– …и ваш лоб был оцарапан, словно терновым венцом.

Обветренное и обожженное солнцем лицо еще не зажило, так что высматривать в зеркале заднего вида царапины, о которых говорил священник, не имело смысла.

– Я испугался… – признался отец Гиэри. – Да, я определенно испугался, но в то же время был потрясен и даже зачарован.

Они подъехали к сорокафутовому бетонному мосту через некогда пересохшее русло реки. Теперь вода вышла из берегов и залила переправу. Гиэри упрямо ехал вперед. Вода, сверкая в свете фар, вздымалась по бокам от машины, словно огромные белые крылья.

– Я в жизни не видел стигматов, – признался святой отец, когда они переехали затопленный мост, – но слышал о подобном феномене. Я расстегнул вашу рубашку, осмотрел бок… А там рана, как от копья.

За последние месяцы в жизни Джима произошло столько странностей, что он постепенно терял способность удивляться, но рассказ священника – это было слишком, его даже в дрожь бросило.

Отец Гиэри понизил голос до шепота:

– К тому времени, когда я перетащил вас в дом и уложил в постель, раны и царапины исчезли. Но я знал, что они мне не померещились. Я видел их собственными глазами и понял, что вы – особенный.

Молнии давно перестали сверкать, и небо почернело без их подсветки. Дождь стих, и отец Гиэри уменьшил скорость работы стеклоочистителей и выжал педаль газа своей старушки-«тойоты».

Какое-то время они оба не знали, что сказать.

Наконец священник откашлялся и спросил:

– С вами такое уже случалось? Я про стигматы.

– Нет. Никогда ничего такого не замечал. С другой стороны, если бы не вы, я бы о них так никогда и не узнал.

– А вы заметили раны на ладонях до того, как потеряли сознание у алтаря?

– Нет.

– Но это не первый странный случай, который приключился с вами в последнее время?

Джим тихо рассмеялся, но не потому, что ему было весело.

– Определенно не первый.

– Не хотите со мной поделиться?

Джим подумал немного и ответил:

– Хочу, но не могу.

– Я священник и уважаю тайну исповеди. Даже полиция не в силах принудить меня раскрыть чужую тайну.

– О, я верю вам, святой отец. И полиция меня не особо беспокоит.

– Тогда почему нет?

– Если я вам расскажу… Придет враг.

Джим нахмурился: казалось, эти слова произнес не он сам, а кто-то другой транслировал их через него.

– Что за враг? – попытался уточнить священник.

– Я не знаю, – ответил Джим, глядя на бесконечную, погруженную во мрак пустыню.

– Тот враг, о котором вы твердили во сне прошлой ночью?

– Возможно.

– Вы говорили, что он убьет всех нас.

– Так и будет.

Джиму их разговор был интересен даже больше, чем священнику, потому что он понятия не имел, какие слова произнесет.

– Если он обо мне узнает, если узнает, что я спасаю жизни, жизни особенных людей, он придет, чтобы остановить меня.

Священник мельком глянул на Джима.

– Особенных людей? Что вы хотите этим сказать?

– Не знаю.

– Если расскажете мне о себе, я не передам ваши слова ни одной живой душе. Кем бы ни был этот враг, он не узнает о вас только потому, что вы мне исповедовались.

– Я ничего о нем не знаю.

– Не знаете?

– Именно так.

Священник тяжело вздохнул.

– Святой отец, я не играю с вами и не пытаюсь вас запутать.

Джим заерзал на сиденье, устраиваясь поудобнее, и поправил ремень безопасности, хотя ощущение дискомфорта на самом деле исходило изнутри, а не извне.

– Вам знаком термин «автоматическое письмо»? – спросил он.

– Да, телепаты и медиумы любят о таком болтать. Дешевые фокусы для суеверных. Дух якобы водит рукой медиума, пока тот в трансе, и пишет сообщения из потустороннего мира. – Отец Гиэри презрительно фыркнул. – Те, кто поднимает на смех саму мысль о том, что Господь может говорить с нами, те, кто саму идею существования бога на смех поднимает, готовы броситься в объятия любому мошеннику, который заявляет, будто может организовать сеанс связи с душами умерших.

