– Продолжай, – холодно позволила Федра, понимая, что за хвалебной тирадой не последует ничего хорошего.

Галена, самая преданная, мудрая советчица обладала привилегией говорить правду, какой бы горькой она ни была.

– Госпожа, почему бы вам не дождаться возвращения супруга и не рассказать ему о своих желаниях?

– Если бы я была уверенна в его согласии, так бы и поступила! Но я заранее предвижу отказ.

– Ну почему же, госпожа?

– Разве ты не замечаешь? Он всегда противится всем моим желаниям, никогда не слушает! – она принялась гневно перечислять: – он отстранил меня от участия в судьбе моих детей, считает, что я плохо их воспитываю и слишком балую. Не любит Агафокла, постоянно выговаривает мне за него, а я всего лишь пыталась заменить ему мать. Считает, что моя любовь всех портит! Не понимает, что такое любовь, Галена! Потому что сам… сам никогда никого не любил!

– Что вы такое говорите, госпожа! –воскликнула служанка. – Разве можно так про мужа?!

– Ах! – Федра бросилась к своему ложу и, упав лицом в подушки, зарыдала.

Галена поспешила к госпоже и принялась её утешать. Гладила по волосам, как ребёнка, ласково шептала, но женщина снова была безутешна. «К моим одиноким ночам теперь прибавились одинокие дни», – задыхаясь в рыданиях произнесла Федра.

Старая служанка удручённо покачала головой.

__________________________________________________

Гинекей – женская часть дома.

Панемос – июнь-июль в ионийском календаре.

Пантикапей – столица Боспорского царства, сегодня г. Керчь.

Хитон – рубашка.

Некрополь – город мёртвых, кладбище.

Симпосий – дружеская пирушка, важная составляющая мужского времяпровождения.

Агонотет – устроитель праздников.

Ойкумена – освоенная часть мира в представлении древних греков.

Глава 7. Страсть Агафокла

1.

Каламистр* отложил в сторону нагретый металлический стержень для завивки волос. Агафокл тут же припал к узкому длинному зеркалу из серебра в оправе кованой виноградной лозы. Из мутноватой поверхности на него глядел гладко выбритый кареглазый юноша с вытянутым лицом, полными губами и тонким, немного длинноватым носом. Пышный каскад светло-золотистых кудрей спадал на лоб, локоны мягко вились по вискам и спускались изящными спиралями до самых плеч.

Каламистр озабоченно вертелся вокруг своего клиента, то и дело подхватывая и крутя пальцами концы его волос в ожидании похвалы или брани. Увидев, что молодой мужчина улыбнулся, парикмахер облегчённо выдохнул и отступил на пару шагов, любуясь на своё творение.

– Прекрасно! – похвалил Агафокл.

– Надо покрыть сеточкой, господин Агафокл, чтобы причёска к вечеру не растрепалась.

– Сеточкой? – Агафокл всё ещё рассматривал своё отражение, – подожди.

Он поднялся с табурета и направился к колонне из чёрного мрамора, отшлифованной до блеска. Легкие, воздушные полы домашнего одеяния распахнулись, открывая совершенную наготу, но молодой парень, совершенно не смущаясь, предстал перед каменным зеркалом и покрутился, тщательно рассматривая себя со всех сторон. Каламистр всё это время с почтением ждал.

– Ну что ж, давай свою сеточку, – наконец, вымолвил Агафокл.

После того, как локоны были аккуратно уложены и подвязаны, хозяин дома напомнил парикмахеру:

– Перед симосием приди, чтоб возложить венок.

– Слушаюсь, господин Агафокл.

– Будешь уходить – найди управляющего, он тебе заплатит.

– Благодарю, господин Агафокл.

– Помнишь ли, когда мне волосы снова осветлять?

– Помню, господин Агафокл, через декаду*.

– Хорошо, ступай, – юноша махнул рукой.

Агафокл вновь повернулся к мраморной колонне, придирчиво осмотрел себя. Крупный, выше среднего роста он не был поджарым, как юноши его возраста. Вялость натуры, мешавшая ему продолжать дело своих предков, и здесь играла свою отрицательную роль: его не привлекали спортивные и военные состязания.

