За три шага до кресла Гуук поднимается на ноги, и Юна понимает, насколько он выше и крупнее, но это уже не имеет значения. После стольких трупов и убийства Джихёна Юне пощады ждать не приходится, как и помощи. Судя по всему, пока помощь дойдёт, она уже и так испустит дух. Оан крепче обхватывает пальцами эфес меча, удивляется, почему чудовище не тянется к поясу, а так и стоит перед ней безоружным. Гуук медленно обходит ее, как хищник, готовящийся к прыжку. Юна глаз с него не сводит, ничего не упускает.

– Я не знаю, зачем ты это сделал, но крови достаточно, – с вызовом смотрит в его глаза Юна. – Меня убьют твои люди, но я до этого убью тебя.

– Крови никогда не достаточно, именно поэтому я пролью кровь ещё двоих в этой комнате – твою и твоего альфы. Хочешь, я вас вместе похороню? – подмигивает ей Гуук, голодным взглядом по ее фигуре скользит, облизывается.

– Сдохни, – кричит Юна и замахивается, Гуук уходит влево, но меч делает прореху на рукаве его рубашки.

– Совсем неплохо для девчонки, я поражён, – в удивлении цокает языком альфа.

Юна вновь нападает, снова и снова, но Гуук двигается, как пантера, и при очередном ударе хватает меч за клинок, и, несмотря на порезы на ладонях, тянет ее резко на себя, и отвешивает ей сильную пощёчину, от которой та падает на пол. Гуук отбрасывает меч в сторону и вновь опускается в кресло.

– Веди себя хорошо, и, возможно, твой альфа выживет.

– Юна, он лжёт, он убьёт и тебя тоже, – кричит Джисон и получает эфесом по голове.

Юна поднимается на ноги, утирает окровавленную губу, смотрит то на своего альфу, то на Гуука и не двигается.

– Он прав, я всех убью, но сперва я позволю ему насладиться твоими стонами, пусть их из тебя вытрахивать будет и не он, – ухмыляется Гуук и поворачивается к стоящим у стены воинам: – Поиграйте с дикаркой, у нее сегодня день свадьбы, пусть она и плохо закончилась, но я милостив, так что брачной ночи быть.

Юна пока ещё только с зарождающимся на дне глаз ужасом смотрит на двинувшихся на него троих солдат и медленно отступает назад.

– А вы, – обращается Гуук к удерживающим Джисона альфам, – если жених будет отключаться, поливайте водой. Я хочу, чтобы он всё видел.

Воины молча кивают.

Юна, прекрасно видя стоящих на входе солдат, всё равно срывается к нему, но ее перехватывают сразу же и валят на пол прямо под ноги медленно умирающего уже не от ран, а от вонзающегося осколками в израненную плоть взгляда беспомощной девушки Джисона. Юна кричит, бьётся изо всех сил, но альфы сильнее, один ее ноги к полу прижимает, второй, присев прямо на живот, на лоскутки рубашку рвёт. Юна вырывает руку, впивается пальцами в глазницы нависшего над ней и что есть силы давит, но взвывший от боли мужчина, беспорядочно ударив ее пару раз, кое-как вновь ее руки поймав, над головой соединяет. Юна будто на самой грани, стоит на линии, она её под ногами чувствует, то, что она её перейдёт – не сомневается, но сделает это на своих условиях, надо будет, любую боль выдержит, но просто так им своё получить не позволит. Она чувствует на губах привкус не только своей крови, продолжает вгрызаться куда только удается: в руки, в плечи, в лицо, кусает неистово, зубами чужую плоть рвёт. Гуук расслаблено сидит в кресле, заинтересованным взглядом следит за творящимся на полу и явно не скучает. Девушка дикая. Она не просто борется, она за свою жизнь, за свою свободу, словно не чувствуя боли, покрытыми уродливыми пока ещё покраснениями руками и зубами до последнего бьётся. А ей ведь больно, Гуук это прекрасно знает, ее стойкости поражается. Достойный противник. Мирас – дыра, боя не было, Джихён быстро сдох, его сынок уже почти, Гуук умирал от скуки, а невысокая и бледная девчонка вот уже почти час так альфу развлекает, как никому из смертных доселе не удавалось.

– Не трогай ее, – сплёвывая на пол густой комок крови, молит Дьявола Джисон.

– Не слышу, – лениво тянет Гуук.

