— Вам нравится Веласкес, Клариса?

Вот так значит, Клариса. Даже обращение эманум опустил, не говоря уже о Его Сиятельстве. Ладно. Мы девушки из другого мира негордые, мы злые и память у нас хорошая.

— Веласкес — гений. И он велик, — ответила я то, что на самом деле думала.

— Я спросил не это. Я спросил нравится ли он вам? — мой ответ его позабавил, потому что губы тронула легкая улыбка.

— Нет. Его картины меня пугают, — снова честно ответила я.

Не видела никакого смысла рассказывать про гения Веласкеса, пускать пыль в глаза глубиной и многогранностью его «Менин». Меня спросили не это.

— Замечательный ответ, Клариса. Дайте угадаю, вы предпочитаете Раффаэль да Урбино? — и снова я его обрадовала, потому что он снова улыбнулся, но не ехидно, а весело.

— В моем мире его зовут Рафаэль Санти, но да, вы угадали. Еще Боттичелли «Рождение Венеры» мне как-то ближе, чем пьяный Вакх в окружении сатиров.

— Да, я помню, читал отчет, как де Алеманьа привез для вас «Весну» в Лютецию. Это было романтично. Я был удивлен, что он еще способен на такие жесты, — а вот теперь в его голосе слышалась насмешка.

Рихард что, отдавил ему его любимую мозоль? Или шампанским залил обожаемый пиджак с кружевами ручной работы? Ну, так я уверена, что это он специально. Не сомневаюсь в злом умысле моего мужа. Но вслух я спокойно ответила:

— А еще он вытащил меня из склепа с древним призраком, и из Бастинды, где я умирала от обезвоживания и лихорадки. Эти отчеты вы тоже читали?

— Доводилось. Но, давайте вернемся к Веласкесу. Что вам на картине кажется особенно примечательным? — как ни в чем небывало продолжил он.

К Веласкесу? Я думала, мы вернемся к цели моего визита. Хорошо, Веласкес так Веласкес. И я снова посмотрела на картину.

— Наверное, сам Вакх. Он тут единственный выделяется светлым пятном. Все остальные написаны приглушенно и мрачно.

— Безусловно. Вакх — бог виноделия. Он подарил людям радости алкоголя. Вот только согласно мифам на него самого алкоголь не влияет. И это делает его уникальным, — он больше не смотрел на картину, наоборот пристально разглядывал меня.

— Что же тут уникального? Многие способны много выпить и при этом не захмелеть, — возразила я.

— Нет. Я немного о другом. Все, что мы делаем, так или иначе, накладывает на нас свой отпечаток. Будь это деньги, власть, любовь. А Вакх пьет и не пьянеет. Это, согласитесь, необычно. Нельзя, побыв учителем, не научиться поучать всех и вся. Нельзя разучиться командовать и отдавать приказы. Сложнее с любовью, она тоже уникальна. Можно научиться не любить, — все это он проговорил менторским не терпящим возражения тоном.

Ага. Сейчас. Шнурки только проглажу и побегу соглашаться.

— Если человек любит, то он не может этому разучиться. Это или дано, или нет. Можно разлюбить, можно переключиться на любовь к ребенку, к искусству, к работе, ко всему миру. Но ты или умеешь это делать или нет. А еще можно трепетно и нежно любить только самого себя. Это тоже встречается.

— Вот как? А что же Вакх? — меня разглядывали как пришпиленную бабочку на подставке.

— Вакх пьет и пьянеет, просто ему на это нужно больше вина. Еще Микеланджело первым изобразил пьяного Бахуса с чашей и виноградом. Что касается Веласкеса, то посмотрите на тело его Вакха. Оно белое, рыхлое и даже слегка полноватое. Его взгляд, смотрящий в сторону. Он пьян. И будет пьяным. Он бог вина, ему это по работе положено.

— А лица его спутников? Вам они нравятся?

— Да. Веселые, наслаждающиеся жизнью и вином. Они молодцы. И этот в центре улыбается просто и открыто.

— Тогда почему же картина вас пугает, Клариса?

— Потому что это простые люди. Их жизнь тяжела и безрадостна. И они пришли к богу вина, чтобы забыть печали и горести. Но от этого временного облегчения их жизнь легче не станет, — возможно немного резко сказала я.

— Отлично, что вы это понимаете, Клариса, — он перестал улыбаться и в его взгляде появился холод.

— И что в этом отличного? — решила я уточнить.

— Пока вы не найдете Магический Грааль ваша жизнь простой не будет. Вы можете рожать детей, выходить замуж, посещать балы и приемы, но это как чаша с вином, что держит в руках этот веселый человек в центре. Вы должны его найти и как можно быстрее, — припечатал он.

