Олафсон, казалось, был даже немного тронут откровенностью Аркадия Сергеевича. Костя почесал затылок, задумчиво посмотрел в глаза Назарову и, наконец, ответил:
— Мои компаньоны… Точнее — компаньон… А еще точнее — компаньонша… Она у меня одна… Раньше еще один был — ее муж, но он помер… Да, так вот, компаньонша эта… Боюсь, что она вам и Дмитрию Максимовичу не очень понравится.
— Это почему же? — удивился Назаров. — Она что, по совместительству «полевой агент» Скандинавского бюро ЦРУ?
— Почти, — усмехнулся Олафсон. — Она, Аркадий Сергеевич, еврейка. И муж ее евреем был. Они из Союза, вроде как «отказники» уезжали…
— Ну, — сказал Аркадий Сергеевич. — А почему мадам должна мне не понравиться?
— Ну как же? — удивился теперь уже Костя. — Она же еврейка, «отказница». Почти что… изменница Родины.
— Ты даешь, Костя!… Мыслишь прошлыми категориями… Подумаешь, «отказница»… А что еврейка — так это, по-моему, даже хорошо: еврейские бабы, они головастые, но осторожные, в бизнесе должны хорошо разбираться… Мы теперь, Костя, на многое по-новому смотрим. Изживаем, так сказать, «синдром врага». У нас теперь, вон, Клин Блинтон… тьфу ты — Билл Клинтон — лучший друг, товарищ и брат. А уж наши родные советские евреи… А как ее зовут, «отказницу»-то эту? Откуда она сама? Как ты с ней познакомился-то, если не секрет?
Костя заерзал на стуле, забегал глазами:
— Понимаешь, Аркадий Сергеевич… Тут такое дело… Я ее до прошлого года вообще не знал.
— Это как?
— Ну, так вот получилось… Я, когда в Швецию-то уехал — у меня дела шли не так, чтобы уж совсем хорошо… На Западе без стартового капитала раскрутиться сложно… Ну, мыкался я, мыкался — и случайно, в общем-то, познакомился с этим мужиком, Аароном Даллетом… У него деньги были, и — ничего не скажу — голова варила будьте-нате… Он, по-моему, еще тем жучарой был — из серьезных «цеховиков», или что-то в этом роде… Я толком-то не знаю, просто по манере поведения так показалось. Лишние вопросы ему не с руки задавать было — этот Аарон мне деньги на раскрутку дал, мы с ним фирму совместную зарегистрировали… И все — потом он уехал, я его и не видел больше, а время от времени позванивал, интересовался, как дела… А в восемьдесят восьмом и звонить перестал — он предупреждал, что такое может быть… Ну, мне-то что — я его долю от прибыли в цюрихский банк перечислял, адвокат там один от его имени контроль осуществлял… Я про этого Даллета уже и забывать начал — что ему наша фирма, с его-то деньгами… Вот… А в прошлом году, в самом начале октября, вдруг заявляется жена Аарона, Рахиль Даллет, все такая из себя навороченная, «фик-фок на один бок» и все такое, а денег у нее, судя по всему — как у дуры фантиков… Аарон, оказывается, «ласты склеил», а эта Рахиль его наследницей стала… Ну, думаю, здрасьте, просрамшись! Сейчас эта коза как начнет всех строить… Мы с моей фру даже приуныли совсем… У нас ведь в фирме сложная система распределения акций — у Рахиль этой шестнадцать процентов и у меня — шестнадцать, а еще тридцать два процента как бы в совместном управлении и владении… Так что, если бы мадам Даллет начала во что-нибудь рогом упираться — мне бы с ней спорить было тяжело… Но она оказалась бабой абсолютно нормальной, безо всяких закидонов — ничего ломать не стала, к штурвалу не полезла… Я, вообще, думаю, что она к нам от скуки заявилась…
— Откуда, из Израиля? — переспросил Назаров.
— Нет, — покачал головой Олафсон. — Из Австрии… У нее особняк в Вене. А сама-то она, по-моему, питерская… Так вот — последние полгода Рахиль эта у нас в Стокгольме торчит, я все же думаю, что от скуки… Ну и — бизнесом интересуется… Голова у нее действительно варит, не так, как у Аарона покойного, но — тоже ничего… По «водочному контракту» я, естественно, обязан был ее в курс дела ввести… Ну, она… возражать не стала. И… я думаю, если все нормально пройдет — и дальше никаких препятствий с ее стороны не возникнет…
Аркадий Сергеевич как раз закуривал, поэтому не заметил, что на последней фразе Олафсон почему-то воровато стрельнул глазами. Выдохнув облако дыма, Назаров откинулся на спинку стула и, задумчиво побарабанив пальцами по столу, спросил:
— Слушай, Костя… Я так понял, что ты эту Рахиль не очень хорошо знаешь… А с чего ты тогда решил, что она — питерская?
