Савка лежал и думал. В такое отчаяние, в такое беспросветное положение он никогда еще не попадал. Куда ж ему податься и что делать? Где он теперь приткнется?.. Вспомнилась камера, где его допрашивали следователи и страшный Адольф.
Шустрый, длинный и этот самый палач Адольф в лес не поехали. Они остались в живых, и горе будет Савке, если он попадется им в руки. Его спросят, почему партизаны не расстреляли его вместе с агентами контрразведки… От этих мыслей Савку пробирала дрожь.
И почему он не вернулся тогда, когда шел из леса, повстречавшись с дедом Талашом, и не рассказал Тимоху Будику все, не признался ему, кто он есть на самом деле! Этого Савка не может простить себе. Тимох Будик, старый знакомый, не выходит у Савки из головы. За Тимоха Будика ухватился он теперь, как хватается за кочку среди трясины человек, чтоб не погибнуть и не уйти с головой на темное дно болота. Лежа в своей норе, Савка увидел теперь маленький просвет, и он притягивал его к себе, как слабая, еще не совсем ясная, но все же надежда.
Несколько дней слонялся Савка по Карначам и его околицам, чтобы встретить Тимоха Будика. Терпеливо выжидал он на той дороге, по которой не так давно вел его Тимох к деду Талашу. При каждом удобном случае он расспрашивал карначевцев про Тимоха, но тот не показывался. Савка все же не терял надежды найти его. Наконец утречком, когда еще не совсем рассвело, Савка решился зайти во двор Тимоха.
Встретил он Тимоха во дворе, возле гумна.
За эти дни мучительных переживаний Савка похудел и осунулся. Он был похож теперь на человека, снятого с креста.
— Здорово, Тимох! — с виноватой усмешкой, боясь посмотреть Тимоху в глаза, приветствовал его Савка.
Тимох глянул на Савку и вздрогнул, будто перед ним стоял не Савка, а Савкина тень с того света. Минутку он стоял молча и неподвижно, потом подозрительно огляделся по сторонам.
«Откуда ты взялся и какая холера принесла тебя сюда и зачем?» — мысленно спросил Тимох Савку, а вслух сказал:
— Чего тебе нужно?
Голос Тимоха звучал сурово.
— Не сердись, Тимох, я сейчас уйду. Хочу только поговорить с тобой. Я ищу тебя все эти дни.
Тимох настороженно взглянул на Савку, ощутив неясное беспокойство.
— А что тебе надо от меня? — все тем же холодным тоном спросил Тимох.
— Я не так виноват, как вы думаете.
— Ну, так что с того? Тебя ведь отпустили.
— Я хочу, чтоб вы знали правду.
Тимоху не все было ясно в этом деле, и потому он спросил более мягко:
— Какую правду?
— Я, Тимох, знаю свою вину: я взялся за грязное, подлое дело. Уговорили меня войт и его компания, чтоб я стал фальшивым партизаном и доносил им на вас… Талашов Максим направил меня к тебе: я расспрашивал его, как найти партизан. Сначала он не говорил про вас ничего. А потом…
— …а потом сам старый Талаш сказал Максиму, чтоб он показал тебе дорогу ко мне, — перебил Савку Тимох.
— Сам Талаш? — удивился Савка.
— И я тебе скажу правду: раньше, чем ты пришел к нам в лес на разведку, мы знали уже все твои секреты и про твой сговор с войтом.
Савка удивился еще больше. А Тимох подпустил еще туману в глаза:
— Чудак ты, — сказал он, — ведь мы знаем, какие у кого мысли шевелятся в голове, особенно если это предательские мысли. И мы знали, что ты приведешь к нам своих панов.
Тимох залился дьявольским смехом.
Савка окончательно растерялся и, пораженный, смотрел на Тимоха. Только теперь догадался Савка, почему так дружно встретили там, в лесу, «панов», как называл их Тимох.
— Если вы все знаете, — начал сбитый с толку Савка, — то должны знать и про то, что я отступился от войта и от своей службы ему.
— Однако панов ты привел, — возразил беспощадный Тимох.
Савка опустил голову: что скажешь против правды?
— Но ты, Тимох, не знаешь, чего это мне стоило. Я сам, по своей воле, ни слова не говорил, никого из вас не выдавал. Ни войту, ни на следствии. А меня мучили, пытали. Мне растягивали жилы и кости. Но я все равно не признавался. Только когда снова потащили на дыбу, я не выдержал… Мо́чи не было выдержать…
Но и эти слова не тронули сурового Тимоха.
— Значит, ты нетвердый человек, — сказал он.
Против этого довода Савка не мог возразить.
— Когда я возвращался из леса… как проводил ты меня к шалашу… я хотел вернуться и признаться, что меня подослали войт и его дружки.
