После разговора с Назаровым, Андрей решил, что его раскрыли, и собирался срочно вылететь в Стокгольм — но перед бегством нужно было запустить последнюю фазу комбинации. Обнорский позвонил Никите Никитичу Кудасову, начальнику пятнадцатого отдела РУОПа, и договорился с ним о встрече на Сенной — там он собирался передать своему другу весь расклад по последней в городе мясорубке… Единственно, чего Андрей делать не хотел — это «светить» Катерину и ее роль во всей этой истории… Обнорский придумал красивую «легенду» о том, как попала к нему информация… Встретиться же именно на Сенной Серегин предложил потому, что именно там, в комнате коммунальной квартиры дома номер 2 по Московскому проспекту (откуда Андрей и Катя видели гибель старика Кораблева в ноябре 1993 года), хранил он свои записи и досье… Собственной квартире и рабочему кабинету Обнорский не доверял уже давно.

Договорившись о встрече с Кудасовым, Серегин сделал еще один звонок — он анонимно сообщил по «02» о готовящихся взрывах на двух складах и указал «мотивацию»: дескать, взорваны склады будут потому, что на них находится украденный «Абсолют»… Конечно, никаких бомб на этих складах не было… Более того, и насчет ворованного «Абсолюта» Андрей точной информацией не располагал… Просто два склада — бывшая овощебаза в Калининском районе и коммерческое хранилище рядом с мясокомбинатом у Московского проспекта — были названы в свое время Катериной как «доверенные склады» Антибиотика — предположительно, именно в них могли разместить на «отстой» украденную водку. В преддверии «Игр Доброй Воли», которые должны были проводиться летом 1994 года в Петербурге, любой звонок с угрозой взрыва должен был тщательно отрабатываться — а при поиске взрывных устройств не нужно получать специальных санкций на осмотр помещений…

Под «сурдинку» должна была сработать и информация о ворованной партии водки — если она действительно находится на одном из двух «заминированных» складов… Если «левая» партия «Абсолюта» будет обнаружена, тогда… Тогда за эту нитку можно тянуть дальше — и она может привести к Антибиотику. И — вот вам, пожалуйста, мотив заказных убийств Гришина и Бурцева… Впрочем, детально продумать дальнейшее развитие комбинации Обнорский уже не успевал — он рассчитывал, что эту работу проделает Никита. Хотя, честно говоря, Андрей затруднялся прогнозировать реакцию Кудасова, когда тот узнает о его «партизанских» действиях… Серегин предполагал, что начальник пятнадцатого отдела, скорее всего, страшно разозлится на него… Уверен Обнорский был только в одном — Никита никогда его не выдаст.

Но встреча с Кудасовым не состоялась — Андрея похитили… Ему не хватило всего пары часов… Как глупо все получилось…

Серегин еще раз обошел по периметру свою «тюрьму», ощупал стены руками и сжал зубы, пытаясь противостоять заползавшему в душу отчаянию.

«А может, это меня Бог наказывает? — пришла ему в голову мысль. — Может быть, это воздаяние за все, что я устроил, за все эти смерти?… Оно, конечно, погибшие сами выбирали свою дорогу, но ведь я тоже приложил руку к тому, чтобы все вышло именно так, а не иначе? Да, я хотел уничтожить смрадного гада, но… Благими намерениями, говорят, дорога в ад вымощена…»

От этих размышлений Андрея зазнобило — они отнимали силы и желание сопротивляться… С огромным трудом Обнорский заставил себя прекратить бесполезные нравственные терзания и начать думать о вещах сугубо практических: рано или поздно его все-таки должны были вынуть из мешка — и к этому нужно было приготовиться заранее…

Андрей не строил никаких иллюзий, относительно ожидавших его перспектив. Кто бы его ни похитил — люди Палыча или «комитетчики», — в любом случае будет жесткий допрос, а когда из него выдернут всю информацию — тогда… Тогда понятно что — пуля в затылок или удавка на горло… «Комитетчики» в данном случае заинтересованы в сохранении жизни опасному свидетелю ничуть не больше Антибиотика.

