Подхожу, говорю.

  - Надо же, как тебя искусство проняло, Никодимыч. Смотрю, горным козлом скачешь в свои неполные шестьдесят.

  - Ты знаешь, Василий, - отвечает он. А меня Василием зовут. - Я только сейчас уразумел тайну великих мастеров кисти. Всего полчаса у этой картины кручусь, а уже понял, в чем здесь закавыка. Озарение накатило. Почувствовал, как творятся гениальные полотна.

  - Это, - говорю, - Никодимыч в тебе скрытый талант пробудился. Пора в искусствоведы подаваться. Может быть, и меня, темного, просветишь. Я смеяться не буду.

  - Что же, просвещу. Потрачу время впустую. Да, кстати, ты, сколько книжек за свою жизнь прочел? С десяток наберется?

  - Четыре.

  - Значит, зрение испортить не успел. Тогда объясняю популярно. Подходишь к картине как можно ближе.

  Подошли так близко, что носами в раму уперлись. Одна дама даже замечание сделала.

  - Что, - говорит, - мужики. - Решили искусство на зуб попробовать?

  Мы отмахнулись. Не мешай, мол, если не соображаешь в искусстве.

  - Что видишь? - интересуется Никодимыч.

  - Муть какая-то. Грязь разноцветная. В прошлом году моему соседу маляр также безобразно стену покрасил. Когда из травматологии вышел, решил сменить профессию. Осознал, что не может в ногу со временем идти, поскольку очень сильно хромал после обсуждения качества его работы с заказчиком.

  - Это вблизи такие мутные пейзажи. Закрой глаза и сделай пять шагов назад. А теперь смотри. Ну как эффект? Впечатляет?

  Открыл я братцы глаза. Мама дорогая. Фантастика! Деревья на картине, словно живые стоят, кронами качают. И воздухом чистым лесным повеяло.

  - Ну что, - интересуется Никодимыч? - прочувствовал гениальность великого мастера? Вот как надо понимать искусство по-настоящему. А теперь свободен. Прекрасное познается в одиночку. Здесь не суд, свидетелей не требуется. Тем более твоя физиономия не к месту как-то в этом храме живописи. У меня творческое восприятие снижается.

  Отошел от него на всякий случай. От человека с таким душевным надрывом любой пакости ожидать можно. Не буду, думаю, судьбу испытывать. Пойду лучше бригаду свою поищу. Преподам искусство по Никодимычу. Нашел быстро. По перегару. Я запах своей бригады всегда от любого другого отличить могу. Непередаваемый аромат. Сочный. Вижу, они отдельным косяком держатся, с остальным табуном не смешиваются. Прижались к какой-то картине, гомонят. Пальцем в гениальное произведение тычут, волнуются. Не одного, думаю, меня искусство сразило. Этих толстолобиков, видно, тоже достало. Как переживают, больно глазам смотреть.

  - Что, - спрашиваю, - мужики так расстраиваетесь? Не сперли у кого, не дай Бог, пальтишко из гардероба?

  - О! Еще один знаток изящных искусств обнаружился, - обрадовался наш бригадир Петр Иванович.

  - Ну, знаток не знаток, а картину от фотографии уже отличу. Причем с первой попытки.

  - Раз ты такой крупный эксперт, - говорят, - и почти что критик Белинский, скажи, кого узнаешь на этой картине?

  - Эх вы, - говорю, - периферия тёмная. Кто же так искусством наслаждается? В начале просмотра необходимо носом в раму упереться, а потом закрыть глаза и отпрыгнуть метров на пять. Тогда и откроется удивительная ценность изделия.

  - Ты, - интересуются, - когда сюда шел головой не ударялся обо что-нибудь твердое? Если ударялся, скажи. Мы травмированный мозг беспокоить не будем. Не варвары, имеем сочувствие.

  - Да вы что, мужики! Это меня Никодимыч просветил, как надо понимать искусство по-настоящему.

  - Значит у нас двое пострадавших, - обрадовались они. - Но ты все-таки присмотрись внимательнее к этому портрету. Узнаешь, кто изображен?

  - Баба какая-то, - говорю. - Правда, не в полный рост изображение. До пояса. Дальше не видно. Почему-то не дорисовано. Думаю, что найти бабу, целиком соответствующую высокохудожественному стандарту, было тяжеловато даже в те далекие века. Вот художник и отсек лишнее гениальной кистью, чтобы не огорчать потомство ненужными подробностями. А может быть, просто краски закончились посреди картины, а купить негде было. Вот дефицит и образовался. Много причин. Пойди, разберись сейчас, спустя столько десятилетий.

  - Слышали, мужики? Ему не нравится, что до пояса. А зачем тебе дальше-то? Это же картина, а не живая баба. Ты на личность ее внимательней присмотрись, а не шарь по всему телу бесстыжими глазами. На "фейс", как говорят англичане. Узнаешь?

  - Личность вроде знакомая. Где-то я, кажется, ее видел. Совсем недавно видел. Не вспоминается где.

  - Недавно видел, - самодовольно ухмыльнулся Пётр Иванович. - Так ты и маму родную не признаешь, одень ее побогаче. Даю наводку. Представь эту бабу в замызганном фартуке с пивными бокалами в руках.

  - Опознал. Теперь точно опознал. Это же Лизка-барменша из пивнушки "Три соска". Правда, там сейчас из двух пиво качают. Третий сосок уже полгода как не работает. Засорился, что ли. Нет, вы посмотрите какое изумительное сходство. Прямо близнецы-сестры.

  - Да не близнецы они. Это и есть Лизка-барменша в натуральную величину.

  - Ты что, Иваныч? Господь с тобой. Это же все картины старых мастеров. Когда это рисовалось, не только Лизка, но и прабабка ее в проекте сметой не была предусмотрена.