— С «нами» — это с кем? — спросил Гас. — С рабочим классом?

Аттикус оттолкнулся от стены и пошел прочь. Бросив «Точно» через плечо.

— Что с ним сегодня не так? — спросила я без всякой, не ожидая ответа.

Ни Гас, ни Фрэнки не ответили. С ним всегда было что-то не так. Он вечно был чем-то недоволен. Или что-то в этом роде.

Однако недавно у меня появилась догадка из-за чего он был таким. Ему нравилась хорошенькая, неприкасаемая, злая на весь мир принцесса. А она только что оскорбила его мать.

Сойер пересек улицу и направился в нашу сторону. Его длинные ноги решительно и быстро преодолевали расстояние, так, что даже казалось будто остальной мир замедляется. Он держал руки в карманах, а на шее у него был повязан клетчатый шарф.

Я затаила дыхание, наблюдая, как он движется к нам. Я никогда не видела никого более захватывающего дух, чем Сойер. Он просто не мог быть человеком. Я отказывалась верить, что он был обычным смертным.

И за те пять лет, что я его знала, он только и делал, что доказывал мою правоту.

Падший ангел. Такова была моя нынешняя теория.

Он подошел прямо ко мне, встал между моих ног и потер руками мои предплечья. Я погрузилась в его тепло, нуждаясь в нем так сильно, насколько это вообще возможно.

— Где твое пальто? — спросил он гораздо более твердым, более собственническим тоном, чем Гас.

Когда он был так близко, пахнущий сигаретным дымом, мятой и этим новым мылом, которым он начал пользоваться, я теряла способность складывать связные предложения. Либо так, либо у меня было обморожение мозга.

— Счастливая ночная дама её отца сбежала с ним, — объяснил ему Гас.

Сойер нахмурился, его причудливо голубые глаза потемнели от беспокойства. Его руки скользнули вниз по моей шее и вверх, чтобы обхватить мое лицо. Мне нравилось, как его мозолистые пальцы царапали мой подбородок, и как их кончики исчезали в моих волосах.

— Ты собираешься купить новое?

— О… конечно. — Я облизнула пересохшие губы и пожалела, что у меня не хватило смелости сказать ему, чтобы он не останавливался. Несмотря на то, как сильно мне нравилось его внимание, я действительно замерла.

— Скажи ему правду, Каро, — потребовала Фрэнки.

Я подавила рычание, ненавидя то, как много я рассказала ей в метро.

— Мне нечего сказать, Фрэнки. Я всё улажу.

Фрэнки закатила на меня глаза.

— Её старик смылся с её сбережениями.

— Фрэнки!

Она взглянула на Сойера.

— Со всеми.

Я уронила лицо в замерзшие пальцы.

— На самом деле это не имеет значения. У нас сейчас есть работа, не так ли? Я могу подождать, пока нам не заплатят.

— Сколько он взял? — потребовал Сойер.

Я покачала головой. Я не собиралась говорить ему об этом. Сумма была отвратительной. Меня тошнило каждый раз, когда я думала об этом.

Сойер опустил голову и выдержал мой пристальный взгляд. Я так отчаянно хотела отвернуться. Очень сильно. Но я не могла. Он владел очень неприятной способностью меня гипнотизировать. И вытягивать из меня глупую правду.

Было бы легче солгать, если бы я могла смотреть куда-то в другое место. В любое другое.

Но у меня не было возможности.

И я не могла ему врать. Что меня серьезно сбивало с толку.

Фрэнки сказала, что это из-за того, что он всегда прикасался ко мне. Она утверждала, что гораздо труднее лгать, когда ты возбуждена.

Очевидно, она была идиоткой.

Его прикосновения даже не походили на сексуальные. Он просто… Я даже не знала, что с ним было не так. Но когда мы были вместе, его руки были на мне. Его рука обнимала меня, или он держал меня за руку, или он притягивал меня к себе на колени перед всей нашей командой и просто ожидал, что я буду сидеть там, как будто это было самой нормальной вещью в мире.

И, может быть, так было бы, если бы я была его девушкой, или если бы он признался, что я ему нравлюсь, или что-то в этом роде. Но всё было совсем не так.

Он поцеловал меня один раз, пять лет назад, когда мне было десять, а ему тринадцать. Но это был единственный раз.

