– Думаю, мы видели, – сказал Хорнблауэр. – Это был тендер с «Несравненной».

– Да, сэр. Больше в том конце залива судов не осталось. Мы взяли курс на запад. Атаковали «Вейс Росс» из Кольберга, двести тонн водоизмещение. У немцев были четыре шестифунтовки, и они отстреливались, но Монтгомери взял их на абордаж, и они бросили оружие. У нас двое получили ранения. Мы сожгли «Вейс Росс», потом…

– Сколько всего?

– Один корабль, сэр. Восемь каботажных судов. Двадцать четыре баржи. Все уничтожены.

– Превосходно! – сказал Хорнблауэр. – А дальше?

– К тому времени практически стемнело, сэр. Мы бросили якорь в северной части залива, дождались полуночи и вылезли на косу. Наткнулись на двух солдат, взяли их в плен. Преодолеть косу оказалось довольно легко, сэр. Мы зажгли голубой фонарь и посигналили «Гарви». В два часа нас начали забирать, в три, с первым светом, я был на борту. Перед этим я вернулся и сжег шлюпки, которые мы бросили на берегу.

– Еще лучше.

Противнику за все его потери не достанется даже жалкого утешения в виде четырех корабельных шлюпок. Хорнблауэр повернулся к Маунду.

– Мне нечего особо докладывать, сэр. Там мелко, это правда. Но к месту встречи я прошел без труда. После того как забрали отряд мистера Викери, мы сели на мель, сэр. Видимо, из-за ста лишних человек на борту осадка увеличилась примерно на фут. Но мы благополучно снялись: я велел матросам бегать от борта к борту, чтобы раскачать судно, обстенил все паруса, и мы соскочили.

– Ясно.

Хорнблауэр взглянул на Маунда и внутренне улыбнулся его ленивой вальяжности. Пройти в темноте среди мелей – подвиг воистину эпический. Хорнблауэр мог оценить, какое потребовалось навигационное искусство, но не в традициях флота расписывать пережитые трудности. И менее надежный офицер постарался бы скрыть, что посадил судно на мель. То, что Маунд выложил все напрямик, делает ему честь.

– В рапорте Адмиралтейству я особо отмечу ваши действия, которые нахожу образцовыми, – сказал Хорнблауэр. Он чувствовал, что слова звучат напыщенно и казенно, но, как ни старался, не мог говорить иначе. – Разумеется, мне потребуются ваши рапорты, как только они будут готовы.

– Есть, сэр.

Теперь, став коммодором, Хорнблауэр лучше понимал старших офицеров, говоривших с ним сугубо официальным тоном. Теперь он сам говорил так – то был способ не показать подчиненным, что он за них волновался.

Хорнблауэр обедал в одиночестве. Он прислонил раскрытого Гиббона к горшочку с сыром перед собой и блаженно вытянул ноги под столом. Сегодня он, вопреки обыкновению, решил побаловать себя полбутылкой вина, а мясной пирог на столе выглядел чрезвычайно заманчиво. Один из редких дней, когда можно бездумно покачиваться вместе с кораблем, зная, что жизнь прекрасна, еда вкусна, а вино – выше всяких похвал. Хорнблауэр уже запустил ложку в пирог, но тут в дверь постучали, и вошел мичман.

– На ветре показался «Моллюск», сэр, – доложил тот.

– Очень хорошо.

Хорнблауэр переложил кусок пирога с блюда на тарелку и, разламывая его, чтобы остыл, почувствовал нарастающее волнение. «Моллюск» доставит новости – он для того и остался в Санкт-Петербурге. Возможно, Россия уже воюет с Бонапартом. А может, Александр безоговорочно капитулировал. Или Александр убит приближенными, как его отец. Уже не раз бывало, что внешнюю политику России менял дворцовый переворот. Могло приключиться что угодно, однако пирог остывал. Хорнблауэр только понес его ко рту, как в дверь вновь постучал мичман.

– «Моллюск» сигналит: «Имею депеши для коммодора», сэр.

– Сколько до него?

– Он на горизонте с наветренной стороны, виден корпус. Мы идем к нему, сэр.

– Сигнальте: «Коммодор – „Моллюску“. Пришлите депеши, как только будет возможно».

– Есть, сэр.