«Так, — сказал Обнорский сам себе и несколько раз быстро сжал и разжал пальцы рук. — Так, спокойно… Без паники… Дела говенные, но пока-то я еще жив… И руки-ноги целы… Пока… После допроса состояние здоровья может резко измениться… Стало быть — нужно попробовать бежать перед допросом… Шансов мало — но попытка не пытка, как товарищ Берия говаривал… Терять мне нечего… Знать бы еще, где нахожусь… Эх, бля… Спокойно, спокойно… Так — а ведь я совсем забыл: Катька же должна позвонить Никите, если я не прилечу в Стокгольм. Она предупредит его, что я — в жопе… Вот именно — предупредит… Самолет-то в Стокгольме еще, наверное, не сел — не сутки же я здесь парюсь… Пока то да се… Нет, Никита ничего не успеет… И время тянуть — очень опасно… Если они начнут допрашивать правильно, с применением всех средств и методов воздействия — тогда…

Обнорский подумал о том, что «химическая терапия» может заставить его проговориться о Катерине — и от этой мысли ему стало совсем плохо, страшнее, чем когда он думал о своей смерти…

«Нет, надо бежать — пытаться прорваться сразу же, как из ямы вытянут… Я расслаблю их, кину „отвлекушку“, разыграю слизняка… А потом… Потом — как Бог даст…»

Внезапно что-то в окружавшей Обнорского чернотой изменилось — нет, света не прибавилось, но по воздуху, казалось, прошли какие-то колебания, какие-то глухие звуки донеслись сверху. Серегин напрягся — там, наверху, похоже, кто-то ходил или топтался… Послышались приглушенные голоса, а потом вдруг в темноту «мешка» хлынул ярчайший свет — «тюремщики» открыли люк, в который давеча сбросили Андрея… Наверное, свет был не таким уж и ярким, но он ощутимо ударил Обнорского по глазам — так оно всегда бывает после длительного пребывания в полной темноте. Серегин непроизвольно зажмурился, отшатнулся к стене и попытался защититься от беспощадного света выставленной вперед и вверх ладонью… Наверху заржали.

Андрей ничего не ответил, сосредоточенно моргая и привыкая к свету. Его начала пробирать мелкая дрожь — как когда-то давно на соревнованиях, перед первой схваткой.

— Слышь, ты там че, спишь, что ли? Подъем, бля! Вылазь, базар к тебе имеется… Слышь, нет?…

Сверху сбросили короткую веревочную лестницу — Серегин присмотрелся и увидел, что его тюрьма была не такой уж и глубокой — метра три от силы… Стараясь, чтобы его голос звучал как можно более жалко, Андрей ответил:

— Я… я не сплю… Я сейчас, я быстро… Пожалуйста…

Серегин вышел в поток света, суетливо схватился за перекладину лестницы, полез наверх, но запнулся и упал, что вызвало наверху новый взрыв веселья:

— Гля, писарчук-то еще и летать умеет, сука сраная! Очко-то не железное, играет поди…

— Э, козлевич, че ты дергасси, вылазь, гондурасина!

«Плохо, — подумал Андрей. — Очень плохо… Их там наверху — много… И судя по „базару“, это не „комитетчики“, а „братаны“… Хотя — разве „братаны“ не могут потрудиться на „конторских“? Или — „конторские“ разве не могут закосить под „братанов“? Все равно надо пытаться сваливать сразу, как только вылезу… Пусть поржут, это хорошо, веселье, оно расслабляет…»

Серегин с громкими стонами и даже с привизгиванием поднялся с пола, снова уцепился за лестницу и медленно полез наверх. Как только его голова показалась в квадратном люке, какой-то здоровяк в зеленых хлопковых штанах и в зеленой же рубахе схватил Андрея за уши и поддернул вверх:

— Гоп — с приездом, милый Маша, отсоси, подруга наша… Не впадлу? Губарик ты наш!

Серегин вскрикнул:

— Не надо, не надо!. Пожалуйста… Я…

— Головка от хуя! — ответил ему кто-то, и все снова захохотали.

Обнорский дернулся и попытался оглядеться — «зеленый» отпустил его уши и выпрямился, а заодно легонько ткнул носком башмака Андрея в лицо. Серегин откинулся спиной на край люка — это дало еще несколько дополнительных секунд для знакомства с обстановкой… А обстановка, честно говоря, удручала — Обнорский вылезал, похоже, в горницу какой-то деревенской хаты, люк располагался в самом центре комнаты. Вокруг лаза стояли четыре здоровенных амбала, стриженные головы которых почему-то ассоциировались с глобусами. В углу комнаты сидел на стуле еще один — он не принимал участия в общем веселье, смотрел на Серегина внимательными немигающими глазами… Андрей лишь мазнул по пятому взглядом, но этого хватило для выброса в кровь новой порции адреналина (хотя, казалось бы, куда уж еще), потому что внешность этого человека была очень характерной… Абсолютно лысый, с правильными чертами крупного худого лица, с черными мешками под глазами — именно так Катерина описывала Черепа, «начальника личной контрразведки» Антибиотика…