Я не знаю, что чувствую, снова увидев его спустя столько лет. Со мной происходит нечто странное: мне хочется и смеяться и плакать. Я снимаю его оттуда и обхватываю обеими руками. Он пахнет одновременно пластиком, новой вещью и пылью. Он красивый. Когда я поднимусь обратно в квартиру, то пропылесошу его или даже пройдусь по нему пароочистителем «Клин эксперт делюкс».

Замок щелкает, закрываясь, и я карабкаюсь на первый этаж, прижимая к себе скафандр.

Я слишком поздно замечаю осложнение. У входа, перед почтовыми ящиками, стоит мадам Гримм. Не то чтобы она была плохим человеком, я просто не привык разговаривать с людьми извне. А мадам Гримм это хорошо умеет и частенько практикует, ведь она консьержка, хотя сама предпочитает, чтобы ее называли привратницей.

– Надо же, юный Алистер! Нечасто вас встретишь! Сколько же вам теперь годочков?

– Двадцать один.

– Славно, славно, это же просто замечательно. Двадцать один… Довольно солидный возраст. А ваша матушка как поживает? В последний раз она выглядела как-то не лучшим образом!

– В ее состоянии ей уже не спуститься в подвал.

– Ах вот оно что, как я понимаю вашу бедную маму! Все эти лестницы могут остудить пыл даже самой отважной женщины, не так ли? Я уже три раза звонила в управляющую компанию по поводу сломанного лифта! Конечно, я понимаю их нежелание тратиться на новый. Но техобслуживание теперь оставляет желать лучшего. С господином Бельду я не успевала положить трубку, как он уже был тут со своим ящиком с инструментами. И ладно бы только лифт не работал, так ведь еще и пожарная сигнализация, и датчик движения во дворе, и замок со стороны контейнерной площадки… Не хватало еще, чтобы нам отключили отопление!

Пиликает домофон, и мадам Гримм тянет ручку подъездной двери, чтобы впустить собаку и мадам Диас. Пользуясь тем, что обе женщины начинают что-то обсуждать, я поднимаюсь еще на несколько ступенек. Меня останавливает голос консьержки:

– Не правда ли, господин Алистер? Мы как раз говорили об этой ужасной лестнице! Вы ведь не откажетесь?

Когда вы чего-то не поняли, нельзя говорить «чего?», нужно говорить «простите?».

– Простите?

Мне отвечает мадам Диас:

– Это было бы так мило с вашей стороны, молодой человек. Эта забота о ближнем возвращает веру в молодое поколение, которое почти совсем уже погрязло в своих гаджетах, не правда ли, мадам Гримм? Не стоит приходить очень рано: 8:30–8:45 будет в самый раз. Для утренних часов у меня дома стоит лоток.

– Уверена, ваша мама будет очень вами гордиться! – говорит мадам Гримм. – Идите же сюда, господин Алистер.

О чем они говорят? Я спускаюсь к ним, ничего не понимая. Старая и толстая мадам Диас наклоняется, не сгибая коленей и выставляя напоказ ягодицы шестидесяти, а то и семидесяти пяти сантиметров в диаметре. Она берет свою собаку, поднимает ее, прижимая к огромной груди, и подходит ко мне.

– Держите, мы с ним уже не в том возрасте, чтобы порхать по лестницам. Идемте же!

На моих руках, прямо поверх скафандра, лежит пес. Он тоже толстый и старый, и его кожа висит дряблыми складками. Он не шевелится, похоже, его ничто не смущает. Надеюсь, он не страдает недержанием: я не уверен, что чехол скафандра водонепроницаем.

Мадам Диас хватается за перила, чтобы вскарабкаться на первую ступеньку. Почти как люди на старых видео про лыжи, когда подъемники резко приходят в движение. Через каждые семь ступенек она останавливается, чтобы отдышаться. В каждом пролете их четырнадцать. Я иду следом за ней, неся на руках собаку. До шестого этажа нам еще подниматься и подниматься. К счастью, ученые нашли другой способ добраться до Луны, кроме как по лестнице!

– Вот, поставь его на коврик.

Как только я опускаю пса на землю, она наклоняется к нему.

– Что нужно сказать доброму мальчику, а, Чипо? Что мы говорим? Мы говорим «спасибо», и мы говорим «до завтра».

Потом она выпрямляется и смотрит на меня.

