– Жаль, мы с собой глобус не взяли, – шмыгнул носом Петька.

– Это точно, – отозвался я. После чего спросил Мартемьянова: – Показать сможешь, где и что?

– Прости, государь, – почесал затылок Исай, – сей премудрости не разумею. Однако если надобно будет, проведу без промашки.

– Тамань, – попытался я разъяснить ему, – здесь, а вот примерно тут крепость Герзет и городок Аль-Карш (это на месте будущей Керчи).

– Может, и так, – пожал плечами атаман.

– Ну и ладно. Скажи лучше, хватит ли тебе людей, чтобы захватить тамошнюю крепость?

– Взять-то возьмем, только вот удержать без тебя не получится. Не горододержцы мы. Уж не взыщи, государь. Пошарпать берега крымские али турецкие это завсегда, а вот на что иное…

– Азов ведь оборонили?

– Это верно. Но ведь, опять же, не без твоей царской помощи. Да и людей столько потеряли, что и подумать страшно. А потому помыслили мы, батюшка, поклониться твоей милости градом Азовом со всеми землями да угодьями, что при нем. Прими под свою высокую руку.

– Вот как. Вы все так решили или кто-то супротив был?

– Все, государь. Никто слова поперек не молвил. Хотели только, чтобы ты вольности наши подтвердил, а более ничего.

– Что же, на том и порешим. Вечером устроим пир, вот там и объявим о сем, а я вас – своих верных слуг, пожалую со всей царской щедростью!

После малого совета пришло время разобраться с пленными. Султан Осман послал под стены Азова весьма значительную по нынешним временам армию, а если учесть присоединившихся к ней на месте татар, ногайцев и черкесов, то ее, не кривя душой, можно было назвать огромной. И даже несмотря на немалые потери, нанесенные ей казаками, она продолжала оставаться таковой вплоть до нашего появления. Примерно трети, главным образом черкесам и кубанским ногайцам, удалось бежать. Кому-то посчастливилось спастись на уцелевших кораблях.

Стоявшим на правом берегу Дона татарам повезло меньше, они попали под каток калмыцкой конницы, и те буквально втоптали их в землю копытами своих коней, а затем преспокойно принялись делить доставшийся им скот и прочее добро. Возможно, кому-то из крымцев и удалось спастись, но остальных ойраты, невзирая на чины и звания, перерезали с такой деловитой жестокостью, что просто оторопь берет. Что и говорить, дикие люди…

Остальные какое-то время пытались сопротивляться, укрепившись в лагере, но после того, как их обстреляли с моря, сдались. И их было не просто много, а очень много. Грубо считая, на каждого казака, стрельца или солдата в моей армии приходилось как минимум трое пленных. В общем, с этим надо было что-то решать, причем срочно.

Первым делом я приказал привести ко мне их начальных людей, начиная от Ибрагим-паши и заканчивая последним агой. Принял я их сидя в кресле, окруженный стрельцами и солдатами фон Гершова. Толмачом служил Мишка Татаринов, как оказалось, хорошо знавший их язык.

– Повелитель мира султан Осман не воюет с Москвой, – затравленно озираясь, заявил мне паша. – Зачем ты напал на меня и моих людей? Неужели ты хочешь испытать на себе гнев повелителя правоверных!

– Разве? – отозвался я. – А мне докладывали, что твой государь поклялся завоевать весь христианский мир!

– Иншалла, рано или поздно так и случится. Но зачем ты торопишь свою судьбу?

– Все в руках божьих, – кивнул я. – И вчера он даровал победу моему оружию. Ты в моих руках, а служившие тебе татары уничтожены до последнего человека. Ты прав, я не хочу ссор с великим султаном. Но у меня не было иного выхода. Много лет я просил и Османа, и его предшественников унять крымских ханов, терзающих пределы моего царства. В Стамбуле не услышали моих просьб. Что же, я человек не гордый, решу эту проблему сам!

– Что ты намерен делать со мной и моими людьми?

– Ты мой гость, Ибрагим-паша, – улыбнулся я. – Тебя будут содержать, как подобает человеку твоего положения. Сегодня вечером будет пир. Прошу тебя почтить его своим присутствием.

– А мои люди?

