Мое сердце разрывается, и больше всего на свете я хочу, чтобы Грэн солгала. Потому что, судя по всему, она собирается сказать совсем не то, что Элли хочет услышать.

Нужно отдать ей должное, в голосе Грэн звучит запоздалое раскаяние, когда она отвечает:

– Ты чертовски хорошо умеешь находить вещи – находить людей. Если бы ты осталась там, наши поиски были бы лишь делом времени.

Элли всхлипывает и съеживается на своем месте.

– Хватит, – требует она. Грэн смотрит на меня, приоткрыв рот, и я удивляюсь, как проживший столько лет человек может быть столь бесчувственным. Элли сползает со своего стула на пол и кладет голову мне на колени. Я нежно провожу пальцами по ее короткостриженым волосам. Мне хочется любыми способами облегчить ее боль.

Она с жалостью смотрит на меня.

– Мне срочно нужно сладкое, – шепчет она. Я прикасаюсь рукой к лицу Элли. Иногда я забываю, насколько она маленькая. Все в ней такое громкое, такое внушительное. Забываю, какая она хрупкая под всей этой боевой раскраской и поведением.

Я высвобождаюсь из ее рук. Она сворачивается клубочком у стойки, а на ее колготках появляется новая стрелка.

– Что случилось после того, как мы ушли? – интересуюсь я у Грэн, открывая дверь в кладовую.

Голова Грэн опускается, когда она говорит:

– Он истребил весь свой род. Всех до единого Неблагих сидхе. Он выслеживал их одного за другим.

Элли не поднимает глаз, но я вижу дрожь, прокатившуюся по ее телу. Я не виню ее.

Я перебираю коробки на полке и достаю упаковку из фольги.

– Клубничное, Эль?

Она стонет под столом.

– Почему ты всегда пытаешься накормить меня фруктами?

Порыв воздуха вырывается из носа, и это самое малое, что я могу сделать, чтобы заставить ее улыбнуться.

– Тогда шоколадное. – Она поднимает в воздух маленький кулачок. – Что дальше, Грэн? – спрашиваю я, переключая свое внимание на нее, пока загружаю «поп-тартс» в тостер.

Грэн ерзает на месте.

– Его народ отвернулся от него. Они имели на это полное право. А его первый рыцарь убил его и захватил трон. – Она фыркает. – Я сожалею о потере твоего отца, – подчеркнуто формально говорит она.

Я отмахиваюсь от нее.

– Почему он ополчился против своего народа? – Безумный король, мой отец. Он был злодеем во всех наших выдуманных играх.

Грэн качает головой.

– Никто не знает. И твоя мать всегда задавалась этим вопросом до того, как перестала быть собой.

– Получается, он не всегда был сумасшедшим?

– Он всегда был частью Неблагого Двора, – говорит она так, будто речь идет о чем-то грязном. Если мой отец – Темный король, то кем тогда являюсь я? Выражение ее лица и голос смягчаются.

– Нет, он не всегда был злым.

Из тостера выскакивает шоколадное печенье, и я кладу их на бумажное полотенце. У меня накопилось много вопросов к Грэн, но я не думаю, что смогу выдержать еще больше. И сомневаюсь, что только мне одной придется пережить это. Я усаживаюсь на свое место, опуская печенье вниз. Элли выхватывает их и принимается уплетать, пока они не остыли.

– Что дальше, Грэн? Что нам теперь делать? – Я вытягиваю руку, демонстрируя свои изменения.

Грэн хмурится в замешательстве.

– Ты… Твои родители рассчитывали, что ты вернешься домой.

Слова застревают у меня в горле. Она, должно быть, шутит. Но Элли подпрыгивает, посмотрев на Грэн своими распахнутыми глазами.

– Чтобы остаться? – пронзительно восклицает она, встревая в разговор прежде, чем я успеваю подобрать нужные слова.

– Чтобы править, – поправляет Грэн.

– Что? – взвизгивает Элли. – Ты хочешь, чтобы она туда вернулась?

Она шлепает меня по ноге, будто в этом моя вина.

– Ай, осторожней, – прошу я.

Грэн кривится.

– Элли…

– Нет! – Она выбирается из-под стойки, чуть не опрокинув при этом табуретку, сжимая в руке половину печенья. – Нет. Меня переполняют эмоции, и я собираюсь прятаться, пока не успокоюсь.