— Я именно этим и занята…

— Нет. Все ваши мысли, чувства и помыслы должны быть устремлены только на поиски. Это ваше предназначение. А у вас сейчас медовый месяц, я так понимаю? Ну, вот вам и дали понять, что не тем вы заняты. Вашего брата обвинили в убийстве? Всего лишь? А ведь мог и сам пострадать, приди он в тот дом на несколько минут раньше. И присоединился бы к трупам на кровати. А так только подставили, — зло, жестко и даже немного грубо прозвучало в тишине музея.

— Кто? Это сделали вы? — я натурально зашипела на него. Убью. Вот прямо здесь и сейчас.

— Успокойтесь! Нет! Я не отдавал такого приказа. Более того, я помогу вам. Ваш муж уже сделал более чем достаточно и вашего мальчика с минуты на минуту выпустят. Но я сделаю вам подарок и выдам полиции убийцу несчастных юных несок, — он прищурился и стал похож на ядовитую змею.

— Вот как? — ладно не буду убивать.

— Отпустить вашего брата отпустят, но он останется под следствием пока не найдут убийцу. И вы застрянете в этом городе. И прекратите поиски, а Грааль не терпит постоянства и статики. Ему нужно движение и хаос. Ваше окружение и вы сами его излучаете. Так что я помогу, — и как я могла даже на минуту подумать, что его улыбка может быть искренней.

— Что вы хотите взамен?

— Сущие пустяки. Вы поедете в Брюссель, это не так далеко отсюда и вам по пути. И сходите там в музей. Хочу подтвердить одну свою догадку. И всё, — и он мило улыбнулся, ну, наверное, это в его понимании должно было быть милым.

— Хорошо. Мы съездим, — надеюсь, Рихард поймет.

— Ну, вот и отлично. Не смею вас более задерживать. Буду с нетерпением ждать новой встречи, — он встал и, взяв мою руку, поднес её к своим губам.

Герцог фон Мёнерих развернулся и вышел из залы музея, оставив меня сидеть на диванчике перед бессмертным творением Веласкеса. Как будто нырнула в пруд к пиранье, а она меня не сожрала живьем, а только понадкусывала и выплюнула. Навалилась усталость и захотелось спать. Все-таки ночь на ногах, переживания за Акке и вот теперь этот разговор. Всё это порядком меня вымотало.

Я откинулась на спинку дивана и на секундочку прикрыла глаза. Родные руки обняли меня, и я почувствовала, как Рихард сел рядом. Я не открывая глаз, уткнулась ему в грудь и спросила.

— Ты любишь Веласкеса?

— Предпочитаю Питера Брейгеля Старшего, дорогая. Поехали в гостиницу, ты устала. Арчибальд сейчас туда же привезет Акке. Сможешь перед сном поорать на него всласть, — сказал Рихард поднимаясь, и увлекая меня за собой.

— Сил нет орать. Давай ты это на себя возьмешь? — он вел меня из музея, крепко прижимая к себе.

— Э, нет. Я взял на себя Себастьяна и Габриэля. А вот Акке на твоей совести. Я не собираюсь связываться с буйством подростковых гормонов и рыцарской бесшабашностью, — последовал ответ.

— Хитренький какой. Они выросли и поумнели, кажется.

— Вот именно, что это только кажется — улыбнулся Рихард.

— А давай поручим это Арчи? Уверена, он найдет нужные слова, — уцепилась я за хорошую идею.

— Даже не думай отлынивать. Арчи проведет беседу, но ты должна поорать и порыдать. Это тоже работает. Расскажешь, о чем ты с ним говорила? — последовал серьезный вопрос, и мне не надо было уточнять о ком речь.

— Да, разумеется. А как ты меня нашел?

— А я и не терял. Ты же взяла охрану и предупредила всех куда идешь. В следующий раз не ходи одна. Дождись меня, — он усадил меня в машину и прижал к себе.

— Хорошо.

— Люблю, когда ты со мной соглашаешься, — это было последнее, что я услышала, перед тем как крепко заснуть.

Проснулась я ближе к ужину и в самом деле устроила Акке взбучку. И не за то, что полетел сломя голову спасать девушку, а потому что полетел туда один. Меня как Остапа понесло, и я приплела «Трех мушкетеров», «Сердца четырех», Натаниэля Бампо и Чингачгука Большого Змея. Вспомнила почти всех подростковых героев, и они всегда действовали вместе с друзьями. Меня слушали, открыв рот. Причем Габби и Себ тоже присоединились.