— Ты даже не собираешься отрицать, что к вам относятся по-особому, не так ли?

— С какой стати? Еще пару лет назад это была территория Фитца. Он приводил сюда старшеклассников, чтобы трахаться. Мы с Паксом начали появляться здесь, чтобы он не приходил. И застолбили наши права. Никто не бросал нам вызов. Это место не было нам дано, любовь моя. Мы взяли его сами.

— Не смей! — Ее голос срывается на последнем слове. — Ты не имеешь права так меня называть. Мне плевать, если это пустой термин, который ничего для тебя не значит. Ты не должен использовать это слово, когда разговариваешь со мной. Больше никогда.

— Кэрри…

Она швыряет что-то на пол к моим ногам. Оно приземляется с громким шлепком и скользит по ковру, сталкиваясь с моим ботинком. Вместо того чтобы посмотреть вниз, чтобы увидеть, что это, я пристально смотрю на девушку, отказываясь отводить взгляд.

— В отношении тебя это никогда не было пустым термином. Я знаю, что означает это слово. — Карина собирается огрызнуться на меня, но я останавливаю ее, прежде чем она успевает заговорить. — Почему ты сказала Элоди, что мы были вместе всего пару дней? Ты переписала всю нашу историю.

Девушка качает головой, гнев искажает ее черты. Даже в такой ярости от нее все равно захватывает дух.

— Как ты думаешь, почему? Я была смущена. Не хотела, чтобы она знала, как долго я позволяла тебе манипулировать мной.

— Я не манипулировал тобой. И ни разу тебе не солгал.

Она стискивает зубы.

— Просто остановись. Ты обманывал меня несколько месяцев, а я позволяла тебе это делать. Сама виновата. — Она плотнее кутается в кардиган. — Но теперь я усвоила урок. Ты не можешь смотреть мне в глаза и заставлять меня... заставлять меня чувствовать… — Кэрри тяжело дышит, как будто то, что она не может сказать, причиняет ей сильную боль. — Я больше никогда не поверю ни единому твоему слову, так что перестань попусту тратить время и возьми тетрадь.

Значит, это безнадежно. После телефонного звонка Олдермена, когда он велел мне загладить вину перед Кэрри, я каждую свободную минуту пытался придумать, как бы мне это сделать. Часть меня была уверена, что, если я посмотрю ей в глаза, все объясню и скажу, как сильно ее люблю, она увидит мою искренность и поймет, что я говорю правду. Но все это бесполезно. Она увидит честность и боль в моих глазах и объяснит и то, и другое впечатляющим актерским мастерством. Я облажался, как бы ни пытался это исправить.

Все действительно кончено.

Я наклоняюсь и поднимаю тетрадь, которую она бросила мне под ноги, вертя ее в руках. Она тяжелая. Красивый переплет, кожа мягкая, как масло, и податливая под моими пальцами.

— Что это? — Я открываю ее. Внутри страницы покрыты петляющими черными и синими чернилами — очень девчачьим, детским почерком, покрывающим каждую страницу.

— Дневник Мары. Последние несколько страниц читаются не так, как остальные записи. Все это на самом деле не имеет смысла. Такое чувство, что она пытается во что-то впутать Рэна. — Кэрри шмыгает носом, прижимая тыльную сторону ладони ко рту. Ее глаза ярко блестят, мокрые от слез, которые она явно не хочет проливать.

— Рэна? — Я пролистываю и прочитываю страницы, пытаясь понять, о чем она говорит. — Это чушь собачья. Мы должны сжечь его. Зачем ей пытаться впутать его?

— Я не знаю! Это не имеет ко мне никакого отношения. Этого никогда не было. Я даже не должна быть здесь прямо сейчас!

— Ты совершенно права. И мне очень жаль, — шепчу я. — Боже. Это просто... после всего, наркотиков, сделки с Фитцем... Я просто не хочу, чтобы что-то из этого навредило кому-то из нас в будущем.

Лицо Кэрри становится несчастным. Она подходит ко мне — ближе, чем когда-либо за целую вечность — и берет у меня дневник.

— Мы не можем его сжечь. Копы должны знать. Что, если здесь есть что-то важное? То, что ты просишь меня сделать… Это несправедливо. Должны быть последствия. Он не может просто... — Она замолкает, и из нее вырывается рыдание. Слезы наконец-то пролились и текут по ее щекам. — Нельзя допустить, чтобы ему это снова сошло с рук. Что, если... что, если он причинит боль кому-то еще? Что, если он причинит боль Элоди?

