Гитлер не любил дипломатов – ни своих, ни чужих – и не верил им. Вместе с тем он нуждался в людях, знавших мир за пределами Германии и способных доходчиво рассказывать о нем. Риббентроп принадлежал к их числу, но у него сразу же нашлись многочисленные, влиятельные и не слишком разборчивые в средствах соперники. Рудольф фон Риббентроп пишет об отце: «Как “человек со стороны” он не был закален и ожесточен во внутрипартийной борьбе за влияние и власть. Возникающие при этом ссоры, интриги, борьба направлений и образование фракций были ему незнакомы. У него отсутствовала возможность узнать людей, бывших в подчинении Гитлера, но имевших на него влияние, изучить их характеры и оценить их важность. Люди, с которыми он должен был сотрудничать в верхах режима, были ему чужды как по происхождению, так и по менталитету. Он снискал благоволение фюрера, спустившись “сверху”, и многие завидовали его позиции и влиянию»2.
Первого апреля 1933 года было создано Внешнеполитическое управление НСДАП во главе с Альфредом Розенбергом, главным партийным философом и теоретиком «новой внешней политики». Авторитет рейхслейтера Розенберга, первым привезшего в Германию «Протоколы сионских мудрецов» и видевшего «жидобольшевизм» собственными глазами, был непоколебим до тех пор, пока в начале мая того же года, во время визита в Лондон он не возложил к кенотафу на Уайтхолле венок со свастиками на лентах. Ветераны из Британского легиона сочли это оскорблением: венок оказался в Темзе, отчеты о происшествии – в газетах. Перед этим по просьбе германского посольства Розенберга приняли министр иностранных дел сэр Джон Саймон и его постоянный заместитель сэр Роберт Ванситтарт, ярый германофоб[13], приняли холодно и равнодушно. Визит окончился очевидным провалом, причиной которого лондонские газеты назвали незнание гитлеровским эмиссаром британского менталитета и реалий. Больше Розенберга за границу не посылали3.
Сентябрьский выезд министра пропаганды Геббельса на конференцию по разоружению в Женеву (на чем настоял Нейрат, не желавший оправдываться за преследования евреев и костры из книг) оказался удачнее, хотя увязавшийся с ним вечно нетрезвый глава Германского трудового фронта Лей явно подпортил картину. Однако договориться с великими державами не удалось: 14 октября Гитлер заявил, что Третий рейх покидает и конференцию, и саму Лигу Наций.
В том же 1933 году ведомства Розенберга и Геббельса вывели из игры еще одного потенциального «дипломата» – Курта Людеке. Старый член партии, собиравший для нее деньги в Новом Свете в двадцатые годы, Людеке с осени 1932 года не только был аккредитован при Белом доме, Госдепартаменте и Конгрессе как корреспондент нацистской прессы, но имел мандат на право представлять в США, Канаде и Мексике «политические интересы» НСДАП и воспринимался как «неофициальный посол Гитлера». В марте 1933 года он отправился в Берлин, рассчитывая на одобрение своих планов ведения пропаганды за рубежом, но попал в жернова интриг и угодил в концентрационный лагерь, откуда выбрался только через год и вернулся в США. Гибель его друзей Эрнста Рёма и Грегора Штрассера во время «Ночи длинных ножей» 30 июня 1934 года побудила Людеке порвать с рейхом и дать показания о нацистской пропаганде, а затем потребовать от партайгеноссе 50 тысяч долларов за дальнейшее молчание. Не получив денег, в 1938 году Людеке опубликовал мемуары, однако они почти не содержали новой информации, а потому не вызвали интереса. В годы войны он был интернирован, а затем вернулся на родину, где умер в полном забвении4.
Внешнеполитические дебюты Риббентропа относятся к лету – осени 1933 года. Пока ему приходилось довольствоваться прикрытием торговой деятельности и полагаться лишь на личные дружеские связи, главными из которых были журналист Фернан де Бринон в Париже и бизнесмен Эрнст Теннант в Лондоне.