Из необходимых навыков для свободного мужского населения он в должной мере овладел лишь верховой ездой, но только потому, что это была ещё одна возможность покрасоваться, восседая на дорогом коне редкой масти, ослепляя зевак сиянием драгоценной сбруи.

Понимая, что не выдержит соперничества в играх со своими сверстниками, Агафокл примерил маску эстета. Он окружил себя молодыми бездельниками, которые всегда в изобилии появляются вокруг обременённых богатством (но не умом) людей. За возможность проводить дни в праздности и веселье эти пройдохи с удовольствием поддержат любую сумасбродную выходку своего товарища.

Но Агафокл не замечал этого. Он искренне считал всех приходящих к нему на пирушки своими друзьями. Последние неоднократно доказывали ему свою верность. Когда он в противоположность новой моде – стричься по-военному коротко – решил отращивать волосы, товарищи поддержали его. Обычная одежда городских юношей – короткий льняной хитон* с шерстяной накидкой через плечо – была, по мнению Агафокла, явным примером дурновкусия. И он со своими друзьями носил длинную многослойную одежду из тончайших тканей, а зимой плащи, подбитые мехом.

Редко кто из мужчин в городе украшал себя чем-то кроме перстня-печатки. Но взбалмошный Агафокл и тут отличился: не каждая знатная женщина могла похвастаться таким обилием золотых и серебряных побрякушек, которые он мог на себя навесить.

Он пытался заняться интеллектуальным трудом, но философия и сочинения ему не давались. Тогда Агафокл предпочёл быть «другом» философов, покровителем молодых дарований в различных видах искусств.

Сейчас, придирчиво рассматривая себя в чёрном зеркале, Агафокл думал вовсе не о гостях, приглашённых на сегодняшний симпосий, и не об обещании, данном тётушке, и даже не о недовольном господине Идоменее.

Он думал о Пирре – золотоволосой и златоглазой гетере, прибывшей в Прекрасную Гавань с первыми кораблями из Милета*. Агафокл увидел молодую женщину ещё в каламайоне* на празднике в честь Аполлона* и Артемиды* – покровителей жаркого лета. Волосы гетеры крупными волнами струились по спине, над высоким лбом зелёным колдовским светом переливался крупный камень, золото диадемы сливалось с золотом волос…

Агафоклу удалось приблизится к прекрасной незнакомке настолько, чтобы заглянуть ей в лицо. Глаза женщины, по-кошачьи, чуть приподнятые на висках были цвета золотистого электрона* с россыпью зелёных искорок.

Молодой человек не успел налюбоваться на красавицу, как толпа разъединила их и больше он её в тот день не видел.

После той встречи он много узнал о ней. Пирра была скифянкой, проданной много лет назад на городском невольничьем рынке. Её увезли на Эвбею, где она несколько лет прожила в доме своего господина.

Затем, то ли ей удалось выкупиться, то ли хозяин сам отпустил свою наложницу на свободу, но этой весной она вернулась в Прекрасную Гавань и стала вести жизнь гетеры.

Поклонников у девушки было много, и где бы не встретил её Агафокл, она всегда была окружена толпой вздыхателей. На записки, которые влюблённый юноша посылал ей в корзинах с цветами и фруктами, она ни разу так и не ответила. Но Агафокл, проявляя не свойственное ему упорство, ждал своего часа и верил, что сможет завоевать расположение золотоволосой гетеры.

«Она должна увидеть это», – подумал Агафокл, проведя кончиками пальцев по гладкой поверхности дорогого чёрного мрамора колонны.

Не зная, как привлечь к себе внимание красавицы, юноша решил идти проторённым путём. Отправил своего управляющего к гетере с чистым листом пергамента, чтобы она сама вписала сумму, за которую согласна прийти к нему на симпосий.

В волнении прошли несколько дней. Агафокл уже начал сомневаться, что получит ответ. Пирра, наконец, вернула пергамент*. Сумма была огромной, но истомлённому Агафоклу уже было всё равно.

– Господин…

Агафокл вздрогнул от неожиданности и обернулся. В двух шагах от него, склонив голову, стоял раб, исполнявший в его доме обязанности агонотета.