— Ты, должно быть, шутишь. — Как она может даже предположить такое? Она видела, как этот ублюдок смотрит на Элоди. Знает, как сильно он заботится о ней. К лучшему это или к худшему, но мы все это знаем. Рэн никогда не обидит Элоди, и Кэрри тоже это знает. — Ты же знаешь, что Рэн ни хрена не сделал с Марой, кроме того, что назвал ее шлюхой в столовой. Ты набрасываешься на него, потому что злишься на меня, и на этот раз парень этого не заслуживает. Ты же знаешь, что это больше связано с Фитцем, чем с ним.

Упрямство, которое я находил таким милым, когда мы с Кэрри были вместе, поднимает голову. Ее взгляд суров. Две крошечные морщинки прорезают кожу между ее бровями. Это выражение в сочетании с ее слезами заставляет меня хотеть умереть.

— А может, и нет. Еще больше причин сообщить об этом в полицию. Он тоже опасен, Дэш. Ты же знаешь, что это так. Мы не можем позволить кому-то еще страдать из-за него. Не потому, что мы слишком трусливы, чтобы рассказать об этом, черт возьми.

Кэрри просто хочет драки. Она так лихо перескакивает с Рэна к Фитцу, что они оба могут быть взаимозаменяемы. Дело не в них. Все дело во мне и в том, что я с ней сделал. В конце концов, я немного закипаю.

— Послушай, ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Как ты можешь знать, что она не была под кайфом, когда писала это? Мара была не в своем уме девяносто процентов гребаного времени. Мерси об этом позаботилась. Просто брось его в огонь, и давай просто умоем руки от всего этого.

— Но Элоди…

— Знаю, что она твоя подруга, Кэрри, но я не знаю эту девушку. Если ты так о ней заботишься, то постарайся, чтобы она держалась от него подальше. Это не должно быть слишком сложно. Он скоро совсем забудет о ней, и тогда тебе больше не придется заботиться о ее безопасности.

— Как ты можешь быть таким холодным? Как ты можешь быть таким отстраненным?

Хорошо. Это было холодно. Но сейчас я не могу тратить энергию ни на кого другого. На самом деле мне нравится Элоди. Несмотря на лицемерие позиции Рэна, Элоди на самом деле была ему полезна. Затем я говорю то, чего, вероятно, не следовало бы говорить.

— Единственный человек, о котором я забочусь — это ты, Карина. Мне кажется, я достаточно ясно дал это понять. Если ты не хочешь этого слышать, то это твое дело. Знаю, что все испортил. Но мы можем разобраться с этим в другой раз. А теперь отдай его мне.

Кэрри ни слова не говорит о том, что я только что сказал. Она достаточно эмоционально отреагировала на уроке английского, а теперь просто злобно смотрит на меня.

— Прекрасно. Держи, Лорд Ловетт. Ты всегда добиваешься своего, не так ли?

Она шлепает дневник Мары мне в руку, достаточно агрессивно, чтобы кожа обжигала мою ладонь.

— Вообще-то редко, — шепчу я.

— Почему ты его так защищаешь? Он тебе не друг. Ты ведь это знаешь, верно? Рэн может так себя вести, но он просто использует людей, чтобы получить то, что хочет.

Моя дружба с Рэном гораздо сложнее, чем Кэрри может понять. Я так и не удосужился рассказать ей, что он для меня сделал. Она смотрит на нашу дружбу и не видит ничего, кроме недостатков и изъянов. Если бы девушка знала, сколько я должен Рэну, она бы не говорила таких вещей. Как бы ни злилась и ни хотела как-то навредить мне, ей придется найти какую-то другую гребаную область моей жизни, чтобы использовать ее в качестве оружия. Это было бы не так уж трудно.

Сейчас не время рассказывать ей, что произошло в Суррее. Это было очень давно, и есть более неотложные дела, которыми нужно заняться. Поэтому я ничего не говорю, что только еще больше ее раздражает.

— Что? Ты не собираешься защищать его? — шепчет она. — А как насчет Фитца? Этот человек — гребаный психопат. Ты позволишь ему держать этот топор над твоей головой до конца дней? Это было бы ужасно! Он не успокоится.