Она мчится по коридору, словно черно-зеленое пятно, и шипит на Грэн, когда та зовет ее. Дверь в ее спальню захлопывается с таким грохотом, что шкафчики над раковиной дребезжат.

Я вздыхаю.

– Ну, все прошло неплохо. – Грэн косо смотрит на меня. – Что? – спрашиваю я, стараясь не звучать слишком резко.

Она прижимает ладони к столешнице, словно пытается разгладить морщинки, появившиеся за последние полчаса.

– Ты должна вернуться.

С трудом сдерживаю горький смех, который грозится меня задушить. Еще вчера, услышав, что мне придется вернуться в то место, я испытала бы тайный восторг, который не смогла бы объяснить. Но побывав там?

– Там правит замечательный король. Кажется, они прекрасно обходятся без меня.

Она хмурится, и я впервые замечаю, насколько глубокие у нее морщины.

– Он не сидхе. Даже не его часть, он – чистокровный гоблин.

– И что?

Она практически шипит:

– Это неправильно!

Дрожащий вдох вырывается из груди. Не знаю, как терпела это так долго, но я чувствую, что переломный момент уже близок. Я не понимаю, почему ее так волнует, кто правит Двором, частью которого она даже не является. Почти два десятилетия у них правит король Гоблинов, но я не могу внятно выразить эту мысль.

– Хочу принять душ. – Мне нужна передышка. Даже смотреть на Грэн мне тяжело.

– Позже. Нам еще о многом нужно поговорить…

– Я собираюсь. Принять. Душ. – Я стискиваю зубы, пытаясь сдержать слезы. Она справляется со своими чувствами и держит язык за зубами, пока я ухожу.

Я поворачиваю вентиль с горячей водой до тех пор, пока вода не начинает обжигать, едва ли не оставляя ожогов. Тепло проникает под кожу, расслабляя мышцы, о состоянии которых я и не подозревала. Вода струится вниз, окрашиваясь в коричневый и серый от грязи и пыли, а частично и в красный от крови. Я даже не знала, что у меня идет кровь. И принадлежит ли она вообще мне. Скребу ладонями по коже, пока она не начинает щипать и саднить. Каждое мое движение бездумное и бесполезное – последнее средство отвлечения, прежде чем я попытаюсь разобраться в произошедшем. На душе повисла тяжесть.

Когда стекающая с меня вода становится прозрачной, я опускаюсь на плитку и затыкаю слив. На несколько секунд подставляю голову под струи воды, позволяя ей мгновенно залить мое лицо, а потом отодвигаюсь. Несколько слезинок выступают на глазах, хотя мне трудно понять, чье именно предательство вызвало их. Пока вода струится по спине, собираясь подо мной, я разрушаю свои защитные барьеры и позволяю мыслям, кружащим вокруг меня, словно акулы, вырваться.

– Я не человек, – шепчу себе под нос, проверяя, как звучат слова. Я даже не знаю, что это означает для меня теперь, и мое сердце щемит от боли. Как, черт возьми, я собираюсь быть собой, если больше не понимаю, кто я?

Я не только не человек. Это было бы слишком легко. Я не просто кто-то другой, а заблудшая дочь, наследница мертвого короля. К тому же психопата. Его народ никогда не забудет и не простит меня за то, из какого я рода. Я не могу вернуться назад, даже если захочу.

А хочу ли я?

«Нет». Я отбрасываю эту мысль, как только она проносится в моей голове. «Я не должна этого хотеть». Мурашки бегут по коже, напоминая обо всех руках, что касались меня прошлой ночью. При воспоминании о вкусе фейского вина меня передергивает и тошнит. Если обезумевший король ожидал моего возвращения туда, то он действительно был безумцем.

Король. Безумный король. Это слово кажется тягостным и неуместным для моего сознания. Оно не вписывается в мой мир. Я дрожу, прошептав:

– Кем я стала?

Дверная ручка дребезжит, и я вздыхаю. Тянусь вперед, выключая воду, когда Элли открывает дверь и проскальзывает внутрь. Даже не глядя, я знаю, что это она: кроме нее, никто не умеет взламывать старые замки. Она опускается на коврик для ванной, и нас разделяет одна душевая штора. Я жду, когда она заговорит.

После долгой минуты в тишине она спрашивает: