Чанц слушал слова Берлаха невнимательно, он положил ногу на ногу и сказал:

– Нам только известно, как Шмид был убит.

– Откуда вам это известно? – не без удивления спросил комиссар после паузы.

– В машине Шмида руль слева, и вы нашли пулю с левой стороны дороги, если смотреть из машины; кроме того, в Тванне всю ночь слышали работу мотора.

Убийца остановил Шмида, когда он из Ламбуэна ехал в Тванн. По-видимому, он знал убийцу, иначе он не остановил бы машину. Шмид открыл правую дверцу, чтобы впустить убийцу, и снова сел за руль. В этот момент он был убит. Шмид понятия не имел о намерениях человека, который его убил.

Берлах продумал все это и сказал:

– Теперь я хочу закурить еще одну сигару. – Закурив, он продолжал: – Вы правы, Чанц, очень возможно, так и происходило дело между Шмидом и его убийцей, хочу вам верить. Но это все еще не объясняет, что Шмид делал на дороге, из Тванна в Ламлинген.

Чанц напомнил комиссару, что под пальто на Шмиде был фрак.

– Этого я даже не знал, – сказал Берлах.

– А разве вы не видели убитого?

– Нет, я не люблю покойников.

– Но это было указано и в протоколе.

– Протоколы я люблю еще меньше.

Чанц молчал.

Берлах же констатировал:

– Это еще больше осложняет дело. Что делал Шмид во фраке в Тваннбахском ущелье?

– Может быть, это как раз упрощает дело, – ответил Чанц, – в районе Ламбуэна наверняка живет немного людей, устраивающих приемы, на которые нужно являться во фраке.

Он вытащил маленький карманный календарь и пояснил, что это календарь Шмида.

– Я знаю его, – кивнул Берлах, – там нет ничего важного. Чанц возразил:

– Шмид отметил среду, второго ноября, буквой «Г». В этот день около полуночи он был убит, – так считает судебный врач. Еще одним «Г» помечена среда двадцать шестого, затем вторник, восемнадцатого октября.

– «Г» может обозначать все, что угодно, – сказал Берлах, – женское имя или еще что-нибудь.

– Вряд ли это женское имя, – возразил Чанц. – Девушку Шмида звали Анной, а Шмид отличался постоянством.

– О ней мне тоже ничего не известно, – признался Берлах; когда же он увидел, что Чанц удивлен его незнанием, он добавил: – Меня интересует только, кто убийца Шмида, Чанц.

Чанц вежливо ответил:

– Конечно, – потом покачал головой и засмеялся. – Какой вы все же странный человек, комиссар Берлах.

Берлах совершенно серьезно сказал:

– Я большой старый черный кот, который охотно жрет мышей.

Чанц не знал толкам, что на это ответить, и, наконец, заявил:

– В дни, помеченные буквой «Г», Шмид каждый раз надевал фрак и уезжал на своем «мерседесе».

– Откуда вам все это известно?

– От госпожи Шенлер.

– Так-так, – пробормотал Берлах и замолчал. Потом он сказал: – Да, это факты.

Чанц внимательно посмотрел в лицо Берлаха, закурил сигарету и робко произнес:

– Господин доктор Лутц сказал мне, что у вас есть определенное подозрение.

– Да, оно у меня есть, Чанц.

– Так как я стал вашим заместителем по делу об убийстве Шмида, не лучше ли было бы, чтобы вы сказали мне, на кого падает ваше подозрение, комиссар Берлах?

– Видите ли, – ответил Берлах медленно, так же тщательно взвешивая каждое слово, как это делал Чанц. – Мое подозрение не является криминалистически научным подозрением. У меня нет никаких данных, подтверждающих его. Вы видели сейчас, как мало я знаю. У меня есть только мысль, кого можно было бы заподозрить как убийцу; но тот, кого это касается, должен еще представить доказательства, что это был именно он.

– Как вас понять, комиссар? – спросил Чанц. Берлах улыбнулся:

– Что ж, мне придется подождать, пока обнаружатся косвенные улики, оправдывающие его арест.

– Поскольку я должен работать с вами, мне необходимо знать, против кого направить следствие, – вежливо пояснил Чанц.

– Прежде всего мы должны оставаться объективными. Это касается меня, имеющего подозрение, касается и вас, который в основном поведет следствие.

