– Шалишь, брат? Скучно? Ты большой, взрослый, делом займись.
Пес понуро опустил голову, кончик хвоста едва вилял.
– Цепь, конечно, нехороша. Так ведь вон ты какой! Боязно.
Урюк тявкнул. Не громко, не басовито, как прежде, а робко, даже заискивающе.
– Ты, конечно, отчасти и прав. В самом деле, где это видано – метлой.
– Эй, паренек! Ты его того… подержи, а? Или вот веревка под лестницей, ты его веревкой за ошейник, и к дереву, – Малков пытался говорить уверенно, но чувствовалось – он растерян и даже напуган.
– Зачем же – веревкой? Он этого не любит.
– Да кто его спрашивает! Перебаловал я его, вот и дурит. Ничего, шелковым станешь, и не таких обламывали! – хозяин слез с крыши, но к собаке идти не торопился. – Я его, понимаешь, в питомнике брал, денег отвалил немеряно, а он…
– Он на взводе.
– Чего?
– На взводе. В другой раз не лаять будет, а сразу рвать начнет.
– Это меня? Хозяина?
– А он не знает, что вы хозяин. Думает, чужой.
– Не видел он чужих, дурья башка! Кормлю, пою…
– Одеваю, – тихонько добавил Петька-Пирог, но Малков не расслышал. Или сделал вид, что не расслышал.
– Ему этого мало.
– Что ж, песни петь прикажешь? Лезгинку танцевать? Сказки на ночь рассказывать?
– Сказки бы неплохо, – Корнейка опустил руку на голову Урюку. Тот прижмурил глаза и заворчал, но не зло, как прежде, а мирно, умильно.
– Кто бы мне сказку рассказал, – вздохнул Малков. – А ты, я вижу, по собакам спец. Сечёшь.
Корнейка промолчал.
– У тебя что, много собак было? Или отец… как это называют – дрессировщик, проводник? Во, кинолог?
– Что-то вроде.
– У меня, понимаешь, это первая собака. С детства мечтал, ещё моложе тебя был. То одно мешало, то другое. А тут предлагают, возьми мол кобеля, задешево отдам (Малков либо позабыл, что отвалил кучу денег, либо сделал поправку на инфляцию). Я и взял. Да как-то не ладится у нас. Я книгу купил, но там всё больше про щенков, и вообще, книжная мудрость дешевая… Ты бы его того… не поучил? «Сидеть», «место», «охраняй», и всё такое. Не думай, я не даром, заплачу… Если сможешь, конечно.
– Смогу, – согласился Корнейка.
– Вот и ладно. Пусть слушается, а я свою собаку не обижу. Всегда и косточку дам, и будку теплую на зиму обеспечу, и всё, что положено, не сомневайся.
– Я и не сомневаюсь, – вежливо ответил Корнейка. – Только этого мало.
– А… А что ещё?
– Ее любить нужно, собаку. И кошку.
– У меня нет кошки.
– Так заведите. И корову любить нужно, у вас их четыре.
– Пять, – поправил Малков, – одну я племяннице отдал, у неё скоро сын будет, или дочь, пусть молока попьет,
– Ей, поди, скучно без вас.
– Племяннице? Это вряд ли.
– Корове.
– Ну, не знаю…
– Она ведь живая, не вещь.
– Так и молоко Людке, племяннице, не помешает.
– Телку подарите. Или деньгами.
– Деньгами… Ты, паренек, того… Не путай. Деньги одно, родственники другое. Деньгами не откупишься. Ну, берёшься Урюка натаскать?
– Берусь. Но только…
– Что?
– Зовите его Джой.
– Эх… – Малков закрыл калитку и пошел в дом.
– Ой, мальчики, мальчики, чего это вы? – Наташка притормозила рядом. Вытащила из ушей затычки и с любопытством смотрела на Корнейку. – Как это он не боится?
– Брат мой. Двоюродный, – пояснил Санька. – Он Урюка… То есть Джоя взялся перевоспитывать.
– Как интересно… Я тоже хотела, да только побоялась.
– Урюка? – Петька нахально встрял в разговор. Где он прежде-то был?
– Нет. Малкова. У него глаза странные. То карие, то голубые.
– Такого не бывает, – авторитетно ответил Пирог. – Глаза – это тебе не платья-юбочки. Один раз надел – и всё, носи, пока не сносятся.
– А у Малкова бывает. Да ты не поймешь, – протянула Наташка. – А вот Санька…
– Я понимаю, – торопливо сказал Санька. – Состояние души…
– Рядом, Джой, – скомандовал Корнейка, и пес послушно встал у левой ноги.
– Он теперь что, с нами? – обиженный Петька сделал вид, что Наташки и вовсе нет рядом.
