В смысле, ты не знаешь такого? Ты ведь младше меня всего на год–два, ты чего?
Да короче, раньше не было ни хрена, и мы выживали как могли. В детском лагере или в школе мы переписывались при помощи картинок. Смысл в чём: мы брали картинку, переименовывали её в то, что хотим человечку написать и отправляли тому, у кого сейчас открыт Bluetooth. Интересное время было. Тогда у нас было только «ничего», и из этого «ничего» мы пытались создать «нечто». И самое интересное было как раз в процессе создания. Это было непревзойдённо круто! Я до сих пор помню этот момент, когда в мою комнату вошел грустный брат и сказал, что я ей нравлюсь. А ведь он так много сил приложил к тому, чтобы сблизиться с ней. С собой нам немного денег в лагерь давали, и я помню, как он стоял в очереди, чтобы купить ей самые дорогие пирожные. Купил – не взяла. Села на диван в холле. Я, как услышал это аж задрожал немного. Сел напротив неё.
Улыбается и смотрит на меня. И я на неё, как придурок влюблённый.
Открываю телефон – переименовываю картинки. Получаю от неё. Такая вот переписка была:
«Даш, как твои дела? Мне тут кое–что сказали.jpg»
«Привет, кажется я знаю, что тебе сказали.png»
«Ты мне нравишься, если честно.jpg»
На этом моменте я настолько сильно вжался от страха в кресло, что, казалось, начал чувствовать доски, из которых оно сделано и будто весь был окутан обивкой.
«О боже, каж я тоже влюбилась с первого.png»
«взгляда. Это такое прекрасное. чувство.png»
«Я тоже тебя люблю.jpg»
И вот так мы еще долго обменивались картинками, значащими для нас гораздо больше, чем набор пикселей. Тогда картинки несли гораздо большее значение, чем сейчас. Мой брат даже стихи ей писал таким способом, кстати. Всё равно ничего не вышло. Но в оправдание хочу сказать, что он, в отличие от меня, сейчас женат и счастлив. А я как был безумным кретином, так им и остался. Мои тараканы в голове отрицают сейчас любую науку, стараясь как можно дольше остаться в детстве. Вот, Лёх, ты ведь смотрел раньше мультики? Ты помнишь тот день, когда перестал над ними плакать? Вот – запомни этот день! Этот день и был первым шагом в сторону твоего становления чудовищем.
А что с Дашей в итоге…в последний день мы разъехались по своим городам. Я помню эти два автобуса, уезжающие в разные города. Поставили еще, пидоры, как назло, параллельно друг другу их. Чтобы мы, когда уезжали, видели лица друг друга и разъезжались, как в Форсаже. И вот наши автобусы стоят, все прощаются друг с другом. Она подошла ко мне одной из последних, как помню. Оттягивала момент до последнего. Подошла ко мне, обняла меня и легонько чмокнула в губы. Я шепнул ей: «Мы обязательно встретимся». Так и не встретились.
Я помню конец этой истории, к сожалению, не такой приятный, как хотелось бы. В книжках нет таких историй, потому–что они не интересные.
Но мне кажется она интересна тем, что у каждого есть подобная. И каждый, услышав или прочтя это, вспомнит что–то своё.
Я на это очень надеюсь.
Ну не плакай, Лёха! А, это кровь? Сильно наждачку надавил? Да не ссы! Так голова ровнее будет, отшлифованная! Красивый будешь! Ты, главное, это – со стула не вставай. Хотя, как ты встанешь – верёвки вон какие, крепкие. Я их сам плёл. Ты, главное, слушай! Дальше то самое интересное!
Время шло, и я вернулся домой, к моему большому сожалению. К слову сказать, я ездил в этот лагерь с моим лучшим другом, и он, как истинный скот, решил взять на себя роль воспитателя и рассказать мне, что все это – просто фарс. В мою первую бочку с дерьмом окунул меня именно он. Сидя у него дома я рассказывал ему, попытавшись в очередной раз ему открыться, что я до сих пор переписываюсь с этой девочкой, и мне очень нравится. И он как начал затирать, что мол, вот, у тебя ничего не выйдет. Она на расстоянии находится, а ты ей нахуй не нужен. Ей нужен другой, и он у неё будет. Ей нужен кто–то рядом, но не ты. Она просто играет с тобой, чтобы ей скучно не было. Да блядь, ты видел её? Она стрёмная, ты чё, ебанутый?