В сентябре 1932 года маркиз Мельхиор де Полиньяк, производитель шампанского «Поммери», которым торговала фирма Риббентропа[14], познакомил его со своим приятелем де Бриноном. Тот считался знатоком Германии, куда регулярно ездил, водил знакомство с руководителями Веймарской республики Густавом Штреземаном и Германом Брюнингом, промышленниками Гуго Стиннесом и Фрицем Тиссеном и сопровождал премьера Пьера Лаваля во время официального визита в Берлин в 1931 году. В духе идей Аристида Бриана он выступал за диалог и сотрудничество с Германией, видя в этом залог не только мира, но экономического процветания Европы. Риббентроп под влиянием Штреземана высказывал похожие мысли. Де Бринону он запомнился как «очень красивый мужчина» и «светский человек, но без большой культуры и большого ума». «Вы знаете слишком много евреев и слишком мало национал-социалистов, – сказал Риббентроп новому знакомому. – Когда вы приедете в Берлин, я устрою вам интересные встречи». Француз не заставил себя ждать и 30 января 1933 года наблюдал торжества в честь прихода нацистов к власти. Днем позже правительство Франции возглавил Эдуард Даладье, лидер радикал-социалистов и личный друг де Бринона, менее скованный узами «антифашистской» догматики, чем его главный соперник в партии Эдуард Эррио (их отношения называли «войной двух Эдуардов»).
Риббентроп сдержал обещание, но в ответ попросил о встрече с премьером, которая состоялась в середине августа 1933 года у де Бринона в Нёйи. Эмиссар Берлина склонял Даладье к личному контакту с Гитлером, что на какой-то момент показалось возможным. 30 августа он писал де Бринону: «Получил Ваше письмо от 27 августа. Я доволен новостями и рад предстоящему приезду Вас и Вашего друга. Если удобно, я встречу Вас с “Северного экспресса”, прибывающего на берлинскую станцию “Зоо” в 8.22 утра в пятницу 8 сентября. Сообщите мне, если это решено… P. S. Позвольте напомнить о важности Ваших инкогнито, прежде всего в отношении Вашего друга, во время путешествия»5.
В итоге «друг», то есть Даладье, опасаясь шумихи в антинемецки настроенной прессе, отказался от поездки, и де Бринон отправился один. 9 сентября он встретился с Гитлером в присутствии военного министра Вернера фон Бломберга и Риббентропа, переводившего беседу. Фюрер заявил, что ищет «честного сотрудничества», и предложил «выйти за рамки дипломатических каналов», лично встретившись с французским премьером. Де Бринон немедленно сообщил Даладье о предложении, сделанном на самом высоком уровне. 13 сентября Риббентроп известил его, что на следующий день сам приедет в Париж, но и на сей раз ожидаемые результаты достигнуты не были. Французский премьер ответил: «На встречу я пойти не могу, ибо нахожусь в рамках такой системы, которая не позволяет мне действовать столь же свободно, как господин Гитлер»6. Даладье встретится с рейхсканцлером только через пять лет – на Мюнхенской конференции, когда «бык из Воклюзы» снова будет во главе правительства Франции. В сентябре 1939 года он объявит войну Германии, а после поражения окажется ее пленником.
Шестнадцатого ноября 1933 года Риббентроп устроил де Бринону интервью с Гитлером, появившееся в газете «Матэн» неделей позже и ставшее сенсацией, а в начале декабря снова поехал в Париж, где за ним уже следила местная контрразведка. Даладье, оставивший пост премьера и ставший военным министром, дважды встречался с ним, но ничем не обнадежил. Однако друзья не унывали. Интервью и статьи де Бринона изображали Гитлера разумным государственным деятелем, готовым к диалогу, если не к компромиссу. Они противостояли как антинацистской пропаганде социалистов и коммунистов, демонизировавшей фюрера из-за репрессивной внутренней политики, так и антигерманской пропаганде «правых» вроде Шарля Морраса и Леона Доде, требовавших жесткого курса в отношении «наследственного врага».
В январе 1934 года вышла книга де Бринона «Франция – Германия, 1918–1934» – «один из лучших обзоров франко-германских отношений, появившихся в межвоенный период», по оценке Отто Абеца, сотрудника Риббентропа. В нее вошли не только интервью Гитлера, но и отклик на него британского журналиста Уорда Прайса, получившего аудиенцию у фюрера и бывавшего в Далеме7. «Оба журналиста выступали за большее согласие между своими странами и Германией. Соответственно открытой, даже задушевной была атмосфера их посещений у нас», – вспоминал Рудольф фон Риббентроп8.
