И вот тут интересная информация пошла — совсем неожиданная… На радиотрубке покойного остался отфиксирован телефонный номер, по которому Ващанов, судя по всему, пытался позвонить перед самой смертью. Номер «пробили» — опять же, не надеясь особо ни на что интересное — вышли на прапорщика Сашу, заведовавшего складом. На Сашу маленько «даванули», он и «потек», рассказал, что звонил ему Геннадий Петрович, но только не в мае, а еще в апреле — в самом конце, двадцать седьмого вечером. Хотел покойник на Сашином складе двадцать пять контейнеров водки на несколько недель спрятать… Поскольку Череп был в курсе «водочной аферы» Плейшнера (Антибиотик вообще от своего начальника «контрразведки» имел не очень много секретов) — такое совпадение показалось бывшему комитетчику странным.
Для прояснения ситуации люди Черепа побеседовали очень подробно с женой и любовницей Ващанова. Вдова Геннадия Петровича ничего интересного не выдала, а вот танцовщица Светочка вспомнила, что бывший «руоповец» в последний свой приезд раза два поминал какого-то «комитетчика», наехавшего на него с какой-то «стремной водочной темой»… В свете этих вновь открывшихся обстоятельств смерть Ващанова начинала выглядеть уже несколько по-другому, правда, даже сам Череп — человек очень умный — не мог понять, с какого боку Геннадий Петрович оказался замешанным в «водочный кидок»…
Начальник «контрразведки», естественно, доложил обо всем Виктору Палычу, который тоже ничего не понял, но сильно встревожился, как и всегда, когда сталкивался с чем-то необъяснимым и загадочным. Тем более, что раскопанная Черепом информация на тот момент была уже далеко не единственным поводом для беспокойства Антибиотика… «Выдернутый» для разговора к Виктору Палычу Моисей Лазаревич Гутман на вопросы о Ващанове только плечами пожимал — «бухгалтер» по своему плану никак не предусматривал какого-либо участия Геннадия Петровича в операции, и уж тем более его никто не уполномочивал вести переговоры насчет склада для контейнеров с водкой — Антибиотик это должен был знать лучше, чем кто-либо, ведь он взял реализацию «Абсолюта» на себя… Правда, практическим воплощением плана Гутмана занимался Плейшнер — возможно, он и привлек каким-то образом Ващанова, знакомы-то они были.
Однако к тому времени задать вопросы Плейшнеру уже не представлялось возможным…
* * *
Майор Назаров в своем кругу не слыл натурой нервной и супервпечатлительной, как, впрочем, и большинство других сотрудников. Сама служба в органах достаточно сильно профессионально деформировала человеческую личность, превращая даже романтиков в прагматиков. За годы работы Аркадий Сергеевич навидался столько всякого-разного, что давно уже научился сдержанности в эмоциях и нервных затратах…
Но инцидент с Ващановым серьезно выбил Назарова из колеи. Майору постоянно мерещилась мертвая улыбка отставного полковника и откинувшийся назад слипшийся чубчик… И ведь Аркадий Сергеевич хорошо знал, что представлял из себя покойный в жизни, и нельзя сказать, что «комитетчик» так уж жалел Геннадия Петровича… Не сказать, чтобы Назаров и сильно опасался официального расследования обстоятельств гибели Ващанова — майор был на сто процентов убежден, что никакого «дела» не будет… Стало быть, не это беспокоило Аркадия Сергеевича, но что именно — он понять не мог.