Я очень сильно разозлился на него. Наверное, это была первая наша ссора. Ненавижу, когда меня учат, понимаешь? Дайте мне самому разъебаться о проблемы, которые я построю своими решениями! Ведь иначе я просто ничему не научусь. Как папаша завещал – пизды получай да учись. Да тут даже и не в этом дело было. Ведь она не стрёмная была. Совсем не стрёмная. Он просто не туда смотрел. Он её ебать хотел, а я за руку держать, понимаешь, Лёх? За руку. Всего–то. С тех пор руки сравниваю. Какую девушку за руку не беру – тотчас глажу, сравниваю с той, атласной прохладной 16–летней ручонкой. Первая взаимность в моей жизни, невероятно тёплое и доброе чувство, которое послужило началу огромной ненависти в жизни. Всю жизнь, думаю, искал подобное.
А тем самым, время все также продолжало неутомимо бежать и давать мне подзатыльники за каждый мой проступок. Я влюблялся и ненавидел без продыху. Мечтал ухаживать за кем–то красивым и мной любимым, романтик был и придурок.
6
Но не переживай, Лёх, продолжилось это недолго, лет двадцать всего. Поначалу я каждый день ждал чуда. Каждый день нихрена не получалось ни с девушками, ни с учебой, ни с друзьями. Каждый очередной день превращался просто в борьбу с малолетними предрассудками выйти в окно и больше никогда никому не докучать, но искры моей надежды на светлое завтра помогали мне идти дальше. И знаешь, что я решил? Я начал писать записки сам себе, чтобы потом сшить это в книги!
Однажды я решил, что уйду, как только стопка написанных мной книг поможет мне наконец достать до виселицы. А пока – я буду бороться, как и боролся до этого. Изо дня в день буду душить и убивать себя вчерашнего, чтобы сегодня вновь родиться настоящим.
А ведь и правда. Сколько я себя помню – всё это была одна большая борьба.
А ведь с чего все началось то? Наверное, всё-таки с Дня ебучего Валентина. В школе. Было это примерно так, за неделю до «праздника» на дверь нашей пионер–комнаты вешали монструозного вида коробку. Она была огромная, рассчитанная где–то на тысячу или две разбитых сердец. И вот, каждый год я заходил в цветочный магазин и покупал одну–две валентинки. Подписывал кому, но никогда от кого. В моих мечтах явно виднелась картина, где девушка сильнее меня, и она всё–таки подпишет эту долбанную валентинку, и мы будем вместе. Но так никогда не было. Более того, я никогда и не решался положить валентинку в эту сраную коробку. Ходил вокруг неё, топтался на месте, всё пытался сам себя сломать и подойти к ней. Казалось, будто у этой проклятой коробки десятиметровый ров, полный крокодилов. Хотя переплыть такой ров и то было бы легче, чем просто взять и положить туда эту дурацкую картонку с моими странными надеждами. А еще вдруг пацаны спалят и всё – конец моей прекрасной lone wolf life. Сразу же вопросами затопчут, жизни не дадут. В голове эхом проносился случай с тем одноклассником, который разболтал всем о том, что я Катьку любил. Пусть это и было невероятно давно – забыть я это всё равно не мог.
Даже смешно за себя тех времён, ух как подзатыльник бы дал сам себе, чтоб искры из глаз. Так ведь и не подарил никому. Одно скрашивало мою бытность – томительное ожидание того, что кто–то заметит меня и подарит мне эту дурацкую картонку. Но никто так этого и не сделал, до самого конца школы. Обмазанные гелем для волос и плотно промаринованные спортивным питанием пацаны имели эти картонки в избытке. Симпатичные девочки моего класса раскладывали их перед собой на столе, хвастаясь у кого больше. А я сидел и рисовал. Рисовал ад и ужас в стиле dark guro! Месиво, чтоб они все сдохли, все эти лизоблюды вокруг меня, но обязательно, прошу, Боже, обязательно, пусть перед своей гибелью они заметят меня.
7
Лёх, не только я страшный, но и мир вокруг нас. Все страшны, не смотри на меня так. На кого не посмотри – этот страшен глупостью, этот страшен внешне, а этот – внутри. Сгнил давно и воняет словами, что вырываются из его уст. Все страшные, а я всего лишь хочу избавить их от уродства. Мы с тобой – всего лишь наблюдатели этого мира. А если наблюдатели умрут, то и мир падёт. Он ведь существует только для тебя и меня. Мы – последние настоящие люди. Нещадным и странным кажется то, что мы сидим и вот так вот глупо убиваем друг друга, но у нас просто нет выбора. Мы должны спасти этот ёбаный мир. Это как поцелуи в метро, странная вещь, весьма.