Олафсон хмыкнул:
— Так что же я, питерский выговор не узнаю, что ли? Его же ни с каким другим не спутаешь, а потом — я ведь все-таки филолог, как-никак… Рахиль-то о себе действительно рассказывать особо не любит, да я ей в душу и не лезу, у нас это не принято… Но все равно, разговоры бывают — то там что-нибудь промелькнет, то здесь… Питерская она, это точно, хотя жизнь ее, конечно, покидала… И потом — я ее однажды у нас в Стокгольме с парнем питерским видел, с журналистом вашим известным, Андреем Серегиным… Они в ресторанчике «Капри» сидели — есть у нас такой на Нибругаттен. Меня не заметили, а сидели тесно очень, интимно, можно сказать — как старые и близкие знакомые…
— Серегин? — спросил Назаров удивленно. — Серегин, Серегин… Что-то знакомое… Ты говоришь, он журналист?
Олафсон вскинул брови:
— Ну, да… А я думал — у вас его все знают… У нас есть один швед знаменитый — Ларс Тингсон, он долго в Москве сидел, репортажи оттуда делал… Потом в Швецию вернулся, у него передача была типа «Международной программы». Короче говоря, этот Тингсон у нас телезвезда, его все знают… Ну и он тут — в прошлом, что ли, году — поехал снова в Россию, фильм делать про русскую мафию… А получилось так, что фильм этот они вместе с Серегиным и делали… В апреле у нас премьера была по телевидению — такой фурор, куда там… Всех шведов запугали… И Серегин этот приезжал, они вместе с Тингсоном кучу интервью надавали — и на телевидении, и на радио, и в газетах… Я, собственно, Серегина первый раз как раз по нашему первому каналу и увидел… А я думал — в Питере его все знают, раз он с нашей звездой работал… Звезды — они же, обычно, только со звездами… Да ну, Сергеич, должны вы его знать — он про бандитов все время пишет, даже мне давали что-то почитать, когда я приезжал как-то…
Аркадий Сергеевич не был большим поклонником современной прессы, а из питерских газет читал только консервативное и респектабельное издание «Санкт-Петербургские ведомости» — бывшую «Ленинградскую правду». Поэтому фамилия Серегин хоть и была откуда-то смутно знакома майору, но ничего такого особенного не говорила… Вроде, он, действительно, что-то такое об организованной преступности писал, кто-то из коллег даже рекомендовал Назарову почитать, но Аркадий Сергеевич отмахнулся — не верил он, что газеты способны напечатать на эту тему хоть что-то умное и честное… Потому что, если писать об оргпреступности умно и честно, то невозможно пройти мимо таких неприятных нынешним властям вопросов, как, например, что именно способствовало расцвету современной организованной преступности и почему государство никак не озаботилось выработкой адекватных мер противодействия? Серегин, Серегин…
— Ну, — сказал Назаров. — И что этот Серегин?
— Да ничего, — пожал плечами Олафсон. — Просто, когда я его с Рахиль увидел, то подумал, что они друг друга давно знают…
Аркадий Сергеевич лукаво прищурился:
— Да с чего ты решил, что давно? Может, этот журналюга ее в Стокгольме случайно «подклеил» где-то, и все? Она как, Рахиль эта — ничего из себя?
— Очень даже «ничего», — одобрительно чмокнул губами Костя. — Только ее знать надо, вариант «подклеил» здесь не прокатит. Рахиль — баба одинокая и замкнутая, ни с кем не общается, вся в себе… К ней так просто на кривой козе не подъедешь — она не блядовитая совсем.
— Понятно… — протянул майор. — А кроме нее ты с кем-нибудь еще по делам советуешься?
— Нет, — покачал головой Олафсон. — Разве что с моей фру иногда, с Риткой… И то — она бизнесом не очень интересуется, все больше домом.
— Ясно, — Назаров погасил в пепельнице сигарету и задумчиво спросил, словно сам себя: — Рахиль Даллет… Имя-то какое-то странное для советской еврейки…
