Это все еще причиняло боль. Пятнадцать лет спустя.

— Она…?

— Жива. Я получаю своевременные медицинские заключения после ее ежегодных осмотров, и иногда вилла, где она проживает, нуждается в ремонте. Я оплачиваю счета. Я звоню, но она не хочет общаться со мной.

— Твоя мама сбежала из дома. — Рамона недоверчиво уставилась на него. — Она бросила тебя.

— В некотором роде.

— Я помню, когда это случилось. Наша семья сделала из этого большое дело. Мне было двенадцать, а это значит, что тебе было пятнадцать лет, а твоей сестре — семнадцать. Твоя мать бросила своих детей. Мы все думали, что она просто ушла с поста главы семьи. Я не знала…

— Никто об этом не знает, кроме нескольких близких членов семьи. Никто не хотел разглашать, что она потерпела эмоциональный коллапс.

Потомки были одержимы наследственной генетикой и сплетнями.

Рамона поморщилась.

— Мы поступили бы так же. Я могу себе представить, что было бы сказано, если бы это стало достоянием общественности. — «Ава сломлена. Что, если она передала свою психическую неуравновешенность своим детям? Не треснут ли они под давлением, если надавить на них достаточно сильно?» Это все равно, что привязать блеющего ягненка посреди леса.

— Вот именно. Семья посчитала мою мать слабой. Никто этого не произнес, но молчаливое осуждение было оглушительным.

— Ты думаешь, она была слабой? — спросила она мягко.

— Я думаю, что в худшем случае она нуждалась в помощи. При достаточном количестве травм и горя любой может быть сломлен.

Рамона отвела взгляд.

— Ты помог ей?

— Моя тетя пыталась. Я видел записи. Психиатры, психологи, горе-консультанты, настоятель монастыря Пылающей горы…

Рамона подняла брови.

— Как ты и сказала, моя тетя милая, но пугающая. К сожалению, невозможно помочь кому-то против его воли. Мама отказалась от всего этого, особенно от звонков моей сестры и меня. Она хотела освободиться от всего, что напоминало ей о моем отце, включая своих детей. В конце концов, нам оставалось только уважать ее желания.

Рамона нахмурилась.

— Ты сказал, что понял две вещи — одну хорошую, другую плохую. Что было хорошего?

Он улыбнулся ей.

— Я понял, что могу уйти.

Она усмехнулась.

— До того завтрака я и не подозревал, что такое возможно. Это поразило меня, как удар молнии. Я мог просто уйти. Я мог просто уехать куда-нибудь, где я не был бы сыном, племянником, наследником. Нулевое давление, нулевые ожидания. Так что, когда мне исполнилось восемнадцать, я сбежал.

— И куда ты отправился?

— В Кале V. У них там есть центр наемников. Одной из бригад понадобилось теплое тело, и меня наняли. Им было все равно, откуда я родом. Они не хотели знать мое настоящее имя. Пока я выполнял работу и не создавал слишком много проблем, они были счастливы иметь меня. Им понравилась моя скорость реакции, поэтому они обучили меня пилотированию. Я был с ними в течение пяти лет.

— Тебе было весело?

Он наклонился к ней, и она повторила его движение. Расстояние между ними теперь было таким маленьким, что если бы он протянул руку, то мог бы погладить ее нежную щеку кончиками пальцев.

— Веселья было завались. — Он подмигнул ей.

Она улыбнулась и откинулась назад.

— Я побывал во всем секторе. Это было по работе, и иногда она была опасной, но мы всегда хорошо проводили время. Люди, которые плохо справлялись со своей работой, умирали или были уволены. Все, кто оставался, были чертовски хороши. Я был одним из них, и я очень гордился собой.

— Так что же случилось?

— Резня в Опусе. Я рассказывал тебе об этом. Девять тысяч шахтеров были убиты.

Она кивнула.

— Я помню. Вандалы убили детей и сделали засечки по количеству погибших на своей броне.

— Незадолго до нападения вандалов колония отправила корабль с двумястами пятьюдесятью пассажирами и сорока членами экипажа. Половина пассажиров были недавними выпускниками, направлявшимися в Роли III, чтобы поступить в тамошнюю академию. Ни один из них не был старше восемнадцати. Другие люди нуждались в продвинутом медицинском лечении, некоторые навещали родственников. Обычное дело.

