Ночевать поехали обратно в штаб.

23 июля

Ночь пришлось провести в лесу, так как мы заблудились и не нашли штаб. Утром оказалось, что находимся в нескольких шагах от него. Проходя мимо батальона связи, услышали сообщение по радио, что на Москву был налет двухсот бомбардировщиков, были пожары и жертвы.

Послал домой письмо. А дождь все не перестает, и никуда нельзя выйти. Хочется думать, что скоро все наладится, что я буду заниматься хирургией, как на Халхин-Голе и во время войны с Финляндией. Получил из госпиталей сведения о ранениях различными видами оружия, и сразу улучшилось настроение. Теперь сводка носит совершенно иной характер, чем две – три недели тому назад, – много раненных пулями, осколками артснарядов, меньше авиабомбами. Явный признак того, что, во-первых, наши войска оказывают все более упорное сопротивление, и, во-вторых, что налаживается вынос раненых с поля боя. По слухам, противник применяет огнеметы, однако обожженных я еще не видел. В течение дня на наш лес дважды налетали самолеты, но не бомбили, а прострачивали из пулеметов. Где-то вдалеке слышны раскаты бомбежки. По-видимому, бомбят Мироновку.

Сейчас становится понятно, какое громадное значение имела проведенная Главсанупром передача дивизионных госпиталей из ведения дивизий в распоряжение армии. Во время отступления дивизии теряли даже медсанбаты, тем более не сумели бы уберечь дивизионные госпитали. Кроме того, начальник санитарной службы армии получил теперь возможность маневрировать бывшими дивизионными госпиталями, используя их как полевые подвижные госпитали первой линии на активно действующих направлениях.

Мне кажется, что в современной войне структура военной медицинской службы должна строиться на основе сочетаний двух принципов: автономности и централизации медицинских учреждений. Автономность их заключается в том, что каждое медицинское учреждение, особенно МСБ, может самостоятельно, т. е. находясь в изолированном положении, оказывать весь объем медицинской помощи. Принцип же централизации должен обусловить подчинение всей основной массы госпиталей начсанарму или начсанфронту, и тогда они смогут обеспечить использование госпиталей наиболее эффективно.

24 июля

С утра уехали в Мироновну. Здесь много новых раненых. По их словам, обстановка на фронте ухудшилась и, по-видимому, придется опять отходить. Снова порадовала меня работа доктора Сельяновой. Остальные врачи – молодежь, и в хирургическом отношении мало квалифицированы. По радио опять сообщили о налете на Москву. Разбита какая-то больница. Уж не наша ли?

Над Мироновкой все время кружатся немецкие самолеты, обстреливав улицы из пулеметов. Изредка появляются и наши самолеты. У меня развивается «музыкальный» слух – научился безошибочно отличать звук наших самолетов от немецких.

25 июля

Ночь проработал в госпитале. Одному бойцу ушил открытый пневмоторакс и сделал шейную ваго-симпатическую блокаду по нашему способу на стороне ранения. Раненому сразу стало легче дышать – исключительно эффективный прием! Не успел передохнуть – пришлось оперировать раненного в голову командира. Затем показал врачам ампутацию бедра под местной анестезией. Ночью от раненых узнал, что в трех километрах от Богуслава, где расположен наш штаб, появились немецкие танки. В госпитале начали волноваться. Послали к коменданту города узнать об обстановке, но оказалось, что нарушена связь, и комендант никаких сведений не имеет. Я мало верил в правдоподобность таких слухов, но часа через два сообщили, что Богуслав сильно обстреливают и штаб армии ночью ушел в глубь леса.

Под утро появились две медсестры, бежавшие из Богуслава. Говорят, что видели входящие в город немецкие танки.

Отправились с заместителем начсанарма Коноваловым на станцию железной дороги, чтобы выяснить возможность эвакуировать раненых санитарной «летучкой». На станции полная неразбериха: все забито военными, беженцами, особенно много детей.

