– Кувалдой поработали, ироды, – заключил Егор Петрович. – А то и ломом, клопа им в онучи.

Я недоумевал. Чего ради кому-то вздумалось курочить старую могилу и почему субинспектор ЦАУ посчитал это событием, достойным внимания сотрудника ОГПУ?

Первым делом надо было установить, кого, собственно, вырыли. Карандашик Птахи затанцевал по доске, и вскоре мы узнали, что имя погребенного было Кушта, в православии Константин, происходил он из вогулов, в эру махрового царизма считался у них главным вождем, шаманом, гуру и прочая и прочая. Вогулы со своими оленьими стадами вольготно кочевали с севера на юг и с востока на запад, Кушта умело направлял их к пастбищам, предостерегал, лечил от болезней снадобьями и предсказывал погоду. Но однажды этот великий человек объявил, что на него снизошла благодать и он не желает больше поклоняться идолищам, а переходит в лоно истинной религии. Вопреки уговорам он отбился от племени, осел в Усть-Кишерти, принял крещение и до конца своих дней юродствовал на паперти. К его надгробию пару лет паломничали как христиане, так и бывшие сородичи, но насаждение здорового атеизма положило конец поклонению, и народная тропа стала зарастать.

Однако сыскался некто, дерзнувший потревожить позабытые мощи.

– В гробу имелись ценности? – приступил я к дознанию по всем правилам.

Птаха отписал, что не только ценностей, но и гроба как такового не было. Кушту-Константина похоронили самым бедным чином, поскольку из частной собственности при нем не нашли ничего, кроме ветхих обносков.

– Так чего ж ты тогда бучу поднял… гхы, гхы? – запыхтел Егор Петрович. – Растолкал меня ни свет ни заря, клопа тебе в онучи…

– С-с-с-с-с-с… – просвистел Птаха, и его карандашик вновь забегал по дощечке.

Оказалось, участковый через своего фискала получил уведомление о том, что вогулы готовят ритуальное действо – не исключено кровавое, – и произойдет оно нынче ночью, в разгар полнолуния. Птаха не сомневается, что осквернение могилы – часть подготовки к этому ритуалу. Потому и оповестил нас со всей возможной поспешностью.

Если он рассчитывал на поощрение, то чаяния его не сбылись. Егор Петрович не то что не похвалил, а еще и напустился на него, как на нашкодившего гимназиста:

– Клопа тебе в онучи! Видно же, что этого юродивого неделю с лишком как вынули. Вон и вода в ямище, и землица успела травинками подернуться… Какого бельмеса ты только сейчас зенки продрал… гхы, гхы… когда уже давно надо было всех твоих архаровцев в ружье подымать!

«Дажди шли, – зачирикал обруганный Птаха. – Дароги непролазныя, не падайти. Никто не видал».

– Остолоп! – отгрузил ему Егор Петрович уже менее злобиво и, прихватив ладонью поясницу, присел на корточки. – А следок-то отпечатался… Почем знаешь, что вогульский?

Я тоже приметил оттиски подошв возле разоренного погребалища. Обувь явно не фабричная, скроена вручную из кож, грубые стежки отобразились четко. Птаха указал Егору Петровичу на особенности индивидуального пошива вогульских сапог. Тот, насколько я смог понять, уже пришел к каким-то выводам, соизмерил их с услышанным, согласно покивал.

– Вот же ж нехристи, клопа им в онучи… А филер твой не донес ли, где они на свою гулянку соберутся?

– У к-к-к-к-к…

– У камня? А, ну это я знаю… гхы, гхы… – И, поймав мой вопросительный взгляд, разжевал для непонятливых: – Есть такой камень, он у вогулов священным считается. Они когда оленей своих по Уралу гоняли, всегда возле него стоянки делали.

– Далеко отсюда?

– Верст сорок по прямой. На драндулете быстренько домчим.

Но помчали мы сперва не к камню, а назад в райцентр. Умудренный жизнью Егор Петрович рассудил, что перед тем, как пускаться в экспедицию, которая может затянуться надолго, лучше всего перекусить. Он еще не завтракал, а я и не ужинал, поэтому возражений его слова не вызвали. Мы вернулись в подотдел и на троих прикончили остававшийся в кастрюле вчерашний борщ, который был воистину хорош. С солдаткой Егору Петровичу повезло.