– Прошу тебя, отпусти ее, она не виновата.

– Твой отец лишил меня семьи и дома, хотя ни я, ни мой брат ни в чём, кроме того, что носили фамилию Джеон, виноваты не были, – встаёт на ноги Гуук и медленными шагами направляется к нему. – А эта девчонка носит твою фамилию. Сейчас ты понаблюдаешь за тем, как я ее по кругу пущу, всем воинам попробовать дам, если, конечно, после этих троих она выживет, – улыбается альфа и поворачивается к взвывшему от боли своему воину. Он видит, как мужчина, до этого прижимающий к полу девушку, придерживая рукой стремительно окрашивающееся в красный горло, заваливается на бок. Пока другие воины заняты раненым товарищем, девушка, опираясь на локти, сплёвывает на пол чужую кровь.

– Да ты безумна, – зачарованно выдыхает Гуук, любуясь пугающей и одновременно притягивающей картиной, на которой одна мелкая безоружная девчонка зубами чуть не вырвала глотку рослого, наученного войнами воина. На миг их взгляды пересекаются, интерес сталкивается с ненавистью, Гуука ударной волной чуть с ног не сбивает.

Дьявол в замешательстве, он не знает, ему этой девушке похлопать или казнить приказать, и завороженного взгляда от нее оторвать не в силах, в ее сторону двигается. Почему она такая интересная, почему огонь в ее глазах огню Гуука, из самой преисподней, не уступает, почему в этой богом забытой дыре, которую он раньше домом называл, он человека с булатным стержнем вместо позвоночника, как и у себя, встретил, только Гуук свой стержень из года в год, скитаясь, ковал, эта девчонка за одну ночь другой стала. Слишком много почему, и Гуук знает ответ на каждый. Потому что жизни в этих глазах, даже сейчас, на самой грани – океан, пусть Гуук его никогда не видел, в то, что выглядит он именно так, не сомневается. Потому что в зажатые кулаки, где ногти в первую очередь на ее же коже следы оставляют, столько силы вложено, сколько ни в одном из здесь собравшихся воинов не наблюдается. Потому что она разбитая, поверженная, в своей же крови по полу размазана, буквально на ниточке, то ли от обморока, то ли уже от смерти висит, но эти потрескавшиеся, уже покрывающиеся корочкой губы не размыкаются, ни одной просьбы или мольбы не выдают. Потому что Дьявол не только ее дурманящий голову запах переспелой сливы, он ее силу духа чувствует. Гуук щелчком пальцев на колени весь город поставить может, а ее ни оружие, ни люди, – ничего не берёт. Эта девушка потрясающая, и интерес в Гууке из тлеющих угольков в огромное пламя его внутренности лижущее превращается. Он смотрит в глаза самого тёмного меда и давит в себе восхищение чужой стойкости, заменяет его злостью на неподчинение и идёт к ней. Раненого альфу выводят наружу, остальные, увидев Гуука, сразу же отступают.

– В руки, значит, не даёшься, – облизывает губы Гуук и, нагнувшись, ловит за щиколотку пытающуюся отползти девушку, примеряет пальцы, как браслет, тонкую ножку обхватывает, зверь в нём от первого прикосновения, как проткнутый сотней игл, дёргается. – Знаешь, – давит ладонью его живот, пригвождая к месту, – на всех управа найдётся, и даже на тебя, дикарку.

Альфа нарочно медленно водит ладонью по обнаженному телу, поднимается к груди, пальцем прямо от выемки меж ключиц вниз до пупка спускается, откровенно тем, как под его руками чужое тело подрагивает, наслаждается. Юна уверена, могла бы она его взглядом убить, то Гуук сейчас в чудовищной агонии бы метался. Она всю свою ненависть, всю ярость в свой взгляд вкладывает, но Дьявола он только возбуждает и призывает. Гуук сам себя испытывает, насколько далеко он готов зайти, думает, когда у него в руках одна сплошная непредсказуемость с глазами, как у той красивой лисы, которую он пару месяцев назад на охоте стрелой к дереву прибил. Эта ненависть и огонь, которые ему посылает девушка, Гуука только веселят, ведь рождённому в огне он не страшен. Эта девчонка от одного сильного удара дух испустить может, но как она боролась, как так и не позволила к ней прикоснуться, более того, чуть не лишила армию Дьявола воина. Гуук ей восхищается, красотой любуется, а ее запах ноздри обжигает.