– Принесла нелегкая, – сказал принц. – Никогда местные здесь ночью не ходят, тем более, дети. Эй, иди сюда! – закричал он в полный голос.

– Мама! Мамочка! Помоги!

– Иди сюда! – крикнули уже все хором.

– Не могу! Меня не пускают! Оно меня не пускает!

– Кто – оно? – крикнул принц.

– Мы так и будем перекрикиваться? Там ребёнок, – Егоров взвёл курки ружья. – Вы останьтесь здесь, ни к чему идти строем. А я посмотрю.

– Но вурдалак… – начал доктор Хижнин.

– Я однажды застрелил пантеру-людоеда. Думаю, и с вурдалаком справлюсь, с каким-нибудь деревенским мерзавцем, – и Егоров пошел на зов ребёнка.

Шёл он бесшумно, крадучись, но выходило быстрее, чем бегом городского охотника. Даже не быстрее – а неизбежнее. Словно гигантская волна с японской картинки. От такой не спасешься, не убежишь, только и остается любоваться приближением смерти. Японский взгляд на мир. Что японцу красота, русскому смерть.

Арехин проверил, готов ли маузер к стрельбе. Готов совершенно. Тогда и он пошёл вслед за Егоровым. Не так ловко, не так быстро, но ружьё – хорошо, а ружьё и пистолет лучше. Особенно, когда этот пистолет – маузер.

Арехин не прошел и десяти шагов, а Егоров уже скрылся в кустах. Ничего, тут ведь не состязание.

Когда Арехин дошел до границы леса, детский зов прекратился. Внезапно, вдруг. Арехин остановился. Стал слушать – куда идти. Одно дело выбирать направление, стоя в центре поляны среди собратьев-охотников, другое – тут, перед стеною тьмы.

Выстрел, секунду спустя – второй. И тишина. Ни крика, ни стона, ни рычания. Даже цикады замолчали. Или их не слышат оглушенные уши.

Арехину удалось заметить отблески пламени, вылетевшего из стволов в момент выстрела. Он выждал четверть минуты. Потом ещё столько же. Не хватало попасть под выстрелы Егорова.

Цикады затрещали вновь.

– Андрей Владимирович! – позвал он. Но Егоров не ответил. И ребёнок молчал.

Двигаться вперед не хотелось. Темно. Сучки всякие. А, главное, страшно. Очень страшно. Дрожь пробрала – зуб на зуб не попадает. Или похолодало?

Он взялся за маузер двумя руками: пистолет неприятно потяжелел. Неприятно – потому что это он ослаб, а что приятного в собственной слабости, да ещё в решающий момент. И ноги словно налились винцом. Обыкновенно говорят – свинцом, но нет, преувеличивать не нужно. Винцом. Тем, что туманит голову и грузит ноги.

Он сделал шаг по направлению вспышки. Потом другой.

А затем его позвали. Принц, доктор Хижнин, Конан-Дойль и ротмистр Ланской. Звали хором, но он внезапно обрёл способность различать всякий голос. От темноты ли, от страха, или место такое.

Собственно звали не его, звали вообще. «Господа, все сюда, немедленно идите сюда!». И так три раза. Когда стали звать в четвёртый, он повернул назад. Тут, действительно, один не воин. Он-то пантер не стрелял. На тетеревов охотился, бывало, на рябчиков, на уток, но как дилетант, разогнать хандру с хорошим товарищем. А маузер – игрушка взрослого мальчика, не более. Солидная немецкая игрушка, которой не стыдно похвастаться перед знакомыми, и только. Хотя он как-то убил из маузера бешеного волка. Случайно.

Выбравшись из леса (он и вошёл-то в лес на малость), Арехин почувствовал облегчение. И ноги бодрее пошли, и пистолет перестал оттягивать руку, и дышать можно свободно, не таясь.

– Что случилось? – спросил он. Видите, не сам вернулся, вы позвали, а то я бы непременно отыскал и Егорова, и ребёнка, и того, кто прячется во мраке.

– То и случилось: сначала ушёл один, за ним второй.

– Кто второй?

– Вы, Александр Иванович. Потом кто-нибудь пойдёт за вами, так мы поодиночке и сгинем, – ответил принц.

– Что ж делать? Они же пропадают!

– Кто – они? – вмешался Ланской.

– Ребёнок этот и Андрей Владимирович.

– Егоров – согласен. А про ребёнка мы ничего не знаем. Может, и нет никакого ребёнка.

– А кто же звал?

– Вы же охотники. Манок, он не только для птиц годится.