– Мы с Чипо рассчитываем на тебя! Тогда в 8:30? Не опоздаешь?

Они с собакой заходят в квартиру. Хлопает дверь. Завтра мне предстоит выгуливать собаку.

Хорошо, что в 8:30. Не придется переставлять будильник.

Десять свечек на торте еще дымятся на обеденном столе. Сидя на стуле между бабушкой и дедушкой, Алистер изо всех сил старается развернуть свой подарок, не порвав бумагу. Это оказывается портативная электронная игра с мини-экраном, тремя кнопками и колесиком.

– Ты такое видел? – спрашивает его мама, бросая на него нежный взгляд. – С этим, мальчик мой, ты и сам не заметишь, как выучишь английский! Без английского в жизни теперь никуда. Это даст тебе серьезное преимущество в будущем.

Алистер улыбается матери и благодарит:

– Спасибо.

Он тут же принимается убирать коробку обратно в пеструю упаковочную бумагу, но она рвется. Мама Алистера видит, как сжимаются его кулачки, и спешит вмешаться, предлагая ему еще один кусочек йогуртового торта с вареньем из «мирабели»[6]. Алистер не успевает ни отвести взгляд от порванной бумаги, ни ответить. Бабушка обхватывает его лицо ладонями, похлопывает его по щекам и отпускает, чтобы достать подарок, который прятала под своей тарелкой.

– Десять лет! Ты уже большой! Держи, это от нас с дедушкой. С днем рождения, мой дорогой.

Она протягивает ему белый конверт, отличающийся от административных почтовых отправлений только тем, что на нем нет окошечка, сквозь которое был бы виден адрес. Алистер открывает его и достает оттуда чек.

– Ты сможешь положить его в банк! Это сбережет тебе деньги…

Алистер улыбается бабушке и благодарит:

– Спасибо.

Он продолжает улыбаться, вкладывая чек обратно. Конверт не рвется.

Теперь очередь дедушки отметить этот десятый день рождения в своей манере. Он берет бутылку красного вина, стоящую рядом с его тарелкой, и наливает ребенку на донышке.

– Давай, пацан, попробуй… Тебе понравится. Это не какое-нибудь задрипанное винцо, это «Шато Шамруж», золотая медаль в винном каталоге «Перекрестка»[7].

Мама бросается к Алистеру, отводя в сторону руку, которую он тянет к бокалу. Алистер возвращает обе руки на колени и склоняет голову, позволяя буре разразиться где-то над ним. Его мать в ярости.

– Да что на тебя нашло, папа? Это черт знает что!

– Ой, да брось… Подумаешь, налил пару капель десятилетке. Не помрет же он от них.

– Во-первых, это не пара капель, а добрая пара глотков. А во-вторых, в пересчете на его возраст, ему, между прочим, еще нет десяти. И несмотря на то что никаких осложнений еще пока не обнаружили, учитывая его недоношенность, мы должны быть очень осторожны и внимательны. Постоянно.

– Ладно, ладно, – вздыхает дедушка.

Мама Алистера выливает содержимое его бокала в дедушкин и гладит мальчика по голове, портя ему прическу.

– Ну не дуйся, малыш! Будешь пить вино, когда вырастешь. А пока как насчет яблочного сока? Я купила целый литр специально для праздника!

Алистер улыбается и качает головой.

– Нет, спасибо, я не жажден.

– Нет, спасибо, я не хочу пить или я не испытываю жажды, – журит его мама, покачивая указательным пальцем рядом с его головой. – Следи за грамматикой…

Праздник продолжается долгой партией в «Монополию» в семейном кругу. Дедушка, выбросив на кубике две шестерки подряд и воспользовавшись картой «Шанс», захватывает Елисейские Поля. Алистер застревает в тюрьме.

Когда бабушка с дедушкой уходят, Алистер идет за мамой в ванную. Она открывает кран. Сначала она всегда наливает холодную воду и только потом разбавляет ее горячей. Мера предосторожности для предотвращения бытовых травм. Не хватало, чтобы вдобавок ко всему прочему Алистер еще и обжегся.

– Кстати, чуть не забыла! – говорит она. – Другая бабушка прислала тебе посылку. Я спрятала ее в шкафу с пылесосом, чтобы не смущать бабушку и дедушку. Она немаленькая, скажу я тебе!