– С нами. А что?
– Нет, ничего. Хороший Урю… нет, Джой. Хорошая собака.
Пес вопросительно посмотрел на Корнейку. Тот подсказывать не стал, думай, друг, сам.
Джой вильнул хвостом – чуть-чуть.
– А Равиль вас ждет, – Наташка слезла с велосипеда. Давно пора.
– Чего нас ждать. Вот мы все, как на ладони, – Санька пытался успокоиться. Действительно, чего волновался? А сердце продолжало колотиться, глупое.
Равиль и слыхом не слыхивал о Санькином Несостоявшемся Подвиге. Причина простая – он чистил погреб. Старая, прошлогодняя картошка, ее ровесница капуста, свекла – всё жухлое, мягкое, проросшее. Нужно будет и наш почистить. Отцу-то некогда, на стройке от зари до зари. Летние зори дорогого стоят, когда есть работа. Всю зиму отец просидел дома. То есть это так говорится – дома, на самом деле мотался и по деревне, и по округе, не будет ли какого дела. За что только не брался, да ведь деревенские и сами всё умеют. Жили на то, что матери в школе давали, но какие учителю деньги платят…
Санька тряхнул головой. Чего это он о грустном, когда лето впереди?
– Ты думал, я один приду, а я целое войско привел, – Петька-Пирог рукою показал на войско. – Корнейка с Урала, да Джой – он теперь Джой – с Арала. А Санька ты уже три года знаешь. С таким войском любой клуб в два счёта до блеска разнесем!
Веселился Петька нарочно, чтобы Равилю легче было принять помощь.
– Но… – и точно, колебался Равиль. Самолюбив и щепетилен, как говорила о нем Петькина мать.
– Никаких «но», мы пехота, а не кавалерия. Вперёд!
Насчет «в два счёта» Пирог загнул, разве счет у него на часы. Но все-таки они справились. Страшно подумать, сколько бы пришлось Равилю с Наташкой вдвоём стараться.
– И, словно по волшебству, с двенадцатым ударом часов старенький деревенский клуб превратился в сияющие чертоги!
– Мой учитель говорит, что пара рук, веник и швабра порой стоят волшебства, – Корнейка (конечно, Корнейка, как он мог сомневаться!) вытер руки о тряпку, подозвал Джоя и дал ему сухарик. – Заслужил.
Наташка протёрла последнее окно.
– Я бы выбрала волшебство – Наташка устала больше всех: мыла окна, а окон в клубе немало. – Взмахнешь волшебной палочкой, раз-два, и чистота вокруг, ни пылинки.
– Да, но ведь пока волшебную палочку зарядишь, тоже семь потов сойдет… – Корнейка чесал Джоя за ухом, и тот блаженно урчал, но так, что пол дрожал.
– Как это – зарядишь?
– Обыкновенно… Пустая палочка – как севший аккумулятор в твоем плеере, маши, не маши, одно.
Наташка с огорчением посмотрела на плеер. Аккумуляторы старенькие, садятся быстро.
– Думаешь, и у волшебников всё не просто?
– Закон сохранения энергии, он и в магии закон. Из ничего и выйдет ничего.
– Ты говоришь, будто с Гарри Поттером в одном классе учишься.
– Нет. У нас волшебных школ на Урале нет.
– А у нас и простую закрыли, в Чирки ходим, – перевёл разговор Санька.
– Давно что-то чирковских ребят не видно, – Равиль включил телевизор, что стоял в углу на столе, большой древний «Горизонт».
– А… Валька из города приехал, они теперь вокруг него копошатся, – Пирог отдыхал: закрыл глаза и развалился на стуле. – Он компьютер привез, Валька. Диковинка. Ничего, скоро и у нас их будет – как сору.
– Это почему?
– Ты не знаешь? – сделал большие глаза Пирог. – Великое Счастье свалилось на нашу деревню, а некоторые и ухом не ведут.
– Собрание сегодня в клубе, – пояснил Равиль. – Чирковские приедут, агитировать наших. Чтобы паи земельные заводу продали. Кто продаст, обещают на работу взять. Но только чтобы все продали, или хотя бы три четверти.
– Начнётся… – Санька слышал от родителей, что не всем завод по душе. Ладно в Чирках, всё-таки три километра, а если цеха построят здесь, в Норушке? Зато работа будет, спорил отец. Что толку в чистом воздухе, когда есть нечего? Один аппетит. Да ничего с воздухом и не станет, мировая технология. То-то они свои технологии к нам везут, возражала мать. Кто прав, кто не прав, Санька не знал. Но в Чирках завод, как дождевик, рос прямо на глазах. Санькин отец его строил. Не один, конечно, строил. Человек пять с Норушки устроились на стройке.