Теркин умолкает, бессмысленно уставившись в пустоту. Приоткрывает рот, но не может ничего произнести.
— Нет у тебя ответов, и у меня их нет. На эти вопросы у большинства нет ответа. А у кого есть, те не скажут. Да и не встретишь ты их никогда, Василий.
— Складно ты говоришь, но не со всем согласен. Найду я этих, которых встретить нельзя… Зубами буду землю грызть, но отыщу. Чувство у меня необычное внутри проснулось. Справлюсь я теперь со всем. Подсобил ты мне, лейтенант, — отблагодарить тебя надобно. За добро добром нужно платить, — с горячностью говорит он, шаря в нагрудных карманах.
— Да ну, что ты, успокойся…
— Нет, так надо. Вот, держи серебреник. У пленного языка на днях на тушенку выменял. Он говорил: удачу приносит. Я не верю, конечно. Приносил бы удачу — не поймали бы, но чем черт не шутит. Да и мне он без надобности оказался. Лучше бы от пуза наелся, дурная моя голова, — уговаривает он меня, почти силой заталкивая блестящую монетку номиналом в пять рейхсмарок в руку.
Это была монетка, которую я с похмелья нашел в кармане. Ну, или один в один такая же… Проекция из реального мира… Это точно сон… Надо завязывать и искать место, где появляется надпись «you win».
— Хорошо, пусть будет так. Спасибо!
— И тебе спасибо…
— Ладно, засиделись мы, Теркин… Слишком уж спокойно стало. Фашисты начали штурм. Готовься… После того, как я выйду, считай до тридцати и беги отсюда быстрее ветра. Иначе ничто не спасет. К черту, Василий! Удача у тебя уже есть.
Вскакиваю с пола и устремляюсь к двери, скидывая шинель и доставая из кобуры трофейный пистолет.
Не прощаюсь… И не оглядываюсь…
* * *
Дощатая дверь распахивается. Первым же выстрелом из «Парабеллума» я разношу башку бойцу Третьего рейха, который почти подкрался вплотную к нам. Добро пожаловать в царство теней!
Короткая перебежка до ближайшего угла. Еще два выстрела по беспечным штурмовикам. Одному в открытую шею. Фонтанирующая кровь и предсмертные хрипы… Незабываемое зрелище… Второму добавляю в груди новое отверстие под железные кресты. Не особо изысканно…
Ответная очередь из автомата продолжается еще несколько секунд. Щепки летят, как праздничное конфетти. И снова тишина. Не слишком точные попадания, но вполне убедительные. Остекленевшие глаза мертвецов даже не спорят со мной.
Какие же у них до безобразия чистые и сытые морды, аж противно!
Немного нужно переждать. В следующем ответвлении окопа еще три черных изваяния. Видимо, сбежались на выстрелы. Если бы не грозное оружие в их руках, то я бы от души посмеялся. Выглядят они комично, хоть сейчас в цирк отправляй с уже готовым номером.
Долговязый тип в кожаном плаще и мохнатой шапке-ушанке. Он размахивает автоматом вместо копья и напоминает хитроумного Дон Кихота. Низкорослый «гном» в стальном «шлеме Дарта Вейдера» и в тулупе из овчины до пола. Этот перекатывается с места на место, подчиняясь жестам долговязого. И скрюченная «бабушка» в осеннем пальтишке, которая перемотала голову и лицо краденной у крестьян шалью и шерстяным шарфом. Так, что даже глаз не видно.
Нехорошо стрелять в пожилых людей, но здесь их нет. Я подавляю приступ истерического смеха и сосредотачиваюсь. Стоит рискнуть…
Застать их врасплох уже не удастся. Но и такой наглости они тоже не ждут. Выпрыгиваю прямо на них, стреляя почти в упор. Двое соглашаются с предложенной смертью, благо, защитных касок на них нет. А вот третий, самый круглый, отпрыгивает, как резиновый мячик, и теперь огрызается короткими очередями из укрытия.
Выбираюсь из окопа и обхожу фашиста с другой стороны. Подкрадываюсь, двигаясь лишь под звуки стрельбы. Камень летит в противоположную от немца сторону, а пуля устремляется к его затылку. Их встреча неизбежна — это аксиома… Излишки ума со свистом вылетают на промерзшую землю.
Мне начинает это нравиться… Я сам себя все больше пугаю… Не думал раньше, что так легко убивать людей…
Рука его все еще сжимает спусковой крючок, отправляя пули в невидимого противника. Но это длится недолго. Вскоре автомат уже пуст.
