– “Когда”, госпожа Сатор. “Когда”, – философски парировал мужчина, четко вышагивая по светлому и неожиданно уютному коридору.

Решила ответить мудростью и сохранила молчание, отдав все свое внимание окружающей обстановке. Стены были нейтрального телесного оттенка, нижняя их часть закрыта деревянными панелями. С потолка лился мягкий магический свет из кристаллов, умело перемешанных с системой наблюдения. То и дело попадались картины с горно-морским пейзажем. Где-то на четвертом изображении я пришла к выводу, что это одно и тоже место, написанное с разных ракурсов. На ум пришел логичный вопрос, а где собственно может находится родовое поместье дарха? На их исконной земле, вблизи Рогатых скал, разумеется! Что ж, мои поздравления самой себе: теперь расстояние до столицы в два раза больше, а вероятность выбраться, если что, стремится к нулю.

Уровень тревожности только возрастал, пока мы шли по стильному и дорогому во всех смыслах особняку. Тот, кто обставлял этот дом, имел шикарный вкус, тягу к искусству и любовь ко всем оттенкам бежевого. Везде царило спокойствие и умиротворение, нарушаемое лишь скрипом моего чемодана. Собственно, именно этот звук привлекал повышенное внимание изредка встречающегося персонала к нашей гордой процессии. В какой-то момент ректор подозвал одного из встреченных нами дархов и велел ему приготовить покои для гостьи и заодно кивнул в сторону моего багажа. Я быстро прикинула, есть ли в нем хоть что-то подозрительное и рассудив, что ничего секретного там нет, передала вещи обслуге. И все это под пронзительный прищур Табурета. Целеустремленный все-таки мужик оказался – не сдается. Чувствую, что одежду мою любезно выложат в шкаф, сославшись на высокий сервис и обеспечение комфорта важной гостьи. В том, что персонал здесь имеет спецподготовку и отнюдь не в сфере мытья полов, у меня не было никаких сомнений. Один этот служивый, утаскивающий мой чемодан, как перышко, чего стоил, со своим ростом и косой саженью в плечах. Чувствую, это будут самые худшие дни в моей жизни. Я в окружении бугаев и рядом с не спускающим с меня подозрительного взгляда Табуретом.

– Господин ректор, – раздражение требовало немедленного выхода, – а с чего вы взяли, что мне потребуется здесь ночевать?

– О! Вы уже готовы к чистосердечному? – воодушевился солдафон.

Руки на груди сложились сами собой, на лице появился скепсис. Сверлить взглядом мужика снизу вверх было сомнительным удовольствием, но я пыталась. Даже на каблуках мой нос утыкался куда-то в район солнечного сплетения Табурета. Чувствовавшему свое физическое превосходство ректору даже хмуриться не приходилось, поэтому он иронично лыбился:

– И сколько же времени вам будет нужно, чтобы сварить антидот?

– Тр-и… – я очень вовремя спохватилась, – традиционно, все специалисты берут стандартные анализы. И мне просто необходимо их посмотреть, чтобы разобраться, чем вас отравили и какие нейтрализаторы мы можем использовать.

– Три дня? часа? Три минуты? – насмехаясь задался вопросом капитан, – еще ни разу вы не были так близки к провалу, госпожа Сатор.

“Тридцать минут, болван” – посетовала про себя. Нужно срочно брать себя в руки, расслабляться нельзя вообще. За бодро шагающим куда-то мужчиной отправилась следом, будто темный дух-преследователь. Ректор же выглядел отвратительно довольным, словно его великий Оп облагодетельствовал. Осмыслить чужую радость даже не пыталась: ничто не тешит самолюбие разведчика так сильно, как чужой провал. Хоть и не состоявшийся.

Пока я раздумывала, почему капитан Мурес не прибег к силовым воздействиям в адрес моей персоны, мы начали спускаться в какой-то подвал. Чем ниже уходила лестница, тем сильнее волнами накатывала паника. В какой-то момент Табурет в весьма требовательной манере высказался:

– Только давайте без обмороков, госпожа Сатор. Вы так шумно и нервно дышите, что даже умудряетесь действовать мне на нервы. Сегодня, так и быть, пыток не будет, только алхимическая лаборатория.