Ребята такие несчастные, что смотреть на них – мучение. Просят пить, есть – ничего нет. Матери тоже худые с почерневшими от голода и горя лицами.

Встретили несколько командиров штаба. Рассказывают разные «страхи», будто противник бил по Богуславу шрапнелью. Сгорели пекарня и винный магазин. Рассказывают об этом как о грандиозном событии. Особенно горевал один, уже немного выпивший.

У дежурного по станции достали платформы для эвакуации раненых и отдали приказание о немедленной их погрузке.

Коновалов уговорил меня ехать с ним в Канев. В пути встретили ППГ 66. Велел разделить его: оставить на правом берегу Днепра эвакуационное и сортировочное отделения с хирургом и перевязочную, а остальную часть госпиталя перевести на левый берег. Коновалов где-то узнал, что в Золотоноше штаб армии, и мы направились туда. Проезжаем деревни, где у каждой избы стоят женщины и ребята и грустными глазами провожают мчащиеся на восток машины. Переехали мост через Днепр. Под вечер встретили три большие грузовые машины, наполненные людьми. Присматриваемся – врачи, сестры. – Откуда вы? – спрашиваем. – Из медсанбата 2227. – Где ваша дивизия? – Дерется на том берегу. – А почему вы здесь? – Отстали.

Все понятно. Приказываем им возвратиться. Нехотя садятся в машины и поворачивают обратно. Ох, уж эти «отставшие»! К счастью, даже в такой невероятно трудной обстановке они встречаются совсем не часто. Любые проявления трусости выглядят сейчас настолько странно, что сразу бросаются в глаза. Напротив, героическое теперь кажется обыденным, а поэтому часто проходит незамеченным.

26 июля

Ночью приехали в Золотоношу. Начальник ПЭПа Черкасский встретил нас более, чем холодно, и даже не устроил ночевать. Пришлось спать в машине. Утром решили осмотреть госпитали Золотоноши. На улице куда ни глянешь – врачи. Что они здесь делают – непонятно. Львовский эвакогоспиталь еще не разворачивался. Отдельная рота хирургического усиления (сорок хирургов!) тоже бездействует. Мне рассказали, что все госпитали 12-й армии, а мы им передали часть наших госпиталей, были окружены немецкими танками и погибли. Среди них госпиталь, который возглавлял Иевлев[2] и где я сделал не одну операцию.

Здесь же осмотрели расположенный в прекрасном помещении госпиталь Наркомздрава. После осмотра собрали у начальника ПЭПа небольшое совещание. Для меня сразу же стало ясно, что собрались «друзья-приятели». Все они понимают друг друга с полуслова и не очень-то думают о работе, хотя делают вид, что заняты по горло. С этими субъектами придется еще изрядно повозиться, прежде чем они перестанут слишком много внимания уделять собственному благополучию и проявят больше заботы о раненых.

Мы с Коноваловым решили как можно скорее возвращаться. Я взял с собой хирургическую группу усиления для ППГ 484, в котором один пожилой хирург и две «девочки», только что окончившие медицинский институт.

Приехав в Лепляво, застали большой поток необработанных раненых. На правом берегу их грузили в поезда, которые переезжали мост и без остановки шли в Золотоношу.

Я приказал останавливать все поезда после переезда через мост, снимать и направлять в госпиталь всех нуждающихся в немедленной хирургической помощи.

Говорят, что штаб армии будет пока не на левом, а на правом берегу Днепра. Решили с Коноваловым перебраться на правый берег и поехали в Канев. Добрались до моста, где нас с Дегтяренко недавно бомбили. В этот раз, когда мы подъехали к мосту, опять налетели немецкие самолеты. Остановив машину, отбежали в сторону и залегли. Неподалеку раздались взрывы, но в мост бомбы не попали. Когда мы были уже на середине моста, самолеты снова появились, но наши зенитки обстреляли их так яростно, что, наспех побросав бомбы в реку, они улетели. Благополучно миновав опасное место, мы направились в Каневскую больницу, где находилась медсанрота одной из наших стрелковых бригад.