то идёт по дороге. Интересно, кто. Очень интересно.

Он приподнялся и, чуть раздвинув кустарник, уставился на дорогу.

Ждать пришлось недолго.

Одинокий всадник в этих местах – всё равно, что одинокий коробейник. Но нет, едет смело, то ли от великой отваги, то ли по глупости. Рыцарь, и рыцарь не бедный. Богатый. Очень богатый, если не в латы закован, а носит шкуру дракона. И тур тоже покрыт этой шкурой, даже ноги, чтобы никто не подсёк, не перерезал жилы.

Такому рыцарю весь короб Луу – тьфу, мелочь. Правда, есть рыцари, что и мелочью не брезгают. Из какого он дома?

Он поискал глазами щит, стараясь рассмотреть герб.

Но щита у рыцаря не было. Может, за спину закинул?

Рыцарь поравнялся с кустарником, двинул дальше.

Нет, за спиной только плащ.

Это был Рыцарь Без Щита.

Нужно будет внимательнее перетряхнуть короб: похоже, удача там всё-таки есть.

Луу накинул лямки на плечи, подхватил посох, медленно поднялся, медленно пошёл сквозь кусты.

– Добрый человек! Добрый человек! – кричал он, но кричал негромко и радостно. Пусть услышат, что сам он – абсолютно безвредный, безопасный торговец, которого можно и нужно – пожалеть.

Рыцарь остановил тура, обернулся.

– А-а! Гляди, Бышка, вот он, Тот, Кто Сидит В Кустах! А ты тревожился…

Тур только фыркнул.

– Дозвольте приблизиться, добрый человек!

– Дозволим, а? Иначе подойдёт без дозволения, и что тогда?

Тур наклонил голову. Рога его сверкнули на солнце, показывая, «что тогда».

– Успокойся Бышка, успокойся. А ты, Сидящий В Кустах, приближайся.

– Я… Я просто отдыхал. Я мирный торговец, принёс издалека немного диковинок, не встречающихся в здешних местах, и, если доблестному рыцарю будет только угодно взглянуть, я с превеликим удовольствием…

– Мирный торговец? Это хорошо. Мирных торговцев мы любим и привечаем. Вот только времени у меня нет рассматривать твой товар.

– Если доблестный рыцарь торопится, я с удовольствием буду ждать удобного момента. Где-нибудь на привале, на постоялом дворе, в любом подходящем месте…

– На постоялом дворе? Ну, хорошо, можешь идти со мной.

Повезло! Повезло невероятно – рыцарь позволил присоединиться к нему. Теперь он под охраной!

Тур шёл быстро, но Луу-Кин был на ногу скор, трусил вслед и радовался, что загодя пил отвар бодрости. Вот она, щедрость, и сказалась.

Через час весу в коробе прибавилось вдвое – так ему мнилось. Верно, удача тянет. Фунтов сорок весит, не меньше. Но травка действовала без обману, ноги – несли, и только пот лез и лез в глаза, успевай оттирать.

Река дала знать о себе издалека, но показываться не спешила – прибавилось мошки, землица под ногами сделалась сырою. Наконец, открылась.

– С позволения сказать, брод будет чуть ниже, – Луу захотелось стать полезным, а то, неровен час, рыцарь позабудет о мирном торговце.

– Ну, ниже, так ниже…

Дожди шли беспрестанно до третьего дня и река напиталась, потучнела, берега стали тесны. Куда разметаться? Пологий берег принял реку к себе, а с нею и сырость, и ужаков, что раз за разом переползали дорогу. Ужаков Луу не любил – хоть и безвредные, а и бесполезные тож. Или нет под небом совсем бесполезной твари? Может, ужак ест какую-нибудь кусачую мошку и тем облегчает его, Луу, жизнь? А всё-таки – противные. Толстые. Дай время – начнут не мошку – мирных торговцев глотать. В Ра-Амони тоже поначалу думал – ужаки…

Они подошли к самой воде.

– Как, Бышка, пойдем?

Тур опустил голову, принюхиваясь. Рыцарь спешился, предоставляя туру полную свободу.

– Не хочешь?

Тур ударил копытом – раз, другой. А подковы на копытах – те ещё. Боевые подковы.

– Есть такое слово, Бышка – надо. Летать мы не умеем, так что придётся – вброд. Ты, мирный торговец, держись позади, потому как берег тот – крутой…

Ведя тура на поводу, рыцарь осторожно вступил в реку. Тур шёл неохотно, но – шёл.

Луу поставил короб на голову. Хоть и завернуто всё в пузыри, а лучше б не мочить.

Вода холодная. И мутная. Вцепится жженка, заползет под кожу, потом доставай…

Обычно вода достигала пояса, но сейчас подступила к груди, к шее. Этак и плыть придётся…

Опасения оказались пустыми – вот уже опять по грудь, вот по пояс, а вот и конец реки. Подъём крутой, скользкий.

Внезапно тур остановился.

– Что, Бышка, и ты учуял? Ничего, как-нибудь. Эй, мирный торговец, не плошай!

– Что, доблестный рыцарь? – переспросил Луу-Кин.

Но отвечать рыцарю было недосуг.

Подъём вел сквозь дубраву, деревья росли совсем рядом от дороги. Тесное место. Нехорошее место.

Нехорошие люди.

Нет, не люди – муты. Ещё хуже. От мутов откупиться просто невозможно.

Их было шестеро – по трое с каждой стороны. Едва прикрытые волчьими шкурами, с дубинами наперевес, они обступали рыцаря, ожидая сигнала вожака.

– Шли бы вы, ребята, подобру-поздорову, – сказал рыцарь. Без страха сказал, без дрожи.

Вожак словно этого и ждал. Взревел – или крикнул? Говорили, что у мутов и речи-то нет, одно звериное рычание, – взревел и бросился навстречу рыцарю. В тот же миг бросились и остальные.

Луу-Кин нажал потаенный сучок, из посоха выскочил клинок, обоюдоострое жало. Задаром не дамся!

Но биться ему не пришлось – всё окончилось в мгновения. Один мут пал в кусты с распоротым турьими рогами брюхом, а остальных посёк рыцарь. Он оказался двуруким, и сабли, с шипением рассекавшие воздух, рассекли и мутов – кого надвое, кому только отделили голову от тела.

– Я ж предупреждал… – рыцарь спешился, вытер дымящиеся клинки о траву, ещё и ещё.

Обезглавленное тело вожака ползало по земле, тур хрипел, норовя и этого поддеть на рога, но рыцарь положил руку на холку.

– Оставь, Бышка, это лишнее. Ну, – он обратился к Луу-Кину, – ты, я вижу, в полной боевой готовности? Молодец!

– Я не успел, – пробормотал Луу-Кин.

– Бывает, – рыцарь наклонился над телом, присматриваясь. – Племя Серых Шакалов. Странно, как их занесло сюда? И с каких пор они нападают средь бела дня?