Назаров стал очень плохо спать, просыпался по нескольку раз за ночь с колотящимся в груди сердцем и долго не засыпал потом… А еще ему приснился очень странный сон на третью ночь после смерти Геннадия Петровича — приснилось Назарову, что он, как в детстве, гуляет по осеннему лесу с отцом, тот берет его на руки и начинает подбрасывать вверх, а потом где-то далеко, на берегу озера, появляется мать в своем вишневом платке — она смотрит на них, качает головой и улыбается… Покойные родители очень давно не снились Аркадию Сергеевичу, и почему-то этот сон — светлый и чистый — вогнал майора в состояние очень сильного нервного напряжения… За трое суток, последовавших после смерти Ващанова, Назаров настолько изменился даже внешне, что коллеги сочувственно спрашивали — уж не заболел ли он?…
Вечером 6 мая Аркадий Сергеевич встретился с Бурцевым — для обмена информацией по неофициальному расследованию обстоятельств пропажи партии «Абсолюта». Дмитрий Максимович выглядел не лучше Назарова — мешки под глазами, нездоровый цвет лица… Людям Бурцева ничего принципиально перспективного «нарыть» пока не удалось, но в начале разговора у Назарова сложилось впечатление, что руководитель «ТКК» все же обладает какой-то новой информацией… Аркадий Сергеевич также не мог похвастаться особыми успехами, он лишь убежденно сказал отставному подполковнику:
— Максимыч, мы не дети… У тех, кто груз взял — все реквизиты ваши были, они «тему» досконально знали. Значит — где-то произошла утечка. Где-то у тебя — больше негде… Я в твой огород не лезу, но…
— Это исключено, — покачал головой Бурцев. — Все, кто имел доступ, абсолютно проверенные и надежные люди.
Назаров вздохнул:
— Дима, чудес не бывает… Предают всегда только свои… Протечь могло только либо от Олафсона, либо от вас… Олафсону смысла нет играть в такие дурацкие игры, рискуя своими деньгами. Значит…
— А если все-таки Олафсон? Если он слил что-то, кому-то на «добросовестном заблуждении»? Я, Аркадий, конечно, у себя посмотрю повнимательнее… Но и Константина было бы неплохо отработать…
— Как? — пожал плечами Назаров. — В Стокгольм к нему слетать на майские? Руководство порадовать?
— Он сам сюда на пару дней приедет, к родителям… — Бурцев устало потер глаза. — Ты понимаешь, мне сейчас с ним не с руки встречаться… А ты, как старый знакомый… Как, Аркадий, сможешь? Он же наверняка спрашивать про реализацию водки начнет — что я ему отвечу? А ты, вроде как, и не должен быть в курсе бизнес-подробностей… Скажешь, что все нормально идет… А заодно и его пощупаешь… А?
— Хорошо, — кивнул Назаров. — Это-то без проблем… Но ты все-таки к своим присмотрись… Где-то течет, причем течет здорово! Очень как-то непонятно все складывается…
Бурцев ничего не ответил, закурил, долго молчал, наконец, решившись, посмотрел майору прямо в глаза:
— Аркадий… Все действительно складывается непонятно… Мне сегодня позвонили в офис… Человек не представился — сказал, что пока не имеет такой возможности…
— Как? — быстро переспросил Назаров, мгновенно вспомнив своего «анонима» — тот на просьбу представиться ответил точно такой же фразой.
— Сказал, что ему очень жаль, но пока он не имеет возможности представиться, — дернул плечом Дмитрий Максимович. — Так вот… Этот человек сказал, что он в курсе наших проблем и что знает, кто взял груз…
— И кто же? — Аркадий Сергеевич нервно закурил, внимательно глядя на Бурцева.
— Плейшнер. Он сказал — Плейшнер, он же Некрасов Григорий Анатольевич… Ну, наш Плейшнер, портовский… Якобы он операцию всю разработал вместе с неким Моисеем Лазаревичем Гутманом… Вот такие дела…
— Это все? — переспросил Назаров. — Это вся информация?
— В общем, да, — кивнул Дмитрий Максимович, — Я попытался было его раскрутить, спросил, почему я должен ему верить… Он хмыкнул в трубку, сказал, что я ему ничего не должен: верить или не верить — мое право. Но посоветовал проверить информацию…
— Как?
— Он сразу же попрощался и повесил трубку… Вот такие пироги, Аркадий…
Назаров потер левой ладонью затылок:
— Да, пироги действительно… Ты разговор записал?
— Нет, не успел… Я снял трубку с аппарата, где нет автозаписи, а разговор очень коротким был.
— Понятно, — кивнул Аркадий Сергеевич. — Но номер-то, с которого звонили — его-то хоть «пробил»?
— Автомат на Рубинштейна, — развел руками Бурцев. — Я туда, конечно, людей послал — но, сам понимаешь… Зацепок — ноль… Ребята составили, правда, словесные описания трех якобы звонивших в интересующий отрезок времени из этого таксофона мужиков, но — это все химера… По таким приметам никого не сыщешь.
— Описания у тебя с собой? — спросил Назаров. — Дай взглянуть на всякий случай…
