Фартучек взмывал вверх вместе с юбкой, а я вдруг ощутила себя невесомым перышком.

Так бы и танцевала, наслаждаясь музыкой, но дверь неожиданно распахнулась. На красивом лице Грэйс мелькнуло недовольное выражение.

— Я не разрешаю тебе танцевать!

Я слегка опешила.

— Почему? Я же не мешаю…

— Занимайся работой!

— Я уже все сделала, — я показала ей влажную тряпку. — Все чистенько, Грэйс.

— Называй меня мисс Торнхилл! — прозвенел ее голос.

— Хорошо, мисс Торнхилл, — немного растерявшись, я потупилась.

Все же она была старше. И моей хозяйкой, как ни крути.

— Больше не танцуй!

— Но я же никому не мешаю, — я опять за свое. Никак не понимала, что ей не понравилось.

— Это что же получается?! — разозлилась девочка. В серо-голубых глазах вспыхнул гнев. — Я плачу за уроки балета, а учиться будешь еще и ты? Я не разрешаю!

Она капризно топнула ногой. Учитель танцев поспешил ей на выручку, шикнув на меня и прогнав из зала взмахом руки.

— Иди, иди. Не мешай.

Меня это сильно задело. Какая ей разница, если ее занятия уже оплачены и она танцует в той зеркальной комнате, а я всего лишь за дверью?

Очень скоро я узнала, что наш ангелок на самом деле им не являлась. Только на глазах у родителей она невинно хлопала глазками, прилежно училась и хорошо себя вела. Когда мы были с ней наедине, она превращалась в самую настоящую фурию.

Она не рукоприкладствовала, нет. Но метко обижала словами и действиями.

Когда мистер Торнхилл попросил ее перебрать свою одежду, чтобы отдать ненужную мне, она изрезала ее ножницами, превратив в лохмотья.

То же самое происходило и с игрушками, и с книгами.

Едва хозяин дома стал ругать ее, как миссис Торнхилл встала на ее защиту.

— С ума сошел! Какую-то оборванку ставишь выше своей дочери! Это немыслимо! — воскликнула она.

— Но Лора, ее поступок крайне отвратительный! — возмутился глава семейства.

— Да что ты? Просто она протестует, это выражение ее эмоций. Не всем нравится, что ты тащишь в дом кого попало, знаешь ли!

— Лора!

— Дэвид!

Пока они ругались, Грэйс довольно улыбалась, глядя на меня из-за спины своей матери.

Иногда случалось, что ребята были вынуждены принять меня в свою компанию. Обычно это происходило, когда в доме Торнхиллов был праздник. Тогда к ним съезжались все семейства со своими детьми.

— Возьмите Диану с собой, нечего ей в бунгало прятаться, — беспрекословным тоном заявлял мистер Торнхилл, и его дети не смели ему отказать.

Так вскоре я познакомилась и с Эмили Эванс, которая потом тоже переедет в Англию вслед за своим любимым, устроив своим предкам настоящий скандал.

В один из таких праздников, вечером на Рождество, мы сидели с ребятами в патио у бассейна. В тропиках праздник не ощущался совсем, даже искусственная наряженная елка не вызывала никаких чувств. Алекс, к тому же, сказал, что этот праздник мы с матерью должны праздновать в другую дату. Что мы ортодоксальные христиане, для нас Рождество наступает седьмого января.

К религии и, тем более, к разнице в ней я относилась равнодушно. Никак. Никто меня с детства ничему не учил, и ничего в мою голову не вкладывал.

Я вообще многому училась у окружающих людей, а не у родной матери. Как она получила эту работу, так ей совсем стало не до меня. Но мне многое втолковывал мистер Торнхилл, Алекс (потом, когда мы уже немного подружились) и некоторые из прислуги в доме. Например, я могла часами доставать садовника Диего, расспрашивая о чем-нибудь. Старый кубинец был, не сказать, что шибко умным, но часто говорил мне мудрые вещи, которые я пыталась запомнить.

Так однажды он сказал мне интересную фразу. Все люди — разные, и право отличаться от других надо отстаивать до конца, не заботясь о последствиях.

Ах, как жаль, что тогда я протестовала этому. Я хотела быть как все. Как они.

Я росла жутко завистливой девчонкой. И меня саму это угнетало.

«До чего ж сегодня у Грэйс чудесное платье. Мне бы оно тоже пошло».