Больше перекуров не будет. Еще одна штурмовая бригада на горизонте. Сколько же их на меня одного. Да и дело не в количестве, а в качестве. Один их вид вселяет ужас, заставляя свободолюбивую душу искать новое пристанище. Игры кончились, это уже не «соломенные куклы».
Черные бездушные убийцы, одетые в бронежилеты. Они идут плотным, нерушимым строем ко мне со штурмовыми винтовками «M-16» наперевес. Сверкают красными от злобы глазами и руническими молниями на петлицах. Элитные эсэсовские головорезы, не знающие страха.
Откуда у них такие автоматы? Явно ведь еще не время для них… Это все больше напоминает бред. Сомнений в том, что это сон, уже почти не остается…
Возле ног трупа лежит бесхозная «колотушка» — самое надежное средство для поражения живой силы. В «Парабеллуме» остался последний патрон. Остается ждать, пока подойдут ближе. Отвинчиваю крышку в нижней части рукоятки. Дергаю за выпавший шнурок с фарфоровым кольцом. Прячу гранату за спиной, заталкивая за пояс, и начинаю внутренний отсчет…
Выпрыгиваю из укрытия прямо на эсэсовцев с пушкой и звериным оскалом. Выстрел…
Но в этот раз я промахиваюсь. Эсэсовец уворачивается, сместившись в сторону. Еще одно рефлекторное нажатие на спусковой крючок… Ничего… Щелчок.
Все, чего я добиваюсь, — разваливаю их стройный ряд. Теперь они рассыпаются вокруг, наставив автоматы на меня.
— Чего ждете, уроды? Feuer!
Срываюсь с места, стиснув до скрипа зубы, и выпрыгиваю вперед. Рукоятка пистолета с хрустом вписывается в переносицу бригадного вождя. В стороны разлетается свеженький коктейль из смеси белков глаз, соплей и крови. Как будто тут и должен быть пистолет.
Поворачиваюсь вправо, одновременно выхватывая кинжал из-за пояса обмякшего покойника.
Отличный тесак… С выгравированным на обоюдоостром клинке девизом «Meine Ehre heißt Treue!» и удобной рукоятью из лакированных деревянных накладок. Посередине их размещается металлический имперский орел со свастикой, а над ним рунные символы молний. Не то чтобы я все это рассмотрел за доли секунды, просто видел такие ножи раньше…
— Подавись своей лживой честью, фашист! — выкрикиваю я.
Уверенный взмах рукой, и нож находит себе место в шее ненавистного врага. Оружия больше нет… Теперь придется разрывать глотки зубами и захлебываться кровью врага. Вот оно — упоение фатальной битвой. Живым мне уже не уйти…
Бросаюсь вперед. Слышу дым и чувствую гарь костра… Все мосты сожжены… Времени остается все меньше. До взрыва гранаты совсем немного…
… семь, восемь…
Одновременные очереди с двух сторон пронзают тело насквозь. Я почти мертв, но тело несется дальше, чтобы в последний раз вонзить ногти в плоть и сомкнуть челюсти на кадыке мерзкого изверга. В сознании и душе уже нет ничего человеческого, лишь звериная ярость.
Безудержная, неукротимая, лютая…
… девять, десять… все…
Пространство раздирает ужасающий взрыв, разбрасывая мясное ассорти из захватчиков и меня, обагряя одинаково красной кровью землю. Она стонет от нестерпимой боли и содрогается в конвульсиях.
Но меня уже нет…
* * *
Тело по-прежнему потряхивает, но сознание подтверждает, что теперь это точно не сон.
— Владимир, вставай! Надо уходить! Вставай! Нельзя терять времени! — вопил Рихтер.
Вцепившись с недюжинной силой за грудки, он приподнимал меня от лежанки на несколько сантиметров при каждом рывке. Странное ощущение дежавю… Как тогда, в парке…
— Что случилось? Куда спешим? — спросил я, осматриваясь и протирая глаза.
Засыпал я в поезде и очнулся вроде здесь же. Я оказался прав — бессмыслица про войну всего лишь страшный сон… Алкоголь и усталость… Весь секрет бреда.
Вот только шума стало больше. Добавились крики и животный рев. Откуда бы им взяться?
Левая рука ныла от боли. Разжав кулак, я посмотрел на ладонь — серебристая фигурка, а под ней такой же формы глубокий ожог и запеченная кровь по краям. Что за ерунда? Может, галлюцинации — дело рук Химеры?
