— А где примерно находится квартал Сага? — вдруг спросила Ясу.

— Опять же поблизости от Эйтайбаси. Прежде там было много оптовых торговцев.

Тоба как-то рассказывал ей об этих местах.

— Там жил дедушка. Ему было под семьдесят, а от дел он ушел еще до шестидесяти и жил там с красивой женщиной. Время от времени надо было доставлять в Сага коробки с едой, и по поручению матери я по субботам ходил туда вместе с человеком из магазина. Этот человек убирал садик и двор, был на посылках у деда. Я с удовольствием выходил в сад и заглядывал в дупло старого дерева гингко, украшенного симэ. Дупло было такое большое, что в него мог забраться ребенок, и пахло сыростью. Оно, видимо, шло до самых корней, где земля была бугристой.

«— Там живет барсук. Положи туда что-нибудь съестное — и увидишь, что через некоторое время оно исчезнет», — говаривал дедушка, и я верил. Поэтому каждый раз, бывая у него, непременно заглядывал в дупло».

Дедушка и красивая женщина сидели в гостиной и либо лущили конские бобы, либо осколком стекла скоблили сушеного тунца. Или же пересаживали хризантемы в горшки, выстроившиеся в ряд, сушили на циновках гречишную шелуху, меняя набивку подушек. Жизнь здесь представлялась мне совершенно иным, полным удовольствия, миром. Были у дедушки, конечно, и другие дела. Хоть он и ушел на покой, но время от времени появлялся на людях и то брал на себя сбор пожертвований на храмовой праздник, то отправлялся в банк, то относил рис попавшему в трудное положение школьному другу, то ходил любоваться цветами в Хорикири или же встречался с любителями театра, в общем, каждый день что-нибудь у него было, но ради меня он всегда оставался дома. В тот день, однако, дедушки дома не оказалось, мне сказали, что он отправился куда-то неподалеку. Женщина, которую звали Тами, очистила для меня персик, я стал его торопливо есть и выронил. Персик скатился с галереи в сад.

— Сейчас другой принесу».

— Если оставить персик в саду, придет барсук и съест

— А ты веришь, что здесь есть барсук?

— Ага.

— Я ни разу его не видела. Это что-то из дедушкиного детства.

— Тогда барсук этот очень старый.

— Как сказать… Может, его вообще нет?

Красивая женщина говорила чуть-чуть насмешли-во, и мне стало жаль дедушку. У нее с дедушкой не такие отношения, как у меня, а какие-то другие, особые. Во мне шевельнулась ревность. Теперь, когда я достиг возраста дедушки, я понял, что он относился к той женщине по-отечески нежно, с участием, и что их отношения были выше обычных отношений мужчины и женщины.

Так рассказывал Тоба.

— Ну и что, появился барсук? — спросила Ясу.

— Нет. Я ни разу его не видел. Я забросил в дупло бенгальские огни, и дедушка отругал за это меня. «— Конечно же, барсук там живет. Дупло тянется до самого моря. Не тревожь барсука».

Ясу любила эти рассказы Тобы. Иногда она сама заводила разговор о дедушке, и Тоба, глотая слюнки, говорил: «Скобленный осколком стекла сушеный тунец покрывал сплошь икру сельди тонкими прозрачными лепестками».

Дождь не прекращался, как это бывает в конце лета Ясу попросила повариху побыть дома, а сама вышла на улицу и прямо из Охаси направилась в Цукуда, как ей объяснила служащая фирмы.

Вдоль кривых узких улочек стояли в ряд домики, едва не касаясь друг друга крышами. Все они были двухэтажные, одинаковой величины, с одинаковыми фасадами. Ясу дошла до конца переулка, боясь нарушить стуком шагов царящий вокруг покой, до того тихо было в домах. Она не заметила, чтобы где-нибудь бегал ребенок, что так обычно для повседневной житейской суеты. Перед входом в дома стояли два-три горшка с красной геранью и родеей.

Пахло кисло-сладким соевым соусом, в котором варились моллюски и мелкие морские рыбки. На улице не было ни души. Ясу вспомнила улочки Киото. Где-нибудь в глубине тихого переулка видишь, как выходит на улицу женщина, живущая напротив. Видишь даже ее прическу, узоры на кимоно. Видишь, кто в каком часу возвращается домой, в котором часу кто-то пришел к соседям. Видишь, но так просто, без дела, не заговоришь. Здесь чувствовалось еще большее безразличие ко всему окружающему. Никто даже не смотрел на Ясу, тихо идущую по улочке.