– И тем не менее то, что порой происходит со мной, очень похоже на «автоматическое письмо», только в устной форме. Будто кто-то говорит через меня. В такие моменты я сам не знаю, что скажу, пока не услышу собственный голос.

– Но при этом вы не впадаете в транс.

– Нет.

– Хотите сказать, что вы медиум?

– Нет. Я определенно не медиум.

– Думаете, посредством вас говорят умершие?

– Нет. Это не они.

– Тогда кто?

– Я не знаю.

– Господь?

– Возможно.

– Но вы не знаете, – в отчаянии сказал отец Гиэри.

– Не знаю.

– Нет, вы не просто самый странный человек в моей жизни. Вы загоняете меня в тупик.

В международный аэропорт Маккаран они приехали около десяти вечера. На подъезде к терминалу им попалось всего пара такси. Дождь перестал. Пальмы слегка покачивались на ветру, и всё вокруг будто отмыли до блеска.

Джим открыл дверь «тойоты» ровно в ту секунду, когда отец Гиэри нажал на тормоза, вышел из машины и обернулся сказать на прощание пару слов:

– Спасибо вам, святой отец. Возможно, вы спасли мне жизнь.

– Не стоит драматизировать.

– Как вы заметили, у меня с собой три тысячи долларов, и я с удовольствием отдал бы их вашей церкви, вот только боюсь, они могут мне понадобиться. Ведь я не знаю, что готовит мне Бостон.

– Я не жду от вас пожертвований, – покачал головой священник.

– По возвращении домой я пришлю вам некую сумму. Наличными и в конверте без обратного адреса. Уверяю вас, эти деньги чистые, можете принять их со спокойной душой.

– Не стоит, Джим. Мне достаточно того, что нас свела судьба… Наверное, не лишним будет признаться, что знакомство с вами привнесло в жизнь скромного священника ощущение божественной тайны… Этот священник уже начал терять веру в свое призвание, но теперь она его никогда не покинет.

В этот момент они почувствовали такое тепло по отношению друг к другу, что обоим стало неловко. Джим наклонился и протянул руку в окно. Они обменялись рукопожатием.

Рука священника была сухой и крепкой.

– Да поможет вам Бог, – сказал он.

– Надеюсь, поможет, – ответил Джим.

Стрелки часов только-только перевалили за полночь. Наступила пятница. Холли сидела за своим столом в отделе новостей «Портленд пресс» и тупо смотрела на темный экран компьютера. Она настолько вымоталась, что хотела лишь одного: вернуться домой, забраться в постель, укрыться с головой одеялом и проспать несколько дней кряду. Холли всегда презирала нытиков и пыталась мысленно пристыдить себя за такой настрой, но вместо этого стала еще больше себя жалеть. Да, забавный поворот, однако Холли даже улыбку не могла из себя выдавить: такой глупой и нелепой она себе казалась.

К счастью, утренний выпуск уже сдали в печать, и в новостном отделе не осталось никого, кто мог бы увидеть ее в столь плачевном состоянии, не считая долговязого уборщика Томми Викса и еще журналиста Джорджа Финтела, который отвечал за связь с городским правительством. Томми вытряхивал корзины с мусором и тер шваброй пол, а Джордж в дальнем конце комнаты спал за своим столом, положив голову на руки. Временами он громко всхрапывал. Когда ближайшие бары закрывались, Джордж порой возвращался не в свою квартиру, а в редакцию, словно старая лошадь, которая, если отпустить поводья, потащит телегу по знакомому маршруту туда, где, по ее разумению, находится дом. Джордж мог проснуться среди ночи и, поняв, где он, потащиться досыпать домой.

«Политики, – часто повторял Джордж, – низшая форма жизни, они деградировали с тех пор, как первая склизкая тварь выползла на сушу».

К пятидесяти семи годам Джордж выгорел, начинать все сначала не видел смысла, поэтому продолжал писать о госслужащих, которых поносил за глаза. Он возненавидел себя и находил утешение в водке с мартини, причем употреблял самыми что ни на есть лошадиными дозами.