— Но ведь ты не вернулся.
— Да… Не хватило смелости признаться. Но я не думал тогда, что дело так обернется. Дрался с ними. Войту бок ножом пропорол. Вырвался от них, убежал. Если бы меня тогда не поймали и не отдали в руки палачей, я пришел бы к вам. Непременно пришел бы!
— Тогда было бы другое дело, — сухо отозвался Тимох.
Савка надеялся, что его признание и раскаяние хоть слегка тронут Тимоха, что Тимох посочувствует ему, поймет и поддержит его в этот тяжелый час. Но Тимох по-прежнему относился к Савке сухо и даже враждебно и не вымолвил ни одного слова сочувствия. Та пропасть, что лежала между Савкой и партизанами, оставалась такой же темной и непреодолимой.
Разговор оборвался.
О чем же еще говорить?
Савка постоял немного, а потом сказал:
— Ну, я пойду.
— Ну что ж… — отозвался Тимох, лишь бы только отозваться.
Савка замялся.
— Может, ты дашь мне кусочек хлеба в дорогу? — робко попросил он Тимоха.
— Что ж, можно… Пойдем!
Подошли к хате Тимоха. Савка остановился во дворе. Тимох вынес ему большой ломоть хлеба. Савка взял, поблагодарил.
— Ну, бывай же здоров.
— Бывай.
Савка ступил шаг, остановился.
— Никогда больше не сделаю вам ничего худого. Не сделаю, Тимох. Мне совестно смотреть вам в глаза, но я искуплю вину перед вами… искуплю чем только смогу. Скажи это старому Талашу и Мартыну Рылю.
Савка расчувствовался. Глаза его наполнились слезами. Хотел еще что-то сказать, но голос его оборвался. Он тяжко вздохнул.
— Человеком стать хочу, — сказал Савка.
— Ну-ну, — отозвался Тимох.
В этом «ну-ну» Савка услышал нотку сочувствия, и ему стало легче.
Высокая худощавая фигура Савки скользнула вперед и вскоре исчезла в глубине двора за строениями и деревьями. Тимох постоял немного, провожая Савку взглядом.
«Может, и в самом деле человеком станет,» — подумал Тимох.
Долгое время про Савку ничего не было слышно. Ни в Вепрах, ни в Примаках его не видели. О нем ходили противоречивые слухи. Одни говорили, что Савки уже нет в живых, что его убили партизаны. Другие утверждали, что Савку забрали поляки и прикончили его в тюрьме. Третьи держались того взгляда, что Савку и сам черт не возьмет, что такие люди, как Савка, не пропадают. Мнение этих людей основывалось на том, что Савка не впервой исчезает на многие месяцы, а потом возвращается. И они не ошиблись.
Как только растаял снег и схлынуло половодье, а земля немного подсохла, Савка тайно вернулся в свою хату и даже принес кое-какие гостинцы жене и детям. Строго-настрого приказал он домашним никому ничего не говорить о нем, будто его и на свете нет. Дома он разузнал, как живут и хозяйничают войт и его дружки. Целыми днями Савка где-то пропадал и никому не показывался на глаза. Важный план придумал Савка, над ним он и ломал свою голову. Савка не забывал того, что сказал на прощание Тимоху: что он хочет стать человеком.
Прежде всего Савка выведал то место, где часто собирались партизаны. Это была только частица задуманного им плана. Выполнив это, он сразу же приступил к осуществлению своего замысла. Пришлось ему потрудиться почти всю ночь…
Неслышно, как тень, вошел Савка во двор Кондрата Бирки. Приставил руку к одному уху, потом к другому — тихо, деревня спит глубоким сном. Пес Бирки, которого Савка загодя обласкал, дружелюбно помахивал ему хвостом, а из конюшни доносилось фырканье племенного жеребца, красы, гордости и утехи хозяина. Но ворота конюшни были толстые и крепкие и заперты изнутри засовом. Савка зашел с другой стороны конюшни. У него был уже на примете камень, лежавший у нижнего бревна сруба. Савка прилег, отгреб от камня землю и потихоньку откатил его в сторону, а ямку углубил, расширил и пролез в нее. Через минуту он был уже в конюшне и гладил жеребца. А потом подошел к воротам и осторожно отодвинул засов. Без шума и скрипа отворил ворота и вывел жеребца во двор, провел его двором за гумно, а оттуда — в лес. Но Савкина работа на этом еще не закончилась. У войта и у Бруя было по паре ладных, откормленных волов с огромными рогами. И трудно было сказать, чьи волы лучше — войта или Бруя, тем более трудно, что и сами хозяева не сходились взглядами на этот счет.