Леший (всхлипывает). Пошутил.
Катя. Вот видите! Я сразу догадалась! Большое-пребольшое спасибо!
Леший. Никто… никогда… мне этих слов… кроме этой девчонки. Ещё чего-нибудь скажи!
Катя. Вы очень добры.
Леший (улыбаясь во весь рот, отдаёт ей сундук). Бери! (Оглядывается, видит кучу вещей, которые ему отдали, сгребает, отдаёт Кате.) Бери! (Вытаскивает из-за пазухи пригоршню орехов.) Бери! (Достаёт гнездо с летучими мышами.) Бери! Всё бери! Что я раньше слышал? «Эй, ну тебя, как дам!» И всякое такое… А таких слов.
Все окружают его, похлопывают по плечу, жмут лапу.
Акулина Ивановна (Кате). Умница!
Катя. Берите все своё! И ты бери. (Протягивает бант Кикиморе.) Ой, какая ты стала хорошенькая, Кики! Какой славный носик!
Кикимора (хватается за нос). Ой, и правда!
Акулина Ивановна. Теперь — все в разные стороны. Буду открывать сундук. Мало ли что случится, пока откроешь. От Кощея можно всякой гадости ждать. Ну, ни пуха ни пера!
Все разбегаются и прячутся. Акулина Ивановна начинает колдовать. Она достаёт волшебную книгу, шепчет волшебные слова… Свет меркнет, только сундук светится голубоватым сиянием, точно пень-гнилушка в лесу. Тихая, зловещая музыка. Акулина Ивановна обходит сундук, прикасается к нему разрыв-травой.
Вспышка голубого огня. Сундук распахивается — и оттуда с шипением взвиваются три змеи (куклы). Разинув пасти с длинными языками, они тянутся к Акулине Ивановне. Она протягивает руку, произносит волшебное слово — и они проваливаются.
Из сундука появляется чудовище-пёс (кукла) со светящимися глазами. Рыча, оскалив зубы, пёс пытается схватить Акулину Ивановну. Но она протягивает руку, что-то коротко приказывает — и пёс исчезает. Тогда из сундука вырастает великан. Длинными руками он пытается поймать Акулину Ивановну. Она делает жест — великан проваливается. Сундук уходит под землю, а из него поднимается золотой ключ. Музыка делается светлой и ликующей.
Ключ описывает в воздухе широкий сверкающий круг и подплывает к стене. Сам вставляется в какую-то невидимую скважину. Поворачивается — вспыхивает свет.
Все осторожно подходят к стене и замирают в ожидании. Открывается дверь.
Выходит неописуемая красавица Василиса в платье пятнадцатого века, с сияющей улыбкой. Вдруг замечает Лисичкина. Ни слова не говоря, начинает швырять в него туфли, тяжёлые подвески — всё, что попало под руку. Музыка обрывается.
Акулина Ивановна. Да ты что? Не узнала?
Катя. С ума сошла, за пятьсот лет!
Кикимора. Вместо спасибо!
Леший. Но, но!
Лисичкин. Не ту Василису разбудили! Ты чего на меня?
Василиса (кричит). Сказано — не пойду замуж, и не пойду! Хоть на куски разорви — не пойду!
Кикимора. Зачем она меня по носу туфлёй!
Катя. Это она про Кощея думает!
Леший. Да ты знаешь, где твой Кощей?
Василиса. Знаю. (Указывает на Лисичкина.) Думаешь, в чудо-юдо обернулся, так я тебя не узнаю? Ты Кощей!
Кидается на Лисичкина. Тот удирает. Катя и Акулина Ивановна оттаскивают Василису за подол платья.
Акулина Ивановна. Фу, стыд какой! Пятьсот лет не видались, на своих бросается!
Лисичкин. Знал бы, не расколдовывал!
Кикимора. Помер твой Кощей!
Василиса. Помер?
Все. Помер!
Василиса. Быть не может, чтобы помер. Побожитесь!
Кикимора. Провалиться мне на этом месте!
Леший. Лопни мои глаза!
Катя. Честное пионерское.
Василиса. Да как же? Да не может быть?! Да он же бессмертный!
Акулина Ивановна. Как раз! Был когда-то бессмертный. Это как было…
Кикимора. Чур, я расскажу! Я всё видала! Что было! Ужас! Знаешь, смерть-то его где была запрятана? Был дуб…
Катя. А под дубом сундук.
Кикимора. Не мешай. В сундуке заяц…
Лисичкин. А в зайце…
Кикимора (кричит). Чего они перебивают! (Акулине.) Скажи им!