Теперь, когда мне было пятнадцать, а ему восемнадцать, и мы оба были официальными сотрудниками Волкова, он держал между нами совершенно платонические отношения.

За исключением нежных прикосновений.

И иногда взглядов, от которых у меня подгибались колени.

— Много, — наконец призналась я.

— Это были её деньги на колледж, — добавила Фрэнки.

Позже я собиралась прибить её. Она вечно жаловалась, что с ней обращаются иначе и что все её боятся. Ну, только не я. Я определенно собиралась придушить её.

— Черт возьми, Каро, — прорычал Сойер, отходя от меня.

Желание заплакать кололо в глубине моих глаз, но я не позволила слезам пролиться. Это была чертовски большая сумма, но мне пришлось положить её в тот дурацкий банк. Мне следовало получше их спрятать. Мне следовало лучше их защитить.

Вместо этого я оставила их там, где любой мог их найти. Да, ну, они были в моей квартире, в моей комнате, спрятаны в месте, о котором, как я думала, знала только я, но у моего отца были проблемы. Я знала, что это правда. Он вел себя так, будто все в порядке, но я знала, что он снова начал играть в азартные игры.

Что было опасным поступком для букмекера и игромана.

— Я собираюсь вернуть их, — для пущей убедительности объявила я Фрэнки, Сойеру и Гасу. — Он заплатит мне.

Сойер расстегнул молнию на своем пальто, стянул его и обернул вокруг меня. Я закрыла глаза от ощущения тепла и его запаха, все еще сохраняющегося на подкладке.

— Вот, по крайней мере, возьми пока моё.

— Тогда ты замерзнешь, — тихо сказала я.

Он пожал плечами.

— Я переживал и худшее.

Он всегда так говорил, и мы все ему верили. Что бы ни пришлось пережить Сойеру, прежде чем он присоединился к синдикату, это был сущий ад. Он никогда не рассказывал о своей жизни до того, как Толстый Джек нашел его на улице. Он пробрался в синдикат, когда помогал братве украсть целый контейнер ирландского оружия. Но нужно было лишь взглянуть на него, чтобы сразу всё понять. Он взлетал по служебной лестнице братвы быстрее, чем любая Шестерка в истории организованной преступности.

Он был главарём нашей шайки, нашим авторитетом. А мы были его бойцами, его солдатами. И мы знали, что через несколько лет он станет одним из главных. Глаза Сойера были устремлены вверх. Это был только вопрос времени, когда он доберется туда.

Вот почему Аттикус так сильно ненавидел его. Сойер украл славу Аттикуса, сделав её своей и оставив Аттикуса на заднем плане с остальными из нас, теми кто не хотел этим заниматься.

— Мы поговорим о деньгах позже, — пообещал Сойер. Я кивнула, молясь, чтобы он забыл обо всем этом. Я бы справилась с отцом и без него. Мне не нужна была помощь, и я не хотела получать её от него. Обращаясь к группе, он сказал:

— Они готовы к посвящению. Мы нападем ночью.

Фрэнки наклонилась вперед.

— Они хотят, чтобы мы ворвались в дом мэра?

Сойер невозмутимо добавил:

— И обчистили его.

— Ты что, с ума сошел?

— Они хотят, чтобы все было чисто. Ничего не сломайте. Не должно быть никаких признаков того, что мы там были. Они просто хотят, чтобы все исчезло. — Он потер подбородок. — Кроме того, там есть собака.

Мы все посмотрели друг на друга. Я ненавидела собак. Особенно красть их.

— И что мы получим с этого? — спросил Гас.

— Вашу обычную долю.

Мы все вздрогнули. Нам хорошо платили, но не настолько, чтобы рисковать вломиться в дом мэра Вашингтона и украсть всё ценное.

Кроме Сойера и Аттикуса, остальные из нас были здесь против нашей воли. Гаса принудил к этой жизни его отец. Фрэнки потребовала, чтобы ей дали работу, но только для того, чтобы она могла сбежать из красивой тюрьмы, которую для нее построили её дяди. А меня засосало, когда я украла кое-что для Сойера.

Иногда я ненавидела его за тот день так же сильно, как любила.

А я на самом деле любила его.