Владимир Козлов
Отделение неврозов
Я сижу в палате и смотрю в окно. В доме через дорогу, на втором этаже, горит лампочка без абажура. Я жду, когда в комнате кто-нибудь появится, чтобы посмотреть, кто там живет. Но никто не приходит.
В палате больше никого нет. К обоим соседям пришли их родственники, и они вышли в фойе. А меня сегодня никто не навестил.
В семь старуха-медсестра зовет на ужин. Я беру с тумбочки стакан, который принес из дома вместе с ложкой - все больные сами приносят стаканы и ложки, потому что посуды в больнице на всех не хватает. На дне стакана плавает пенка от киселя, который давали на обед, но мне лень идти в туалет и мыть его. Я выхожу из палаты.
Еду приносят из главного корпуса и раздают в угловой комнате, за ординаторской. Я встаю в очередь. Через пять минут пожилая санитарка сует мне овальную металлическую тарелку с куском жареной рыбы и размазней картофельного пюре. Подставляю стакан, и она из чайника наливает мне компот из сухофруктов.
Сажусь за свободный столик в углу. Рядом, за другими столиками, сидят больные из нашего отделения: тетки в надетых под фланелевые халаты спортивных штанах, мужики в застиранных больничных пижамах. Кроме них несколько парней примерно моего две возраста и двое девушек. У одной перебинтованы оба запястья.
Я заметил ее уже давно. Вчера мы вместе с ней были на групповой терапии. Она пришла в майке с портретом Курта Кобэйна и надписью "I hate myself and want to die".
Нас всех - несколько человек из разных палат - посадили в мягкие, "самолетные" кресла. Перед началом один высокий мужик в синем спортивном костюме и больших очках в черной оправе сказал врачу, невысокой темноволосой тетке:
- Доктор, вот вы мне поясните, пожалуйста, в чем смысл этой процедуры? Насколько она эффективна? Понимаете, я очень жесткий человек, и мне надо твердо знать, что она эффективна, а иначе у меня нет никакой мотивации.
Кожа у него была бледная, и на ней выделялись красно-сизые полопавшиеся сосуды на щеках.
Врач посмотрела на него и сказала:
- Ни один здравомыслящий врач не может дать вам стопроцентной гарантии, что та или иная процедура или весь комплекс лечения, будут эффективны.
Мужик открыл рот, хотел что-то возразить, но так ничего и не сказал.
Потом все по очереди несли чушь про свои проблемы. Девушка в майке с Кобэйном рассказывала:
- ...Мы еще некоторое время встречались, потом он сказал, что все кончено, и он уходит и потом... ну, потом... короче, я решила...
В ее обоих ушах по несколько дырочек, в которых раньше были сережки. Но сейчас она без сережек и вообще без украшений и косметики.
После ужина захожу в туалет. Там пахнет сигаретным дымом, и хлоркой. В унитазе плавает размокший бычок, а пол засыпан пеплом. Тут же на полу валяются куски ваты с засохшей коричневой кровью. Такие дают в процедурном кабинете после укола, чтобы подержать у того места, куда сделали укол.
Двое ребят - примерно, мои ровесники - стоят у окна, курят и пьют пиво из бутылок. Один - невысокий, стриженый налысо, со шрамами на голове и поломанным носом. Второй - с длинными волосами, серьгой в ухе и фенечками.
- ...Ну и, короче, он подваливает ко мне - ну, типа, что за дела и хуе-мое и тэ дэ и тэ пэ, - рассказывает лысый. - И я ему прямого. Он - на жопу.
Лысый делает затяжку, и я вижу, как дрожат его пальцы.
Я выхожу из туалета. По коридору идет Поэтесса. Я так ее называю, потому что случайно узнал, что она пишет стихи.
Это было во второй день утром. После завтрака меня вызвали к врачу, в ординаторскую. Врачей там оказалось двое, обе женщины. Когда я вошел, одна из них уже разговаривала с Поэтессой - бледной, коротко стриженной, в черном спортивном костюме. Я сел на стул у другого стола и оказался к ним спиной.
"Моя" врач посмотрела на меня и подбадривающе улыбнулась.
- На что жалуемся, молодой человек?
- Ну, безразличие какое-то ко всему, ничего делать не хочется.
- А когда началось?
- Не знаю. Не помню. А вообще - не так давно. Этой осенью.
- А причины какие-нибудь были? Ну, там, разрыв с девушкой?
- Нет, не было.
- А девушка есть у тебя?
- Нету.
- И не было?
- Была.
- И что?
- Разошлись.
- Мирно и спокойно?
- Да, мирно и спокойно.
- Ты расстроился?
- Нет, не очень.
- Почему?
- Не знаю.
Образовалась пауза, и я услышал, как вторая врач спросила у Поэтессы:
- И ты вообще не хотела идти домой?
- Нет, не хотела. Оставалась на работе и сидела там и писала стихи...
"Моя" врач полистала мою историю болезни, подняла на меня глаза и снова улыбнулась.
- Ну, пока ничего страшного я у тебя не вижу, Владимир. Некоторое нервное истощение. Отсюда - апатия и безразличие. Никаких симптомов депрессии нет. Полежишь, пройдешь курс - уколы, таблетки, иглоукалывание...
- ...Ты до сих пор пишешь стихи?
- Да, пишу.
- А пробовала их публиковать?
- Нет. А зачем?
- Ну, можешь идти, - сказала "моя" врач.
- Спасибо.
Я встал и вышел, закрыв за собой дверь.
Утро. Только что закончился завтрак. Я иду в процедурный кабинет на укол. В процедурном пахнет спиртом. Пожилая медсестра отбивает головку у капсулы с лекарством, набирает его в шприц и колет меня в задницу. Ногу сводит противная судорога. Я натягиваю штаны и, прихрамывая, выхожу из кабинета.
В палате вытаскиваю из шкафа куртку, надеваю ботинки и иду гулять. Выпал снег, и унылый окраинный пейзаж с корпусами заводов, пустырями, железной дорогой, автостоянками и облезлыми домами, кажется каким-то новым.
Прохожу мимо магазина. У дверей стоят несколько алкашей. Они смотрят на меня злобно и тоскливо. Внизу, у речушки, гуляет Поэтесса. На ней черная куртка и темно-синяя вязаная шапочка.
Мне хочется подойти к ней и познакомиться и поговорить о чем-нибудь, может быть, о стихах... Но я знаю, что никогда не подойду.
После тихого часа ко мне приходит мама - приносит апельсиновый сок, бананы и яблоки.
- Ну, как ты здесь?
- Нормально.
- Что-нибудь болит?
- Нет, все в порядке.
- А настроение как?
- И настроение нормальное.
- Смотрю, ты совсем не рад меня видеть.
- Рад, конечно. Что ты такое говоришь?