«А у Эмили невероятная сумочка. Жаль, у меня такой нет».

«Как красиво блестят при свете уличных лампочек рыжие волосы Стэффи».

«Может быть, этот купальник станет ей мал и она мне его отдаст?»

И так далее, и тому подобное.

Даже в тот вечер я постоянно сравнивала себя и других девочек. От одежды и обуви, до черт лица и прочего. Я не любила свою внешность.

Никто не замечал моих внутренних терзаний. Они общались между собой, смеялись, пока я тихо приютилась в сторонке. Грэйс была самой старшей в компании, все ребята ее боготворили. Она умела организовать классные игры, всегда находила занятие, сочиняя на ходу. У Грэйс была буйная фантазия. Все ее очень любили.

Не смотря ни на что, мне было с ребятами интересно. Я всегда к ним тянулась.

Что говорить, я была всего лишь ребенком шести лет, который жаждал общения со сверстниками.

— Так, я придумала! — Грэйс подскочила на месте и хлопнула в ладоши. — Мы устроим аукцион!

— Аукци-что? — переспросила Эмили.

— Аукцион — это продажа чего-нибудь человеку, который предложит максимальную цену, — пояснил Алекс.

На нем была белая льняная рубашка, подчеркивающая карибский загар и синие парусиновые брюки. Выгоревшие на солнце волосы растрепались, потому что у него была привычка постоянно запускать в них пятерню, когда он о чем-то думал. Сейчас он сидел на бортике бассейна, скинув легкие мокасины и опустив ноги в прохладную воду. Я бы тоже так сделала, но миссис Торнхилл ни под каким предлогом не разрешала мне даже близко подходить к бассейну. Купаться, разумеется. А сливать воду, вылавливать листья, чистить его — этим я занималась по умолчанию вместе с матерью и другими горничными.

Я тайком наслаждалась его красотой, и вообще тогда была, кажется, по уши в него влюблена. Если понятие влюбленности может существовать в шесть лет.

— А что мы будем продавать? — спросила Стэффи.

Она была на год старше меня и уже ходила во второй класс.

— Что угодно! — воскликнула воодушевленная Грэйс. — Хоть заколку, хоть шляпку, хоть туфельки. Что сам пожелаешь. Если цена не устроит, всегда можно отказаться.

— Я уже отказываюсь, — влез Джексон. — На кой фиг мне ваши шляпки и туфельки?

Все засмеялись, и я тоже. По мне тут же прошелся быстрый взгляд Алекса. Он часто смотрел на меня, когда я смеялась. Во мне теплилась глупая надежда, что я красиво смеюсь. Заразительно. Диего говорил, что так и есть.

— Ладно, мы будем продавать что-нибудь такое, что всем интересно.

— Например?

— Дайте подумать, что у меня тут с собой… — она начала ковыряться в объемной сумке. — Ну, например, я могу продать несколько коллекционных комиксов. Такие выпуски нигде не найти. Мамочка для меня заказывала специально из Англии.

При виде выуженных наружу комиксов тут же начался возбужденный гвалт. Комиксы все обожали и коллекционировали. Даже у меня была парочка.

А когда она сказала что один из них будет про Невероятного Халка, мальчишки словно с ума сошли. Впрочем, и девчонки тоже.

— Грэйс! Ты мне их обещала! — расстроился Алекс. Даже со своего места мне было видно, как подрагивают его ладони.

— Извини, братишка. Ты можешь их купить.

— Я куплю! — Феллроуз был настроен решительно. — Называй цену, я ее все равно побью. Ну сколько? Сто фунтов? Двести?

— Неа, — помотала головой хитрая лиса. — Меня не интересуют деньги, Джекс. У меня их итак много.

— Что же ты хочешь? — в зеленых глазах недоумение.

— Я хочу действие. Например, прокукарекать нам рождественскую песню.

— Чего?! Буду я еще кукарекать на глазах у всех! — мальчишка надулся.

Все начали возмущаться, но Грэйс деловито пожала плечами и по-царски уселась в шезлонг.

— Давай я поменяюсь с тобой на что-нибудь, — чуть ли не взмолился Алекс, с вожделением глядя на комиксы в ее руках. — Я могу отдать тебе автограф Пабло Миланеса (кубинский композитор, поэт, гитарист и певец, — прим. автора) прямо сейчас!