– Увы, не могу обещать вам того же. Зельеварение, знаете ли, без пыток над подопытным неэффективно, – злорадно пообещала я.

И гордо обогнув капитана, замершего от моей дерзости ледяной глыбой, прошла в просторную комнату с кучей склянок, котлов и прочей утварью. На меня тут же набросился сухонький старичок, даже, кажется, ниже меня ростом:

– Посторонним вход запрещен! – белые густые брови оживленно задвигались, привлекая все мое внимание, – деточка, вы что тут забыли?

Несмотря на весьма грозные интонации и ворчливый вид, от деда прям веяло душевным теплом и зашкаливающей бодростью. Этот сухофрукт с плешиной на голове фору даст кому угодно.

– Без паники, Калат, эта деточка – та самая отравительница, – без тени сомнения заявил вошедший вслед за мной табурет.

Что же, должна признать, тактику давления он выбрал идеальную. А уж добавив туда это уничижительное во всех смыслах обращение, ректор перешел ту грань, после которой меня покидает здравый смысл.

– Капитан Мурес не прекращает меня обвинять в этом, а я всего лишь хочу помочь, – благодушие так и прет, – господин Калат, верно?

– О! Моя дорогая, не скромничайте! – заискрился нездоровым энтузиазмом дед, – для всех прочих я профессор Агна, но вы зовите меня просто Калатом!

Сдержать даже внешнего удивления не получилось. Этот старик был широко известен в научных кругах, и от своего учителя мне неоднократно доводилось слышать очень высокие отзывы о профессоре. Провести такого специалиста невозможно, да и видно по нему, что он жуть какой дотошный. Капитан подложил мне не просто свинью, а целый табун бешеных кабанчиков.

– Что ж, раз у вас тут полное взаимопонимание, мне пора, – не разделил стариковского воодушевления Табурет и даже развернулся в сторону выхода.

– В смысле пора? А как же я узнаю, что с вами?

Играть растерянность и удивление старалась искренне. Если ректор решил оказывать на меня такое давление, то надо сильнее верить в собственную невиновность. Так ему будет гораздо тяжелее подловить меня на всяких каверзных вопросах. Мужчина замер в проходе и раздраженно ко мне обернулся:

– Калат все вам расскажет, госпожа Сатор.

– Так не пойдет. Они уже искали и ничего не нашли. При всем уважении, профессор, – извинилась, обращаясь к старику, – мне необходимо все расспросить лично. Вдруг вы рассказали какую-то деталь, которую другие не сочли важной?

Это был ну очень тонкий лед и очень полыхающий взгляд капитана. Однако, не смотря на внутреннее плохо скрытое негодование, Табурет развернулся ко мне и сложил руки на груди и даже одну бровь поднял: мол, ну давай, спрашивай. Но нет, мой дорогой хладнокровный разведчик, сейчас все будет по-моему. И заявив, что мне нужна пара минут на подготовку – подхватила профессора под локоток и увлекла вглубь шикарной лаборатории. Чего тут только не было! Просто мечта. Столько всякого оборудования: различных котлов, горелок, печей и плит. Много разных столов для различных нужд, полок с баночками, колбочками и тюбиками. Закрались шальные мысли, что для зелий пятого класса опасности ингредиенты здесь тоже найдутся, даже те самые пресловутые слезы невинной мыши. Оставалось надеяться, что подвал защищен от взрывов так же хорошо, как и оборудован. Все-таки дед был в первую очередь алхимиком и едва ли такой рациональный вояка, как ректор, засунет под свой дом источник повышенной опасности, не продумав систему изоляции в случае чего.

Через десять минут я была в полной боевой готовности. По центру лаборатории мы поставили добротный деревянный трон, хотя старик заверял меня, что это кресло. На полках нашлась пара чистых колбочек для будущих анализов. Табурет был усажен на трон, являя собой очень воинственную и мрачную конструкцию. Откровенно говоря, мужчина был широковат для этого сиденья. Парочку особенно гадких укрепляющих организм настоев я сварила за пару минут, исключительно из самых благородных побуждений. Месть – это вообще святое. Ректор же косился на котелки без всякого пиетета, со сплошным подозрением. Вот и лечи его после этого.