Акулина Ивановна. Не перебивайте. Пусть рассказывает.
Кикимора. А в зайце — булавка.
Катя (возмущенно). Какая булавка! Во-первых, не булавка, а иголка, а во-вторых, не иголка, а утка. А в-третьи, х…
Акулина Ивановна. А в-третьих, молчи, Кики. Все, кроме тебя, знают: в зайце — утка, в утке — яйцо, в яйце — иголка, а в иголке Кощеева смерть.
Катя. Можно мне? И вот, Василисочка, понимаешь, Иван-царевич приехал, сломал иголку…
Кикимора. А Кощей — вот так, вот так-и покатился!
Василиса. И нет Кощея?
Все. И нет!
Василиса. И я свободна?
Все. Да!
Акулина Ивановна. Ай, ай, ай! Пятьсот лет не прошло, а она уж меня узнавать не хочет!
Василиса. Бабушка!
Акулина Ивановна (всхлипывая). Забыла бабушку. (Обнимаются.)
Василиса (всхлипывая). Я тебя, бабушка, не забыла. Я тебя, бабушка, пятьсот лет каждый день вспоминала. Я тебе, бабушка, вот что… (Вынимает из кармана тончайшее, сверкающее, шитое цветами и травами покрывало. С поклоном подносит Акулине Ивановне.)
Акулина Ивановна. Скатерть-самобранка или рукоделье?
Василиса. Рукоделье. Прости, немножко не дошила. Сто лет назад нитки кончились.
Она взмахивает покрывалом — оно оказывается огромным, — встряхивает его — и вырастают цветы и травы, скрывая всё, как прежде скрывали дворец колючие заросли.
Появляется Надежда Филипповна.
Надежда Филипповна. А вот интересно: если я сейчас сяду и закрою глаза… Я этого ещё не пробовала. Окажусь я в библиотеке или не окажусь? (Садится и закрывает глаза.) Раз, два, три, четыре, пять… ну, шесть. (Открывает глаза.) Не оказалась.
Вдруг неизвестно откуда донеслась музыка кадрили — старинного деревенского танца. Она раздавалась очень близко: из-за высоких трав и цветов.
Надежда Филипповна бросилась туда, раздвинула руками цветущую стену, которая легко расступилась на обе стороны, и увидела зрелище, от которого она окаменела.
Странные существа, хохоча и держась за руки, танцевали кадриль. Самое невероятное было то, что рядом неизвестно с кем плясали школьница Катя и уборщица Акулина Ивановна! Мало того! Выше всех прыгал Лисичкин, у него были не только рыжие усы, но и хобот! Косматое существо, не то медведь, не то филин, выкрикивало непонятные слова.
— Премье! — вскричало оно, и пары понеслись навстречу друг другу.
Все плясали, кто как хотел.
Акулина Ивановна плясала с Катей, Лисичкин — с той самой сумасшедшей, которую Надежда Филипповна недавно встретила в развалинах, а какая-то красавица в кокошнике — с дирижёром.
— Дуазье! — вскричал Филин-Медведь, и кавалеры поменялись дамами. Лисичкин схватил за руку красавицу, Филин — Акулину Ивановну, а Катя понеслась с сумасшедшей.
— Труазье! — веселился Медведь, и все пары, хохоча, перепутались. Надежда Филипповна взялась за голову и отступила. Травы и цветы сомкнулись, закрыв танцующих, и только тихая музыка кадрили доносилась издали.
Надежда Филипповна. Нет, надо во всём разобраться последовательно. С чего началось это безумие! С утра всё было нормально. Правда, я прищемила хвост кошке, но вряд ли это повлияло на дальнейшие происшествия… По дороге в библиотеку тоже всё было как всегда. Правда, я чуть не опрокинула ведро при входе… Но причём же здесь ведро? Нет, ведро, по-видимому, ни при чем. Потом я занялась переучётом. Потом пришёл этот Лисичкин. Я ему дала арифметику… Вместо благодарности он нацепил себе усы. Так, так… усы. Я у него отняла арифметкику. Но арифметику ли? Нет! Это была не арифметика! Больше того! На этой книге не было печати! Плюс ко всему там было написано. там было написано… как кормить домового! Кормить домового… какое безумие! Как превратить мышь в корову! На этом месте у меня, естественно, всё помутилось в голове… Что же там было ещё? Что ещё? (Напряжённо думает.) Турамбар-барма-тор! Ай! (Исчезает с мелодичным звоном.)