За едой я выдвинул гипотезу, сформировавшуюся еще накануне: не являются ли все эти паранормальные видения – огоньки с серебристыми миражами – хулиганством вогулов?

Егор Петрович выслушал, прочавкал скептически:

– На кой им ляд хулиганить?

Я сослался на свое участие в экспедициях, исследовавших малообжитые земли. Коренные народности, проживающие на определенной территории, не любят, когда к ним приходят чужие, в особенности иноверцы, и разными способами стараются их вытурить. Сделать это силой получается редко, и в ход идут всевозможные ухищрения: обман, запугивание и так далее. Может, и вогулы таким макаром норовят прогнать русских из своей вотчины?

– Сразу видно, что не бывал ты у нас, – зашамкал Егор Петрович с набитым ртом. – Не подкован, матчасть не изучил… Возьми у Липки книжки краеведческие, полистай для общего развития. Земли эти вогульскими никогда не были, здесь то волжские булгары хозяйничали, то монголо-татары, клопа им в онучи. А русские лет восемьсот назад пришли, и изгонять их отсель – дурь несусветная…

Застыдил он меня, подавил своей образованностью. Однако от гипотезы своей я не отрекся, ибо знавал некоторых шаманов с амбициями. Они бы в сумасбродстве ни перед чем не остановились, дай им волю.

Плотно подкрепившись, мы оседлали «Блэкберн» и двинули к самой крупной реке Кишертского района – Сылве. На ее берегу как раз и обретался тот самый камень вогулов. Ехали большей частью по бездорожью, мотоцикл пару раз увязал в топких лужах, приходилось слезать и выволакивать его на сухую твердь. Птаха придерживал своего мустанга, не давал ему разогнаться. А если б и дал, то это вряд ли бы что-то изменило – разве только влетели бы на скорости в рытвину или в липучую кашу и перевернулись к чертовой матери. Хорошо еще, английская техника была сделана на совесть, выдержала все прелести российской пересеченной местности.

До камня добрались уже в сумерках. Спешились, перевели дух. Егор Петрович минут десять стенал, не мог распрямиться. А я подошел к древней вогульской святыне, осмотрел ее, сравнил в воображении с глыбами, виденными на Крайнем Севере. Они тоже были испещрены рисунками и руническими письменами. Все-таки есть что-то общее в культурах полудиких народов Европы и Азии – и тотемы у них схожи, и мифология, и мировоззрение. Напрасно Егор Петрович не прислушивается к моим допущениям. Вогулы вполне могли разыграть спектакль с факелами и переодеванием. Может, они даже и умысла злого не имели. Таинство у них такое: шествуют по лесам ряженые, духов ублажают…

Участковый Птаха оказался практичнее меня – ничего не разглядывал, не умозаключал. Притопнул каблуком по плохо слежавшемуся грунту возле камня и забухтел:

– Б-б-б-б-б…

– Были они туточки, вижу, – перехватил его мысленный флюид подошедший Егор Петрович. – Ковырялись в земельке, причем не то чтобы давненько, клопа им в онучи… Есть у тебя заступ?

Надзиратель извлек из мотоциклетной коляски саперную лопатку, поорудовал ею, и очам нашим предстала черепная крышка.

– А вот и юродивый… гхы, гхы… Сменил, значица, прописку.

Сопоставив факты, я воздержался от споров. Все указывало на то, что Егор Петрович прав. Череп изъеден тлением, ни о каком свежем убийстве речи не идет. Но сейчас ровным счетом не имело значения, кто здесь погребен – Кушта-Константин или другой покойник со стажем.

«Капать глыбже али как?» – начертал Птаха на дощечке.

– Баста. Ничего там нет для нас познавательного… гхы… Засыпь, как было, заровняй, и айда, хлопцы, в засаду. Застукаем их, когда на гульбище придут.

Мы откатили «Блэкберн» в камыши, там же и залегли. Более надежного укрытия в непосредственной близости не нашлось. Когда совсем стемнело, от реки потянуло сыростью, нещадно жалили комары, зато священный валун был перед нами как на ладони.

Перед выездом сюда я выпросил у Егора Петровича оружие. Он не скаредничал – выдал мне из личных запасов новенький, весь в смазке, самозарядный пистолет, чем-то похожий на бельгийский браунинг, но во многом отличный от него. Я таких раньше не видел.