А она все шла и шла. Перешла мост Аиоибаси, зашла в маленькую закусочную. Села за столик, спросила о квартале Сага.

— А какая часть его вам нужна?

Торопливо вытирая руки горячей салфеткой, Ясу ответила:

— Я и сама точно не знаю, но слышала, что преж-де там было много оптовых торговцев.

— Сейчас тоже. Когда-то этот квартал славился красивыми домами…

Ясу неторопливо пошла дальше. Вышла на берег реки, где стояли заброшенные склады, и вдруг подумала о том, что именно в таком месте люди, дошедшие до крайней нищеты, должны были с горя топиться. Ей вдруг ясно представился барсук в дупле, тянущемся до самого моря. В тени старых деревьев, там, где кончаются склады, такая тишина, что барсук и сейчас вполне может там жить. Ясу шла под прозрачным моросящим дождем и думала, что Тоба был прав, веря всю жизнь в прелесть сушеного тунца, наскобленного осколком стекла в доме дедушки.

За мостом Эйтайбаси на улицах была страшная толчея. До Токийского вокзала Ясу доехала на метро. Она шла как во сне, с души словно камень свалился, — будто весь день она служила заупокойную молитву по Тобе. Вдруг прямо перед Ясу из-под мокрых веток ивы вспорхнула ласточка.

Покрытый песком двор сплошь порос вьюнком. Густо, почти загораживая черный ход в дом, разросся приморский горох. Лопались черные семена.

Одну из собак покусали собаки на улице, вокруг раны началась мокнущая экзема, заразилась другая собака. Ясу поместила больных собак подальше от посторонних глаз, у черного хода. В свободные минуты она смазывала больные места лекарством. Собаки корчились, вырывались из

рук.

— Ничего не получится, госпожа. У меня времени нет, да и смотреть тяжело… что, если их в больницу отправить?

Ясу покачала головой.

— Но ведь я здесь последний месяц. Что вы будете делать потом?

— Право не знаю…

— Сейчас, когда неизвестно, как все у вас сложится, они просто обуза. Нет уж, с собаками вам придется расстаться.

— Пожалуй, что так. Одну возьмут в рыбную лавку, другую отдам мальчику с лодочной станции. Они как будто согласились… Но прежде всего собак надо вылечить. А не выздоровеют, пусть здесь умирают.

Повариха ничего не ответила.

— Как теперь рано садится солнце. Недавно в это время было еще совсем светло.

Даже шторы на окнах колышутся не так, как при летнем ветре. Служащая фирмы, женщина с добрым полным лицом, была этим летом последней гостьей в доме. В конце недели, когда появились признаки надвигающегося тайфуна и на улицу мало кто выходил, она пришла с какой-то женщиной.

— В такие дни мы свободны, так что взяла с собой тетушку… — первой заговорила служащая фирмы. — Морем пахнет. И двор песчаный…

Ясу, словно только и ждала этих слов, невольно спросила:

— Вы, кажется, живете в Цукуда?

— Да, давно уже… Одно время там все пришло в такое запустение, что даже дома продавать стали…

— Я на днях туда ездила. Тихое, приятное местечко.

— Да, там все знают друг друга, по-доброму друг к другу относятся…

— Хочу снять там жилье… Не знаете, сдаст кто-нибудь?

— Вы? — удивилась служащая фирмы.

— Здесь трудно найти подходящую работу. Да и вообще Токио удобнее… К тому же кто знает, что будет осенью с этим домом.

— Я живу с сыном и дочерью. Дочь скоро замуж выходит, так что, как ни говори, скучно мне будет.

— Может быть, вы сдадите… — Ясу отчаянно цеплялась за эту возможность. Если ей суждено, то именно сейчас…

— Хорошо, только мне надо еще посоветоваться… Вначале я вам сдам маленькую комнату. А когда дочь переедет, займете девятиметровую.

— Пожалуйста, возьмите меня к себе, очень прошу вас… В чужом месте я буду чувствовать себя совершенно беспомощной…

— Разве не судьба, что мы встретились и заговорили об этом?