Не знаю, подтвердится ли мое подозрение. Я подожду результатов вашего расследования. Вам надлежит найти убийцу Шмида, невзирая на мои подозрения.

Если тот, кого я подозреваю, и есть убийца, вы сами к этому придете, – но, в противоположность мне, безупречным научным путем; если же он не тот, вы найдете настоящего убийцу и не к чему знать имя человека, которого я неправильно подозревал.

Они помолчали некоторое время, потом старик спросил:

– Вы согласны с таким методом работы?

Чанц помедлил, прежде чем ответить:

– Хорошо, я согласен.

– Что вы намерены предпринять, Чанц?

Чанц подошел к окну:

– Сегодняшний день помечен в календаре Шмида буквой «Г». Я хочу поехать в Ламбуэн и посмотреть, что там можно выяснить. Поеду в семь, в то самое время, в какое всегда ездил и Шмид, когда собирался в Тессенберг.

Он снова повернулся и спросил вежливо, но словно шутя:

– Поедете со мной, комиссары – Да, Чанц, я поеду с вами, – ответил тот неожиданно.

– Хорошо, – сказал Чанц в замешательстве, ибо никак не рассчитывал на такой ответ. – В семь.

В дверях он еще раз обернулся:

– Вы ведь тоже были у фрау Шенлер, комиссар Берлах. Вы ничего не нашли там?

Старик ответил не сразу, сперва он запер папку в письменном столе и спрятал ключ.

– Нет, Чанц, – произнес он наконец, – я ничего не нашел. Вы можете идти.

В семь часов вечера Чанц поехал к Берлаху в Альтенберг, где с тысяча девятьсот тридцать третьего года комиссар жил в доме на берегу Аары. Шел дождь, л быстроходную полицейскую машину занесло при повороте на Нюдекбрюке. Но Чанц ловко управился с ней. По Альбертштрассе он поехал медленно, так как никогда еще не бывало Берлаха; сквозь мокрые стекла он с трудом рассмотрел нужный номер дома. На его неоднократные гудки никто в доме не откликнулся. Чанц вышел из машины и побежал под дождем к дому. В темноте он не нашел звонка и после недолгих колебаний нажал дверную ручку.

Дверь была не заперта, и Чанц вошел в прихожую. Он увидел полуоткрытую дверь, из-за которой падал луч света. Он шагнул к двери и постучал, но, не получив ответа, распахнул ее. Перед ним был холл. Стены были заставлены книгами, на диване лежал Берлах. Комиссар спал, но он был уже готов к поездке к Бильскому озеру – он лежал в зимнем пальто. В руке он держал книгу. Чанц слышал его ровное дыхание и не знал, что делать. Сон старика и это множество книг показались ему жуткими. Он внимательно огляделся. В помещении не было окон, но в каждой стене – дверь, ведущая в другие комнаты. Посередине стоял большой письменный стол. Чанц испугался, когда взглянул на него: на нем лежала большая бронзовая змея.

– Я привез ее из Константинополя, – донесся спокойной – голос с дивана.

Берлах поднялся. – Вы видите, Чанц, я уже в пальто. Мы можем идти.

– Простите меня, – ответил ошеломленный Чанц, – вы спали и не слышали, как я вошел. Я не нашел звонка у двери.

– У меня нет звонка. Он мне не нужен, дверь никогда не запирается.

– Даже когда вас нет дома?

– Даже когда меня нет дома. Всегда очень интересно вернуться домой и посмотреть, украдено у тебя что-нибудь или нет.

Чанц засмеялся и взял привезенную из Константинополя змею в руки.

– Этой штукой меня однажды чуть не убили, – заметил комиссар слегка иронически, и только теперь Чанц разглядел, что голову змеи можно было использовать как ручку, а тело ее остро, как кинжал. Озадаченно рассматривал он причудливый орнамент, поблескивавший на страшном оружии.

Берлах стоял рядом с ним.

– Будьте мудрыми, как змеи, – сказал он, долго и внимательно разглядывая Чанца. Потом он улыбнулся: – И нежными, как голуби. – Он слегка похлопал его по плечу. – Я спал. Впервые за много дней. Проклятый желудок.

– Так худо? – спросил Чанц.

– Да, так худо, – ответил комиссар хладнокровно.