Ничего удивительного в сообщении нет – удивляться стоило б, приди «Моллюск» без депеш. Хорнблауэр поймал себя на том, что запихивает пирог в рот большими кусками, – как будто чем быстрее жевать, тем быстрее придут депеши. Он отхлебнул вина, однако и вино, и еда утратили всякий вкус. Вошел Браун и подал сыр; Хорнблауэр проглотил кусок и сказал себе, что хорошо пообедал. По звукам наверху он догадывался, что к борту подошла шлюпка. Довольно скоро в дверь опять постучали, и вошел лорд Уичвуд. Хорнблауэр встал, предложил ему стул, предложил обед, взял объемистый полотняный пакет и расписался в получении. Затем, не распечатывая пакет, взглянул на гостя.

– Война, – сказал Уичвуд.

Хорнблауэр удержался и не спросил: «Кого с кем?»

– Александр решился. Вернее, решился Бони. Десять дней назад он перешел Неман с пятнадцатью армейскими корпусами. Без объявления войны, разумеется. Зачем такие учтивости между двумя монархами, которые шельмовали друг друга на всех существующих языках в каждой европейского газете. Войны следовало ждать с тех самых пор, как Александр отправил свой ответ месяц назад – за день до вашего отбытия. Остальное покажет время.

– Кто победит?

Уичвуд пожал плечами:

– Не верю, что Бони потерпит поражение. И говорят, что в Финляндии русская армия, несмотря на реорганизацию, показала себя не ахти. А у Бони на Москву идет полмиллиона солдат.

Полмиллиона солдат. Самая большая армия с тех пор, как Ксеркс переправился через Геллеспонт.

– По крайней мере, – продолжал Уичвуд, – до конца лета он будет занят в России. На следующий год посмотрим, – может, потери окажутся так велики, что французский народ его сбросит.

– Хорошо бы, – сказал Хорнблауэр.

Он взял перочинный нож и распечатал депеши.

Британское посольство

Санкт-Петербург

24 июня 1812 г.

Сэр!

Податель сего, полковник Уичвуд, ознакомит Вас с положением дел в России и состоянием войны, в коем с недавнего времени находятся Его Императорское Величество царь и Бонапарт. Вы, разумеется, предпримете все, что в Ваших силах, дабы оказать помощь новому союзнику. Из источников, которым я имею основание доверять, мне стало известно, что в то время, как основная армия Бонапарта движется на Москву, довольно большое соединение, состоящее из прусских и французских корпусов под командованием маршала Макдональда, герцога Тарентского, общей численностью около шестидесяти тысяч человек, получило приказ наступать в сторону Санкт-Петербурга. Весьма желательно, чтобы это соединение не достигло цели, и я по просьбе российского Генерального штаба привлекаю Ваше внимание к тому, что Ваша эскадра была бы полезна под Ригой, каковой город французской армии необходимо захватить для дальнейшего наступления на Санкт-Петербург. Дозвольте подкрепить совет российского Генерального штаба моим собственным мнением. Убеждаю Вас как можно скорее прийти на помощь Риге, насколько это согласуется с Вашими первоначальными приказами.

Властью, данной мне моими инструкциями, извещаю, что в интересах национальной безопасности считаю необходимым отрядить тендер «Моллюск», находящийся в данное время под Вашим командованием, для скорейшей доставки вестей о начале войны в Англию, и надеюсь, что Вы не будете возражать.

Честь имею, и прочая и прочая,

Каткарт, Его Британского Величества полномочный посланник и чрезвычайный посол при дворе Его Императорского Величества

– Каткарт – дельный малый, – сказал Уичвуд, заметив, что Хорнблауэр кончил читать депешу. – И как военный, и как дипломат стоит двух Мэрри в Стокгольме. Я рад, что Уэлсли отправил его сюда.

Депеша была, безусловно, написана лучше, чем та, что Хорнблауэр получил от Мэрри, и Каткарт не брал на себя смелость предписывать и указывать коммодору.

– Вы отправитесь в Англию на «Моллюске», – сказал Хорнблауэр. – Должен просить вас подождать, пока закончу собственные депеши в Адмиралтейство.

– Естественно, – ответил Уичвуд.

– Это займет лишь несколько минут, – продолжал Хорнблауэр, – а пока компанию вам составит капитан Буш. Без сомнения, для передачи в Англию скопилось уже много писем. И еще я отправлю на «Моллюске» своего секретаря. Бумаги касательно него я поручу вам.