Дрожь в его правой руке вернулась, но голос оставался размеренным.

— Они присоединились к гражданскому флоту в системе Дэнуб и просидели там неделю, пока он не собрался. Пятнадцать судов — четыре грузовых судна «Левиафан», несколько фрегатов и остальные случайные мелкие суда — все они прошли почти весь сектор. Три роты наемников объединились для сопровождения конвоя, мы и еще две. С таким прикрытием большинство пиратов пропустили бы нас, так что это были легкие деньги. Три недели скуки, потом хорошая зарплата и несколько дней свободы, чтобы спустить деньги.

Теперь дрожь стала очевидна. Он сжал руку в кулак.

— Мы совершали переход между точками прыжка в Николе. Девять часов медленного полета через пустынную звездную систему, чтобы добраться от одного прыжкового перехода к другому. Мы были почти у точки прыжка, когда флот вандалов вышел из нее.

Он помнил это так, будто это произошло вчера: вой сирены и внезапная армада, материализовавшаяся на экране.

— Я пилотировал «Осу», легкое патрульное судно. По сути, разведывательный корабль с прыжковым двигателем, двумя пушками и экипажем из четырех человек. Во время девятичасового пробега по пустой системе в нем были только я и стрелок. Мы были на переправе. В какой-то момент ничего не было, а затем массово начала поступать информация. Крейсер, три тяжелых эсминца, десять фрегатов. Самым большим кораблем, который был у нас, был легкий эсминец.

— Коммодор-вандал отправил сообщение по открытому каналу, так что каждое судно в системе услышало его. Им нужен был шахтерский корабль. Только этот корабль. Он не сказал, зачем. «Просто дайте нам корабль, полный детей, и мы вас пропустим». Тогда мы не знали об Опусе, но почувствовали подвох.

Глаза Рамоны расширились. Он смотрел в них и продолжал говорить.

— Курт Саммерс, человек, возглавлявший наш отряд, командовал конвоем. Он знал о вандалах понаслышке, и именно поэтому нам было сказано держаться подальше от Республики Звездопад. Он был у меня на одном экране, а коммодор-вандал — на другом. Курт отправил план сражения по защищенному каналу, а затем сказал коммодору вандалов, что они не отдадут корабль. Должно быть, он думал, что РЗ не рискнет атаковать мультисистемный флот. Коммодор ответил: «В таком случае не обвиняйте меня в невежливости». Я видел, как вытянулось лицо Курта, а затем его разрушитель превратился в сверхновую. Экран побелел.

— Что было дальше? — тихо спросила она.

— Ад.

Ему хотелось остановиться на этом, но сделка есть сделка.

— Они разнесли нас в пух и прах. Нас превосходили численностью, вооружением и боевой готовностью. Они начали ракетный обстрел, целясь в одного за другим. Первый залп разорвал конвой, как пластиковую бумагу. Судна разлетелись на куски. Диски взорвались. Как только они подбивали кого-то, они приближались и уничтожали то, что осталось, с близкого расстояния пучками частиц. Выщелкивали одного за другим, даже после того, как корабли погружались во тьму.

Все заново прокручивалось в его голове — ослепительные взрывы ракет, обломки, проносящиеся мимо с катастрофической скоростью, крики SOS с небольших кораблей, когда они отчаянно пытались спастись бегством, но их преследовали, крики по открытому каналу…

— Как ты выжил?

— Я перестал сражаться. — Именно так. Он сказал это. — После третьего ракетного залпа я развернул нас, выпустил короткую очередь из двигателя и заглушил его. Мы надели скафандры, и я выкачал воздух с корабля. Мы дрейфовали среди обломков, наши двигатели, казалось, были отключены, оставляя за собой воздушный след.

— Вы притворились мертвыми?

Он кивнул.

— Как долго?

— Четыре часа. Пока вандалы не покинули систему.

Она сжала кулаки.

— Им такое не могло сойти с рук.

— А у них получилось. О, там поднялась жуткая вонь. Были произнесены речи. РЗ подверглась санкциям и выплатила некоторые репарации. Но, в конце концов, ни одна из четырех планет, вовлеченных в торговый флот, не захотела ввязываться в драку с вооруженными до зубов воинственными маньяками. РЗ живет войной. Это то, чем они заняты. Они натренированы для этого. Они готовы.