– Ой, дяденька, дяденька, что это с вами! Помогите, помогите – словно услышав Ланского, снова закричал ребёнок. Или не ребёнок.

– Так мы что, будем держать круговую оборону? – спросил он.

– Будем, – подтвердил принц. – Вот сделаем вылазку, и потом будем держать.

Слова о вылазке успокоили.

– Зажжём лампы, и на вылазку.

Зажечь карбидную лампу – дело несложное. Их, ламп «Отто» немецкой работы, хватало на каждого, даже одна лишняя оказалась, та, что предназначалась Егорову. Зажгли и её, зажгли и оставили на поляне. Как маяк.

Идти с лампой в руке хорошо, когда в другой револьвер, даже такой, как «Маузер». С ружьём не получится. Потому ружейные охотники прицепили лампы к поясам. Получилось вполне сносно. Свет лампы давали сильный, видно далеко. Шагов за двадцать.

Они встали на расстоянии трех шагов друг от друга. Не очень широко, но и не очень узко.

– Идём неспешно, дружно, никто не отстаёт, никто не убегает. Стрелять только тогда, когда видишь в кого и понимаешь, зачем, – наставлял принц.

И тут их нагнал туман. От реки до поляны было версты полторы, туман не шёл, а полз. Полз, полз, и дополз. И был он много гуще, нежели тогда, когда они переезжали реку по мосту. Окреп в пути. Заматерел.

– Поторопимся, – сказал принц, и они пошли в лес, опережая туман. Но не вполне и опережая: тот уже клубился в лучах карбидных ламп.

Быстро вошли в лес.

– Идти следует туда, – сказал Арехин, помня направление.

Никто не возражал. При свете ламп лес наполнился призраками: ламп-то много, и они движутся, стало быть, много и пляшущих теней. Действительно, не перестрелять бы нам друг друга.

Впереди показалась тропа. Не звериная, человеческая, можно идти в рост.

В шаге от тропы Арехин увидел ружье Егорова.

Где ружье, там и охотник. Ружьями не бросаются.

– Стойте! – сказал он.

Все встали. Все, кроме тумана. Он пробирался низом, и минутой позже никакого ружья никто бы не заметил, разве что наступив на него.

Арехин поднял ружье. Переломил. Стреляные гильзы подтвердили то, что он слышал десять минут назад: Егоров стрелял. Дважды. Сначала из одного ствола, затем из другого. Промахнулся? Но лес не поле, в лесу промахнуться сложно, дистанция видимости маленькая. Шагов десять. Промахнуться с десяти шагов по мишени крупнее зайца охотник не может. А мишень была явно крупнее зайца. Возможно, и быстрее. Промахнуться можно по очень быстрой мишени.

Все, видно, подумали о том же, и стали вглядываться во все стороны, пытаясь отыскать мишень Егорова. Или самого Егорова. Не было ни мишени, ни охотника. И ребёнка тоже не видно и не слышно. Замолчал ребёнок. Манок замолчал.

Ланской смотрел на ветки, на землю, на лесную стлань – прелую листву, гниющие сучки, свежую траву.

– Следов крови нет, – сказал он.

Остальные промолчали. О чем говорить? Нет здесь, у них под ногами. А отойди шагов на десять, может, и найдёшь. Или на двадцать. Да только вряд ли: туман их нагнал и теперь густел на глазах. Густел и поднимался. Пока он был по щиколотку, а оглянись – уже и по колено.

Они прошли ещё двадцать шагов. Остановились, покричали. Из-за тумана звук шёл поверху, а внизу вяз, терялся. Но всё равно, слышно их было далеко. И они слушали внимательно, в десять-то ушей. Услышали, как вдали заржала лошадь, верно, битюг. Но заржала не испуганно, а в ответ на крик, мол, здеся мы, дожидаимси, не пора ли вертаться.

Не пора.

Принц вскинул винтовку и выстрелил. За ним начали стрелять и остальные, но куда, в кого? Арехин не видел ничего, мешал куст. А обойти слева ли, справа – наверное попасть под огонь. Оставалось сжимать в руках маузер и ждать.

После десятого выстрела Конан-Дойля – он нарочно считал – всё стихло. Охотники перезаряжали оружие, но не лихорадочно, а деловито, спокойно. Спешки не было никакой. Добыча если ушла, так ушла, а если осталась, то осталась.

Похоже, он был единственный, не сделавший ни единого выстрела. С маузером в руке он обошёл куст слева, со стороны Конан-Дойля.