– Все зависит от них самих. Если они проявят смирение, все будет хорошо. Вздумают бунтовать, я прикажу поступить с ними так же, как с татарами.

– На все воля Аллаха!

– Увести турок! – велел я конвоирам. – Держать отдельно от их людей, лучше всего в городе. Караулить крепко, но без излишней жестокости.

– А с этими что делать повелишь? – спросил Татаринов, выразительно поглядывая на остальных пленников, судя по одеянию, бывших христианами.

– Кстати, а кто они по жизни? – заинтересовался я.

– Вон тот вроде валах, рядом молдаванин, тот, что с серьгой в ухе, – грек. А вот эти трое, похоже, немцы.

– Немцы? – удивился я, разглядывая трех оборванцев, старавшихся держаться подальше от мусульман.

– Ага, – с готовностью подтвердил подьячий, ревниво прислушивающийся к словам есаула. – Как есть германцы!

– Кто вы такие? – спросил я, перейдя на язык еще не родившегося Гейне.

Допрашивать пленников на немецком – одно удовольствие! Язык резкий, немного даже грубый, но ясный и точный, не допускающий двояких толкований.

– Ваше величество, – выступил вперед русоволосый крепыш с упрямым выражением на курносом лице. – Меня зовут Кристиан Бенце, я саксонец из Семиградья[5]. После того как погиб наш капитан, меня выбрали вместо него.

– Вы наемники?

– Да. Мы служили в армии Габора Бетлена и по его приказу присоединились к войскам султана.

– Зачем?

– Турки не умеют брать крепости.

– Понятно. А кто ваши спутники?

– Инженеры. Господин Пиколомини – известный специалист в области фортификации, а Густав Снуре – петардист.

– Вот даже как?!

– Именно так, – с явным скандинавским акцентом вмешался Снуре. – Я родом из Улеаборга и являюсь подданным его величества короля Густава Адольфа!

– Какой дьявол, позвольте спросить, унес вашу милость так далеко от дома? – с усмешкой поинтересовался я.

– Несчастное стечение обстоятельств, – развел руками швед.

– А ты, сеньор?

– Я служу тем, кто мне платит, – пожал плечами итальянец.

– Что же, по крайней мере, честно. Но как бы то ни было, я не вижу ни единого повода, чтобы вас не повесить.

– Как? – отшатнулся Снуре. – Но я же земляк вашей царственной супруги Катарины Ваза! Неужели вы будете столь жестоки к подданному своего родственника?

– Нет, если есть желание быть повешенным непременно в Швеции, это можно устроить. Мой брат Густав Адольф, как и я, терпеть не может ренегатов.

– Государь, – подал голос Безе, выбираясь из толпы зрителей. – Если позволите, я хотел бы сказать вам несколько слов.

– Слушаю тебя.

– Так уж случилось, что я хорошо знаю месье Пиколомини и готов за него поручиться. Он дельный инженер и может быть полезен вашему величеству!

– Да неужели?

– Так вот кто все это устроил? – пробормотал пленник, сверля глазами маленького провансальца. – Я должен был догадаться!

– Придержи язык, если хочешь остаться в живых! – прошипел Безе, продолжая натужно улыбаться.

– Что же, если твой друг присягнет мне и будет служить не на страх, а на совесть, я могу помиловать его. Что скажете, сеньор?

– Я готов.

– Отлично! Безе, можешь забрать этого человека. Он переходит под твою руку со всеми вытекающими из этого последствиями.

– Гер инженер, – взмолился Снуре. – Как видно, вы имеете влияние на его величество, замолвите и за меня словечко, а уж я, клянусь честью, не подведу вас!

– Не уверен, что смогу быть вам полезным, – поморщился француз, – вы совершенно напрасно вели себя столь вызывающе, да еще приплели покойную государыню.

– Покойную? – изумился швед, да так и остался стоять с разинутым ртом.

Пока он так стоял, я обратил внимание на другого пленного – высокого чернявого человека с перевязанной головой и в донельзя испачканном землей и кровью кунтуше, некогда украшенном золотым шнуром и позументами. Но, несмотря на ранение и потрепанный вид, он старался держаться с достоинством. И, судя по выражению лица, хотел что-то сказать.